Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство
— А разве не составляет для тебя радости возможность унизить меня, причинить мне неприятность?
— Ни малейшей, ваша светлость, — откровенно ответил Лёвушка Храпунов, который, обладая мягким сердцем и ценя в Меншикове крупного государственного деятеля, давно забыл нанесённую им обиду.
— Стало быть, зла против меня ты не имеешь?
— Никогда не имел и иметь не буду, ваша светлость.
— Спасибо! Ты, господин офицер, по-христиански живёшь — зла не помнишь. Будь сегодня на празднике моим гостем!
Началось освящение храма, и говорят, будто Меншиков во время богослужения стал на место, приготовленное императору Петру II. Это было замечено присутствующими, в церкви пошло шушуканье, однако громко говорить боялись, опасаясь временщика, и церемония освящения продолжалась. Остальная программа дня тоже была выполнена, но прошла без оживления — хозяин дома был хмур и мрачен: его беспокоило отсутствие государя; он понимал, что это произошло неспроста, а, очевидно, под влиянием его врагов. Поэтому праздник закончился рано и в тоскливом настроении.
Проводив гостей, Меншиков хотел было направиться кабинет, но его остановила княгиня Дарья Михайловна, сказав ему:
— Александр Данилович, не уходи… зайди ко мне. Поговорить с тобою мне надо.
— Ну что такое?.. Говори здесь… в зале никого нет.
— Знаешь, что мне сегодня Машенька сказала? — как-то таинственно проговорила княгиня Меншикова, оглядываясь по сторонам. — Будто она больше жить так не может и уйдёт куда глаза глядят.
— Что такое? Кто её пустит? Да как она смеет? Убежать?.. Да я в монастырь её отправлю. Это ты… ты, Дарья, детей избаловала… вот теперь и возись с ними и выслушивай их грубости.
— Себя вини, Александр Данилович, а не меня и не детей наших… они ни в чём не повинны.
— Я ли не старался для Марии… Через меня она в невесты попала к государю. Её поминают в церквах, великой княжной называют… на её двор тридцать четыре тысячи отпускают, а Марии всё мало… это ей всё нипочём.
— Ничего, Данилыч, она этого не требует от тебя!
— Так чего же ещё ей надо? Какого рожна? — крикнул Меншиков.
— Покоя душевного надо нашей Маше. Ведь с тех пор, как нарекли её царской невестой, Маша покоя себе не видит, измучилась, сердечная. С самого дня обручения государь не сказал ей двух слов ласковых, сторонится её. Мой совет, Александр Данилович: скорее поезжай в Петергоф, переговори с государем, спроси, женится ли он на Маше? Хоть и наперёд я знаю, что тому не бывать, а всё же спроси, узнай.
Князь послушался доброго совета жены и поехал в Петергоф. Однако он не застал государя и остался дожидаться его возвращения.
Пётр скоро вернулся; ему доложили о Меншикове.
— Ах, как это неприятно!.. Где он? — хмуро спросил император-отрок.
— Во дворце, ваше величество.
— Ну и пусть его там дожидается! — и государь, не заходя во дворец, отправился в сопровождении князя Ивана Долгорукова в сад.
Это пренебрежительное отношение монарха-отрока имело свои основания. Он и вообще-то был не расположен к Меншикову и очень охотно согласился не поехать на праздник светлейшего, что ему посоветовали недоброжелатели Александра Даниловича, желавшие нанести тяжёлый удар самолюбию последнего. Но этого было мало; они же, недоброжелатели Меншикова, сообщили государю о том, что Александр Данилович занял в церкви место, приготовленное для монарха, и, конечно, это было передано с разными прикрасами и преувеличениями, а в результате у Петра Алексеевича ещё более усилилось недовольство Меншиковым, и он буквально-таки не мог видеть его.
А Меншиков с нетерпением ожидал императора.
Наконец Храпунов, находившийся во дворце, шепнул Меншикову, что государь возвратился и находится в саду. Александр Данилович направился туда же и, представившись государю, стал почтительно спрашивать его, почему он не был на освящении церкви.
— Потому что не мог… плохо себя чувствовал, — холодно ответил Пётр.
— А мы все так ждали тебя, государь, и в особенности княжна Мария. Неприбытие к нам твоего величества принесло моей дочери немалую скорбь.
— Вот как? Я этого не знал.
— Государь, дозволь мне сказать несколько слов…
— Только не теперь… пожалуйста, не теперь. Я сейчас еду на охоту…
— Я только на малое время задержу тебя, государь. Выслушай меня: о том прошу твоё царское величество усердно, — и Меншиков низко поклонился Петру, причём голос у него дрожал.
