Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

    - Не тяжко тебе, - как-то спросил Ростиславич, - поповскому-то сыну? Народа много, а храма Божьего нет.

    Что верно, то верно - уж сколько дён прожил Иван в Добрудже, а куполов с крестами так и не приметил.

    - А чего? - похлопал ресницами Тимоха. - Самому мне поповское житьё поперёк горла встало, а как захочу помолиться, так выйду к речке, посижу под тополем, погляжу на небо. Господь - он везде, ему и не токмо в храме молиться можно.

    - А остальные как же? Без Бога-то?

    - А как-нибудь. Я в чужую душу не лезу.

    Послушав совета, Иван, когда захотелось ему самому помолиться, вышел к берегу реки и побрёл вдоль обрыва, выбирая уединённое место.

    В зарослях ракитника торчал одинокий тополь. Под его корнями виднелась чёрная крыша полуземляной избушки. Рядышком на бревне сидел согбенный старик. Долгая борода лежала на коленях, морщинистые руки стискивали посох. Он покосился на подошедшего, но виду не показал - милостиво кивнул на бревно, приглашая сесть.

    - Чего ж не в городе живёшь, дедушко? - нарушил молчание Иван.

    - А чего мне в городе-то делать? - вздохнул старик. - Мы с Подвинья, из-под самого Полоцка утекли. Жили себе в деревеньке нашей, за лесами и болотами. Не знали над собой ни князя, ни боярина, покуда не наведался в наши края боярин из Полоцка. Чудом прознал он про нашу деревеньку и захотел прирезать к своим угодьям. Поставили его тиуны знамёна, а к нам привезли попа - чтоб крестить в новую веру…

    - Так вы что же, язычниками были? - глянул в лицо старичины Иван.

    - Погаными нас тот поп называл, - нахмурился дед. - А мы веру отцову и дедову крепко блюли. Наши пращуры из-под Полоцка утекли, когда ещё при Изяславе, деде Всеслава Чародея, стали наших богов в Полоту кидать. Думали, в чащах спасём веру отцову, до нас добрались… Да-а… Зачали было боярские отроки по наущению попа наших богов в болото кидать, а мой сын, Крутом его звали, с другими вместе бросился их отстаивать. Крепко сшиблись они тогда с отроками. Моего сынка и иных других похватали. Поп и стал их стращать - дескать, в ад попадёте, коли с идолами знаться будете. А Крут-то мой и ответь - лучше с родными богами в огне гореть, чем с чужими в раю жить… Вот и повелел поп сынка моего живьём спалить. Отогнали нас в сторонку, богов наших утвердили, промеж них Крута, хворостом обложили и запалили с четырёх концов, - старичина всхлипнул и отёр слезу дрожащим пальцем. - Муку принял мой сынок, а от своих родных богов не отрёкся… И ещё трое наших парубков с ним вместе. Верю - ныне они в Перуновой дружине первые… А мы сюда подались. Сперва-то, правда, хотели к Литве уходить, да у них обычай иной. Помыкались мы, да тут и осели. Старуха моя в дороге померла, осталась одна доченька. Тут уже двадцать годов живём. У меня уж внук старший отрок - тоже Крутом звать.

    - Как же ты один здесь живёшь? - Иван обернулся на низенькую, вросшую в землю избушку, крыша которой поросла мхом и травой.

    - А живу - не жалуюсь, Стрибогу молюсь да Велесу. Только недолго мне жить осталось. Скоро в домовину ложиться.

    - Там встретишься со своим сыном, - неловко попытался утешить Иван.

    - Нет, - твёрдо покачал головой старичина. - Сынок мой принял смерть воина. Могила его в огне, и призвал его Перун на небеса. А мне судьба идти в подземный мир, к Велесу, богатства его стеречь. Там уж старуха моя. С нею и свидимся.

    Дед замолчал, и Иван замолчал тоже, сидя рядом на бревне и глядя на вздувшуюся реку. Весна начиналась бурная, и, чем теплее становилось вокруг, тем слабее была боль в душе молодого князя. Молодость - она тем и хороша, что не умеет долго печалиться. Совсем прижился Иван в Берладе и уже хотел только одного - показать этим вольным людям свою удаль в бою.

    Весна в Берладе - нерадостное время. Ни пешему, ни конному дороги нет. Не пашут, не сеют берладники - живут тем, что в лесу добудут, в реке выловят да на копье возьмут. А весной, когда дороги развезло, а на реках ломается лёд, торговые людишки по домам сидят - никакого прибытка. Да и в набег не уйдёшь - у большинства кони, как половецкие - всю зиму на одной траве живут. Отощали, ослабли, а какой ты в степи вояка без доброго коня? Вот и сидели люди по домам, ждали у моря погоды.

