Юрий Андреев - Багряная летопись
— Это интересно! — Наташа оживилась. — В таком плане я о «Войне и мире» никогда не думала. И что же, по-вашему, отдельные образы этой книги с возрастом читателя тоже изменяются? Наташа Ростова, например?
— Боже мой, конечно! Вот вы, Наталья Николаевна, на что обращаете внимание прежде всего? Молчите, сам скажу: на порывистость, поэтичность, искренность! Так?.. Так! А мы, люди более зрелые, конечно, любуемся ее душевной красотой, но больше-то любим Наташу замужнюю! Да-да, представьте себе! Ибо что, как не супружество и материнство, является высшим, святым предназначением женщины?..
— Вот как? А ум, стремление к истине, готовность служить справедливости — вы это в женщине отрицаете? Не слишком ли патриархален ваш идеал?
— Отнюдь! — Безбородько живо выставил руку вперед. — Напротив, без всяких прикрас и мишуры современен, я бы сказал даже, что он дерзок и может эпатировать ханжей. Слушайте: разве мы ценим в существе противоположного пола не то, в первую очередь, чего лишены сами? Разве не ценим мы в женщинах прежде всего женственность, а в мужчинах — мужественность? И если это так, разве не является венцом жизни материнство? Исчезни оно — и прервется бытие! Так есть ли что-либо более значительное в мире?
— Женственность, вы сказали, — задумчиво повторила она. — Мужественность… Предположим. Но что именно мы понимаете под женственностью? Разве не выигрывает женщина, разве не становится она более совершенной и, следовательно, более женственной, если кругозор ее становится шире, ум — отточенней? А разве не становится лучше мужчина, если он научается ценить доброту, если он лишается прямолинейности, грубости и прочих атрибутов «сильного» пола?..
(«Ты посмотри-ка: логична! Действительно неглупа! При такой-то внешности… Васька, да это же клад!»)
— Вы правы, — возразил он, — но не до конца. Ведь есть же где-то граница, которую нельзя преступить без того, чтобы не лишиться обаяния — женского или мужского…
Впервые за много дней в Наташе пробудился интерес к окружающему миру. Начав возражать Василию Петровичу, она втянулась в непринужденный разговор.
— А любите ли вы стихи, Наталья Николаевна?
— Люблю, но не всякие.
— А можно, я прочту вам свои любимые?
— Почитайте.
— А вы угадайте, кто автор:
Когда б не смутное влеченьеЧего-то жаждущей души,Я здесь остался б — наслажденьеВкушать в неведомой тиши.Забыл бы всех желаний трепет,Мечтою б целый мир назвал —И все бы слушал этот лепет,Все б эти ножки целовал…
Он читал умело, горячо, выразительно. Наташа сидела опустив глаза. «Почему мне не противно слушать его? — думала она. — Почему так приятны эти созвучия? Так быстро пролетело сегодня время…»
— Узнали? — он кончил читать.
— Да. Пушкин. А теперь попробуйте-ка угадать вы:
Дни настают борьбы и торжества,Достигнет Русь завещанных границ,И будет старая МоскваНовейшею из трех ее столиц.
Безбородько задумался. Пушкин? Лермонтов? Этого стихотворения он вообще никогда не слыхал. Гадать ему показалось несолидным.
— Ваша победа, Наташенька. Сдаюсь.
— Тютчев. «Спиритистическое предсказание». Между прочим, большевики действительно вернули столичный сан Москве…
Раздался небрежный стук в дверь, и вошла Надежда Александровна. Безбородько почтительно встал.
— Надо отдохнуть, Надежда Александровна?
— Да, железная дорога утомляет. Кроме того, я хотела сказать, что вас ищет солдат из охраны.
— Разрешите пожелать вам покойной ночи. — Безбородько галантно поцеловал руку Турчиной и, уходя, долгим взглядом посмотрел в глаза Наташе.
В тамбуре его ждал старший караула с цифровой депешей из Москвы. Взяв ленту, он отправился к себе в купе и вместе с Авиловым занялся расшифровкой. Пробившись без толку около получаса, они поняли, что телеграмма имеет двойной ключ. Тогда, вынув фальшивое дно ящичка из-под домино, сверяясь с едва заметными знаками на нем, Безбородько быстро начал писать на чистом листе бумаги текст телеграммы. Содержание ее их обоих чрезвычайно взволновало:
«ЧК ищет по всем дорогам и станциям классный вагон, в котором едут мать и дочь из Петрограда, а также разыскивается бывший генерал Алымов. К счастью, фамилия перепутана, примет нет. Проинструктируйте охрану вагона. Следующие указания получите Самаре. Шифровку уничтожить. Оперод».