— Ах, как это скучно! — с неудовольствием проговорил император-отрок и, повернувшись к своему любимцу, быстро спросил у него: — Всё готово, Ваня?
— Всё, государь.
— Так поедем!.. — и Пётр, не взглянув на Меншикова, прошёл мимо него и скоро уехал.
Ещё так недавно могущественный и всесильный вельможа, заставлявший невольно трепетать всякого, стоял теперь, всеми оставленный, беспомощный, понуря свою властолюбивую голову; ему стало ясно его безвыходное положение, он понял, что его падение близко и что его враги торжествуют.
Однако он ещё не сдавался и остался в Петергофе ночевать, думая утром объясниться с государем. Но Пётр, вероятно избегая этого объяснения, опять уехал на охоту. Меншиков хотел зайти на половину великой княжны Натальи Алексеевны, но, когда ей сказали, что к ней идёт Меншиков, она, «чтобы избавиться от неприятности видеться с ним», как говорят показания современников, «выпрыгнула из окна» в сад и уехала.
Тогда Александр Данилович решился обратиться с просьбой замолвить за него словечко пред государем к царевне Елизавете Петровне. Во время своего могущества он мало обращал внимания на неё, теперь же ему пришлось лукавить пред дочерью своего благодетеля: он распространялся о своих прежних заслугах, жаловался на неблагодарность государя и говорил, что ему теперь при дворе нечего делать, что он хочет уехать на Украину и начальствовать там над войском [9].
— Что же от меня, князь, ты хочешь? — выслушав длинную речь Меншикова, спросила Елизавета Петровна.
— Будь заступницей за меня, матушка цесаревна. Государь расположен к твоему высочеству… объясни ему моё несчастное положение и положение моей бедной дочери Марии; ведь она измучилась…
— В этом я не могу помочь твоей дочери: государь не любит её, она не нравится ему, а ты сам хорошо знаешь, что насильно мил не будешь.
— Не нравится государю моя дочь, пусть он скажет об этом, тогда Мария не будет и считаться его невестой; если нужно, она даже в монастырь уйдёт. И я уеду хоть на Украину и там буду нести службу верой и правдой моему государю.
Царевна, чтобы скорее отделаться от Меншикова, обещала ему своё ходатайство пред племянником-государем.
Идя от цесаревны, Меншиков повстречался с Остерманом. Хитрый Андрей Иванович хотел только ограничиться поклоном с бывшим временщиком, но Меншиков остановил его:
— Постой малость, Андрей Иванович, и ты куда-то спешишь?
— У меня так много дела, князь, я должен…
— Ты должен выслушать меня.
— Но мне, право, князь, недосуг.
— И ты против меня, и ты? Вижу, все — друзья-приятели до чёрного дня; не забывай того, Андрей Иванович, что ты мне обязан кое-чем; припомни хорошенько!
— Я помню, князь, помню.
— Ещё, барон Остерман, не забывай превратностей человеческой судьбы. Нынче ты в почести и славе, а завтра может быть, будешь всего лишён. На мне учись превратностям судьбы. Хотел было я поговорить с тобою, попросить твоего заступничества, да не надо; всё равно ничего ты для меня не сделаешь, и слова мои, и просьбы будут напрасны. Прощай! Хоть и недруг ты мне, а всё же не желаю тебе чувствовать теперь то, что я чувствую, и переносить то, что я переношу, — и, сказав это, Меншиков уехал из Петергофского дворца.
Его положение действительно пошатнулось. Шестого сентября 1727 года император-отрок издал указ, в силу которого власть князя Меншикова значительно уменьшалась; в указе, между прочим, было сказано:
«И понеже Мы так же всемилостивейше намерены, для лучшего отправления всех государственных дел и лучшей пользы верноподданных Наших, сами в Верховном Нашем тайном совете присутствовать, и для того потребно, чтобы оный совет всегда отправлялся при боку Нашем; того ради отвести в том же Нашем летнем дворце одну палату, в которой бы по приезде Нашем оный совет отправляем быть мог».
Однако, несмотря на это, Меншиков всё ещё продолжал властвовать и отдавать различные приказания.
Это не могло не раздражать государя.
— Я покажу, кто из нас император: я или Меншиков! — грозно крикнул Пётр, топнув ногой.
— Успокойтесь, государь, за своё непослушание князь Меншиков ответит, — вкрадчивым голосом проговорил Остерман, показывая вид, что старается успокоить своего державного воспитанника, а на самом деле старался нахваливать на Меншикова.
