Александр Быков - Чепель. Славное сердце
Подъезжая, обратил внимание, что беловежец молод, красив, статен. И подумал, что Гюнтер слишком неповоротлив для него. Если бы не мощные доспехи, исход поединка был бы сразу ясен. Побеждает ведь не сила, а слаженность действий. Но в доспехах Гюнтера не прошибить.
— Гэрр рыцарь, приветствую Вас! Я избран судьёй по возрасту. Вы годитесь мне в сыновья, и я прошу Вас примириться, Вы уже сквитались за его грубость и развязанный язык хорошим ударом — все видели это. Он готов к примирению. Прошу Вас согласиться!
— Никто не смеет называть моих родных такими словами! Я и за меньшее дрался бы с ним!
— Я вижу, что Вы человек чести. Послушайтесь меня как старшего — это ненужное кровопролитие надо предотвратить. Едемте на середину, и он попросит прощения за свои неразумные слова, а вы попросите прощения за такой удар, и оба квиты, и простите друг друга как добрые рыцари!
Святояр посмотрел немцу в лицо. Сухощавое, с выставленным волевым подбородком, жёсткие морщины вокруг рта — это значит умеет командовать. Сильные прищурные морщинки вокруг глаз — это значит привычный к опасности. Одна морщина между бровей глубокая, высокая — это значит умный, очень строгий. Другая морщина поперёк наверху переносицы — это значит горделивый. «Скольких ты убил? — пронеслось в голове, — дожил до старины, видно добрый воин. На войне один закон — победить! Просишь мира, тебе это надо зачем-то, старый вояка… Не верю тебе… что вы вообще тут делаете с таким отрядом?»
Молча, Святояр тронул коня вперёд. Немец тронулся за ним и махнул рукой своим — нехотя поехал навстречу им рыцарь Гюнтер. Святояр доехал до середины и поехал дальше, не глядя даже на приблизившегося закованного в броню тевтона. Он увидел ладных, прямых, крепких рыцарей, не рохлей деревенских наспех обученных, а настоящий отряд, только сбольшего* оружие на постое оставили. «Это к войне приготовлены, не к торговле… Делай не так, как враг задумал» — вспомнилась отцовская и братовская наука.
Завернул коня обратно, и, проезжая мимо старого немца, что, стоя на середине в ожидании, выпятил ещё больше подбородок, Святояр крикнул, даже вроде улыбаясь:
— За хороший удар прощения не просят — давай драться!
И, ускакав к своим, так сказал друзьям-товарищам, вполне себе жизнерадостно:
— Держитесь, братцы как бы эти все на нас не насели! Думаю я, что они ради войны к нам пришли, а нам всех не адтрымать*, коли кинуться.
Михась сощурился:
— Ладно Свят, жаловаться грех, хоть и ты это затеял. Если кинутся — будем отбиваться. Ежели немец тебя не побьёт — тогда я тебя побью — дома… А ты Василько, как младший не перечь! Чуть что — со всей дури скачешь в Белую Вежу, не останавливаясь. Там всё расскажешь… Пусть за нас отомстят… Давай, брат, держись, на прямки не лезь — не одолеть напрямки…
Все вернулись на исходные. Судья махнул рукой. Время пошло иначе.
Святояр сощурился: немец, закованный в тяжёлую броню, пустил в разбег своего мощного жеребца. У жеребца намордник с рогом, вроде это и не конь, а сказочный зверь единорог, символ верности, чести и силы. А на шлеме у немца — крылышки стальные, вроде бы сам он — ангел карающий, со сверкающим копьём — возвышенный рыцарь… рожа его поганая!
Святояр пустил коня. Щит крепко на левой руке. Нет, не выдержит щит прямого таранного удара, не для того он делан. Тут и сказочке конец. Только увернуться. Только скрутиться, уйти с линии удара. А гордость — она только мёртвому очень к лицу.
Стремительно сближаясь, всадники каждый по-своему представлял поединок. А победит-то один, который представил лучше.
В последний момент сближения крестоносец выбросил массивную руку с копьём, больше напоминавшим тонкое бревно, в живот качнувшемуся вперёд беловежцу. Должен был вышибить ему кишки с дерьмом и сломать хребет. «С такой ли бронёй выходить навстречу тяжёлому рыцарю, слабоумный! Конечно, вертлявости у них много…»
Святояр, и не пытаясь бить немца копьём, упал за шею своего коня справа, прикрывая щитом наклонно пах и левое бедро. Удар! Страшный, но не «в лоб», а скользом в щит поверх бедра, а то бы и кость сломал. Иь проскакал дальше, развернуться для разгона. Копьё приподнял горделиво. «И кто из-нас дурачёк?!» Развернулся. Пустил коня, целясь копьём с правой руки. «Добивайт славяниш швайн!»
Славянин стройный, пружинистый, молодой с копьём в обеих руках стоял на ногах цепко, смотрел зорко, соображал моментально. Попытался достать немца копьём с земли, но едва сам увернулся. Немец снова пролетел страшной горой, развернулся, снова поскакал. Святояр попытался выбить у немца копьё — безполезно.
