Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды
Все началось после возвращения Фредегонды из Парижа. Точнее, еще до того, как она вернулась. После разговора с Конституцием и бургундскими епископами она отправила к Хильперику гонцов с посланием. В письме было подробно пересказано все, о чем шла речь, а также то, о чем говорилось лишь намеками — однако достаточно красноречивыми, чтобы Хильперик догадался: король Гонтран больше не собирается оказывать поддержку тому, кто его так плохо отблагодарил. Если война начнется снова, на сей раз Зигебер останется один.
Фредегонда уехала на следующий же день — отчасти потому, что ничего больше не удерживало ее в разоренном Париже, городе, оставленном и королями, и их подданными; но главным образом из-за того, чтобы не возвращаться в компании епископа Претекстата.
Несмотря на минувшие долгие годы, ни он, ни она не забыли, что произошло между ними в убогом городишке Ла Сельва, в доме сотника Жерара. С тех пор каждый взгляд, которым они обменивались, превращался в оскорбление, каждая усмешка — в угрозу, и старая общая тайна, ненавистная обоим, давила одинаково тяжелым грузом и на королеву, и на епископа. К этому добавлялось раздражение Фредегонды, вызванное недавним разговором с прелатами, в течение которого ей пришлось выслушивать их долгие разглагольствования, а также улавливать краем уха латинские фразы, которыми они постоянно обменивались между собой и смысла которых она не понимала.
Позже, вечером, во время разговора наедине, Претекстат не сказал ей, о чем перешептывались его собратья, а сама она не стала унижаться до расспросов. Однако Фредегонда поняла, что главным вопросом, ради которого собирался совет, была отнюдь не эта дурацкая тяжба из-за епископских земель. Несколько раз она слышала, как было произнесено имя Моммулус, а также постоянно повторялось слово langobardi. Впрочем, неважно. Хильперик сумеет заставить епископа рассказать обо всем…
Путешествие из Парижа в Руан было недолгим. Даже не достигнув конца пути, Фредегонда поняла, что ее послание вызвало у короля приступ лихорадочной деятельности, настолько же бурной, насколько глубоким прежде было его уныние. За десять лье от Руана уже были заметны признаки хорошо знакомого ей оживления. Дороги, обычно пустынные, заполнились отрядами вооруженных людей и стадами скота, двигавшимися к столице Нейстрии и собиравшимися у крепостных стен, под которыми рос палаточный военный лагерь, доходивший до самых берегов Сены. В загонах, наскоро построенных из нагроможденных связок хвороста, стояли сотни лошадей, а также быки, бараны, козы и свиньи, предназначенные для того, чтобы в течение месяца кормить пока еще праздное войско.
Хильперик выехал навстречу Фредегонде во главе почетного эскорта, состоявшего исключительно из его приближенных и военачальников. Еще издалека королева различила их буланых коней и кольчуги из стальных чешуек, поблескивавших под мелким дождем; а когда мужчины приблизились, она увидела, что поверх доспехов они надели голубые котты[11] — того же цвета, что и развевавшиеся над их головами королевские знамена. Котга Хильперика была расшита цветками лилий. Зрелище было великолепное, и Фредегонда, к собственному удивлению, ощутила, как горло у нее сжимается от волнения.
То же самое непривычное ощущение возникло у нее и сейчас, когда она увидела короля на дозорной дорожке. Может быть, потому, что она снова носила ребенка, зачатого от него. Может быть, потому, что недавняя смерть его матери, старой королевы Арнегонды, подействовала на Хильперика сильнее, чем он хотел показать…. На нем была голубая котта — теперь он носил этот цвет постоянно. Поставив локти на верх крепостной стены и положив подбородок на переплетенные пальцы рук, Хильперик неподвижно смотрел перед собой. По лицу короля нельзя было понять, о чем он думает, но, скорее всею, он уже мысленно начал военные действия. Хотя в такое время года не принято было сражаться — наступала пора охоты и сбора винограда. Обычно военный поход начинался весной. Но Хильперик именно на это и рассчитывал, надеясь застать брата врасплох и разбить его прежде, чем тот успеет собрать войско, достойное таковым называться. Итак, до начала войны оставалось всего несколько дней…
Охваченная внезапным порывом, Фредегонда быстро подошла к Хильперику и обхватила его плечи. Тот вздрогнул, но, обернувшись и увидев жену, улыбнулся и крепко прижал ее к себе.
— Что такое?