    А как всё зазеленело, так и ожила сонная Добруджа. По улочкам скакали верховые, в каждом доме проверяли сбрую, осматривали доспехи и оружие - у кого какие были. На торгу у вечевой ступени, где обменивали рыбу на плетёные короба, а кожаные чоботы на меха, что ни день, слышался нетерпеливый говор. Когда проходил по торжищу кто-нибудь из воевод, ему вслед кричали, звали в походы.

    Ещё не распустились до конца листья на ивах и тополях, Домажир как-то сказал Ивану:

    - Будя баклуши-то бить. Подымай своих людей, Ростиславич, да снаряжайтесь в поход. Пройдёмся по Дунаю, посмотрим на торговые лодьи.

    - Почто на Дунай? - удивился Иван. - Нешто иной земли мало? Валахи, болгары тож…

    - Не тебе решать, - оборвал его кузнец. - Я вольный воевода, а ты покамест сопля и не тебе поперёк старшим молвить!

    - Я князь, - вскипел было Иван.

    - Нешто Берлад твоё княжество? - прищурился Домажир. - Мы на вече тебя не кликали, главой над собой не ставили. Хочешь, чтоб к слову твоему прислушивались - покажи сперва, каков ты есть. А то орать-то вы все, молодые, горазды, а как до дела - так в кусты!… Со мной пойдёшь - и весь сказ. А не любо - берладская земля никого насильно не держит.

    Иван замолчал, проглатывая обиду. Вот она, доля изгоя! Живи, где приют дали и радуйся, что не гонят за порог, как старого беззубого пса. А впрямь, разве худо ему тут жилось? Хлебом-солью делились, место под крышей нашли, люди его тоже сыты и обогреты. Чего жаловаться? Только и остаётся, что хозяевам за добро отплатить верной службой. А там, глядишь, по-иному всё обернётся.

    - Любо, воевода, - только и сказал. - Когда в поход?

    - Охолонь, - Домажир ударил его по плечу. - Успеется!

    Вышли через несколько дней, когда вся дружина Домажира была готова. За зиму у многих Ивановых дружинников нашлись тут приятели, так что княжеские вой сразу смешались с простыми берладниками - иных и по кольчуге не отличишь. Собрались как половцы - вели в поводу сменных коней, на которых навьючили дорожный припас, кошмы для сна и оружие. Обоза не было - съестное тоже везли с собой.

    У берега Прута встретились на лодьях свои же, берладники. Спешили они - замечены были выше по течению торговые лодьи. Шли с Коломыя и, по всему видать, направлялись в Малый Галич, что стоял в устье Дуная. Шли не торопясь, бережась из-за большой воды, которая в том году спадала медленно. Ещё мутный после половодья Прут нёс выдранные с корнем деревья, брёвна, иногда тушки утонувших зверей.

    Выслушав видоков, Домажир хлопнул себя ладонью по колену:

    - Удача сама идёт в руки! Не иначе, как князь нам счастье приманил.

    Иван невольно смутился - видоки посматривали на него, как на заморскую диковину. Один даже пихнул локтем дружинника, спрашивая, правда ли, это настоящий князь?

    - Рано про удачу заговорили, - только и молвил Иван. - Не ощипав лебедя, уж кушаем.

    - Твоя правда, Ростиславич, - посерьёзнел Домажир и махнул рукой: - Поворачивай! Ищи место!

    Дале никуда не поехали - засели в лесочке, а видоков с лодьями пустили дозорными, как простых рыбарей. У них и сети с собой были. Дожидаясь, берладники покидали их в воду, расположились на бережку. Засада засадой, а добрый улов никогда не помешает. Заодно утку били, баловали себя свежатинкой.

    К тому времени, как показались купцы, рыбаки уже вытаскивали сети, бросая в лодки улов. Рыбы было мало - ставили абы где, но не это волновало берладников. Иная добыча сама шла в руки.

    Лодей было пять, и все русские. Осанистые, с широкими бортами, они не спеша волоклись вниз по течению. Ветер был слабый, люди сидели на вёслах.

    - Эй! Куды размахались вёслами-то? - закричал, вставая на лодке, старшой дозора. - Сети нам порвёте, скаженные!

    - А вы чо тут сети ставите? Аль не видите, кто идёт? - гаркнули с передней лодьи.

    - Река не куплена, а земля тут вольная - где хошь, там сеть и ставь.

    - Много рыбки-то наловили? - купцы свешивались с бортов, смотрели на рыбаков.

    - Сколь ни есть, вся наша.

    - А вы чьи?

    - Сами по себе. Вольные!

    - Находников не видели?

    - Видели. Большая ватага вверх по реке надысь проскакала. Дюже спешили. У вас там всё тихо, аль опять валахи зашевелились?

    Валахи часто спускались с Трансильванских гор и, перейдя Быстрицу, нападали на деревеньки и хутора поселенцев. За то и берладники частенько тревожили их сёла, угоняя скот.