В третий раз немец развернулся крича: «Berüchtigten wendischen Aas, nicht kämpfen zu können, so zu sterben!!». Что примерно означало: «Не можешь драться, так сдохни, гад!».
Перед близкой уже налетающей горой германского всадника Святояр быстро и прочно упёр копьё древком в землю, остриё направил под углом в грудь коню и прыгнул кубарем опасно вправо от себя, почти под ноги налетающего коня.
Немец не успел ни перенести копьё, ни повернуть, ни остановиться. Его жеребец врубился грудью в копейное жало, оно скользнуло по конскому нагруднику вверх, упёрлось в соседнюю пластину брони. Броня выдержала, и получился страшный удар коню в шею. Копьё с треском разлетелось аж на целых три куска. Коню повезло. И Святояру — тоже. Конь споткнулся, захрипел, ноги его подкосились, а тяжёлый рыцарь увлёк его, ещё стоящего, своим весом в падение. Груда металла грянула оземь.
Оружейные приёмы у Святояра были на шестёрку из пяти — быстрые и не занимающие внимания. Уже с выпростанным мечом и щитом снова на локте он ловкой рысью шёл в стороне. Подождал пока германец, в бешенстве выбиваясь из сил, выбирался из-под живого, но не желавшего подниматься коня, доставал полуторный меч, скрежетал зубами от ненависти.
Немцу не по доспехам бегать в поле, но его распирала злоба. И он быстрым шагом, почти бегом двинулся на проклятого венда. А венд легко так побежал от него… Немец ускорился, почти догнал. «Вжжж!» — свистнул меч, рассекая воздух. А венд уже легко бежал в другом направлении… Немец ускорился, почти догнал. «Вжжжж!». А славянин, отклонив его удар краешком щита, снова бежал в другую сторону.
Шпрехали угрюмо, наблюдавшие за этим немцы. Со стороны виделось им, что рус издевается над Гюнтером. А Михась и Василько, сжавши кулаки и зубы, терпели, глядя, какие страшные замахи и удары делает немец, а их друг совсем лёгкий рядом с немцем только и может, что бегать.
Так продолжалось некоторое время, пока ослеплённый яростью рыцарь Гюнтер не почувствовал, что сам весь уже и взмок, и устал. И его посетила мысль, что презренный противник бегает, вероятно, не от простой трусости, а ещё и от наглой хитрости, и его доблестного рыцаря тем самым изматывает… Он встал и заорал: «Comm hir! Бейся как муж!»
Славянин как бы не слышал.
Набрав воздуха, рыцарь заорал сильнее: «Comm zu mir! Песья кров, быдло славяниш идти сюда, я тебе отрезайт…!!». Славянин, если и слышал, не подал вида, шёл себе пружинисто вокруг него, даже и глядел куда-то в землю. Немец разразился новой бранью, где пообещал стать ближайшим родственником всем по очереди предкам славянина. Тот остановился, так же глядя в землю, и потихоньку закивал головой.
Браня славянина последними словами, рыцарь Гюнтер, конечно, хотел его унизить и растоптать его дух. Но этот жест непонятный — кивание головой! — опять вывел немца-рыцаря из себя. И коня было жаль. С криком «Fucing Аss!!!» немец бросился в атаку. Он, конечно, видел, что славянин начал движение навстречу, но значение этого как-то смазалось в его восприятии. В последний миг, когда добрый рыцарский меч с колоссального обоерукого замаха готов был раскроить наглого беловежца пополам, тот врезал немцу щитом под занесённые с мечом руки с такой силой, что меч выпал, а руки одеревенели и опали, как тяжёлые плети. Некоторый краткий миг здоровенный германец, не какой-нибудь затрапезный бюргер, а славный рыцарь Гюнтер смотрел изумлённо, как славянин замахивается на него мечом, и какое серьёзное, собранное у него лицо. «Молодой. Достойный, — мелькнуло краем сознания у Гюнтера, — если б не был язычник… О, шлем какой!.. Кто же это?..». Сильнейшая боль в руках едва ударила в рыцарское сознание, как сознание это было погашено ударом по голове.
Святояр повернул меч плашмя, ударяя по шлему. «Не убивать же за дурость, а проучить надо как следует». Замечательной силы был удар. Шлем немца спас, левое крылышко на нём сплющилось на нет*. Подбежал судья и двое из немецкого отряда. Кривя тонкие губы, немец-судья сказал: «Гэрр рыцарь, вы сделали, что хотели! По договору забирайте коня этого господина и уходите! Никто не будет Вам препятствовать».
Рыцарь Гюнтер лежал без шлема и без сознания. Русское небо ему не светило.
То, что Гюнтер был крестоносцем, у Святояра не вызывало никаких сомнений. На доспехах: на груди и на спине — хорошо он разглядел четырёхконечные кресты. Коня крестоносца Святояр быстро продал за пол коня серебром знакомому торговцу. И, больше не задерживаясь, поскакал с друзьями домой прямо в ночь.