— Ты уезжаешь…. Зима будет такой долгой и печальной без тебя.
— Я пока не уезжаю. Сначала нужно, чтобы Теодебер отправился в Турень и заставил забыть о поражении своего брата…
фредегонда ничего не ответила. По прошествии нескольких дней после ее возвращения старший сын Хильперика во главе войска устремился на юг — с тем же исступлением, с каким голодный волк бросается на заблудившегося ягненка. Да, зима будет долгой и печальной, и не только для нее…. Странно было думать, что в это самое время мужчины рубят деревья в преддверии наступающих холодов, женщины жнут колосья, а дети собирают грибы и ягоды в лесу — между тем как войско захватчиков уже надвигается на них, чтобы убивать, жечь и разорять…. Фредегонда еще сильнее прижалась к Хильперику, который принял это за внезапную вспышку нежности, тогда как на самом деле она хотела скрыть слезы. Эта война не имела никакого смысла, если не считать того странного представления франков о воинской чести, которого Фредегонда никогда не понимала, и которое предписывало им сражаться, даже если в этом не было никакой необходимости. У Зигебера, по крайней мере, были причины: он защищал свои земли и мстил за своих убитых людей. Ему снова достанутся почести, преданность, благодарность — а Хильперик, в слепой ярости бросивший брату очередной вызов, будет для всех просто убийцей, запятнанным кровью, возглавляющим войска головорезов…. Возможно ли, что он по-прежнему любит ее, если в его сердце не осталось никакой любви?.. Если хорошо подумать — чем она сама отличается от этих невежественных захватчиков, безразличных к собственной смерти? Эта новая война может завершиться новым поражением. Может статься, последним и окончательным…. Это только вопрос времени.
«Поднявший меч от меча и погибнет», — сказано в Писании…. А Хильперик просто не мог жить иначе…
— А что, если Зигебер победит? — прошептала она, не поднимая головы. — Что, если Теодебер будет разбит, как прежде Хловис?.. Думаешь, твои братья не пойдут до конца на этот раз?
— Гонтран и с места не двинется, — холодным тоном отвечал Хильперик. — Претекстат сказал мне, что целых три армии ломбардцев перешли Альпы. На сей раз даже Муммолу будет нелегко их остановить…
— Ах, вот что…
— Но не только поэтому Гонтран не станет помогать Зигеберу. Если бы ты знала Гонтрана так же хорошо, как я, тебе было бы известно, что он не из тех, кто расшибется в лепешку ради другого, особенно когда опасность угрожает ему самому. Кроме того, ему сильно не понравилась история с разделом епископских владений. Так что если уж он кому пошлет подкрепление, то скорее нам. Хильперик вздохнул и слегка отстранился.
— Но в этом не будет необходимости. Из-за вторжения ломбардцев Зигеберу придется послать войска на юг, чтобы защитить свои собственные владения. Он не сможет биться одновременно и с ломбардцами, и с нами.
— Значит, ты нанесешь ему удар, когда он этого не ждет…
Хильперик резко сделал шаг назад и, взглянув в лицо Фредегонды, увидел, что она плачет. Фредегонда попыталась улыбнуться, о чем тут же пожалела. Хильперик отвернулся, но она успела заметить в его глазах выражение раздражения и непонимания, отчего почувствовала себя униженной. Когда она наконец взяла себя в руки и собиралась заговорить, он уже был полностью поглощен наблюдением за своим будущим войском фредегонда молча отошла. Продолжать разговор означало бы еще сильнее унизиться.
* * *Человек спал. После нескольких дней скачки через всю страну, от Тура до Метца, всего один кубок молодого вина свалил его с ног, словно удар дубинкой. Но вот сквозь пелену сна до него донесся скрип двери, а топот множества ног по каменным плитам окончательно его разбудил. Он с ворчанием приподнялся, и от этого движения вокруг него на мгновение повисло облачко серой пыли, поднявшейся с дорожного плаща. Открыв, наконец, глаза, он увидел группу богато одетых мужчин и женщин, сопровождавших их стражников, вооруженных копьями юных девушек с насмешливыми глазами и далее карлика, державшего на поводке двух охотничьих собак, поджарых, у которых были длинные лапы. Королева Брунхильда и, возможно, сам король тоже были здесь, но он их никогда прежде не видел и не осмеливался разглядывать вошедших слишком пристально, чтобы попытаться угадать, кто из них — королевская чета. Охваченный смущением, гонец опустился на одно колено и склонил голову,