— Ну, что вы можете сказать, как опытный в этих делах человек? — нервно спросил Авилов.
Безбородько, пощипывая черную бровь, ответил не сразу, продумывая до мелочей содержание этого неприятного документа:
— Первое: по нашим документам вагон идет из Москвы, а не из Петрограда. Номер его в Москве был изменен. Сделал я это на всякий случай, но, как видите, содеянное пригождается. Следовательно, вагон из Петрограда Чека найти не может и потому, сбитое с толку, ищет повсюду дочь и мать.
Второе: в списках у нас никаких женщин нет, в вагон мы никого пускать не будем, а охрану (все это проверенные боевики-эсеры) строго предупредим отвечать на эти вопросы отрицательно. Женщин попросим занавесок на станциях не открывать, на перрон нигде не выходить.
— Это, конечно, утешительно, но каким образом Чека пронюхало о вагоне и обо мне? — Авилов явно перетрусил.
— Трудно сказать, вероятно, какое-то заинтересованное в ком-то из Турчиных лицо весьма приблизительно связало их отъезд с вашей личностью. Возможно, кто-то из Наташиных друзей. По счастью, фамилия перепутана, документы вам менять не придется — это было бы делом сложным. На всякий случаи советую вам усы сбрить и твердо запомнить, что в Петрограде вы уже два года не были и никаких Турчиных не знаете. Думаю, что все обойдется, хотя симптом неприятный. Однако Чека поищет, поищет и бросит: у них много забот поважнее и с каждым днем будет все больше. — Постепенно успокаиваясь, Безбородько позволил себе говорить с нагловатой назидательностью, но генерал этого не замечал.
— Уф, полегчало. Вот что значит профессиональный подход к делу. Вы далеко пойдете, Василий Петрович!..
«Да, человек с такой хваткой далеко пойдет, — думала в это время Надежда Александровна, погасив свечу и устраиваясь поудобнее под атласным одеялом. — Но соответствует ли он нашему кругу? Да, кстати, что Наташа-то о нем думает?» — И, зная нигилистические взгляды дочери, с умыслом спросила:
— А тебе известно, деточка, что Василий Петрович богат, очень богат? Это я точно говорю!
— Ах, мама, какое мне до этого дело?
— То есть, как это «какое дело»? — совсем непоследовательно обиделась Надежда Александровна. — В наше-то время все наоборот — последнее теряют. А ты говоришь «какое мне дело»… Ну, а как тебе он сегодня показался?
— Я не скучала.
— Не скучала? Еще бы, — с иронией прокомментировала мать, — с таким-то завидным кавалером не соскучишься, наоборот, насмеешься. Покойной ночи, деточка… Или наплачешься, — зловеще добавила она.
Поезд то шел, то долго стоял на какой-то станции, мимо вагонов бегали люди, кричали, ругались, упрашивали их посадить. Звучал начальственный голос Безбородько. Потом поезд двинулся, а Наташа все не смыкала глаз. «Неужели я ему нравлюсь? И он ведь такой содержательный, чуткий, умный… красивый… Хотя уж очень настойчиво сводит все на любовь. А впрочем, какие все это пустяки! Гриша, друг мой единственный, где ты сейчас? Мне из вагона выйти невозможно, но в Уфе я убегу от них… Какой взгляд у Василия Петровича был на прощание… Нет, я не буду думать о нем, это нечестно перед Гришей. «И все бы слушал этот лепет, все б эти ножки целовал…» — Наташа в испуге подбирает ногу, ей чудится, что нога высунулась из-под одеяла и Безбородько страстно припал к ней губами. — Фу, боже мой, так я уже заснула?» Наташа шепчет почти забытые слова молитвы и засыпает.
На следующий день после обеда в купе зашел Авилов. «О господи, до чего же пресный, бездарный и ложно-многозначительный человек! Что ни скажет, все пошлость. А мама, мама-то как оживилась! Неужели он может нравиться?» Начали играть в карты, пили чай, медленно и скучно тянулось время.
Раздался стук — что-то дрогнуло в Наташином сердце, — появился Безбородько. Он весело и оживленно извинился: «Всё дела, всё служба!» Наташа опустила глаза под его взглядом. Он подсел к столику. Его приход внес оживление в чинную компанию. Теперь уже вчетвером играли в «66», и трижды они с Наташей наголову разгромили своих старших партнеров. Авилов пригласил Надежду Александровну на площадку «подышать свежим воздухом перед сном по-стариковски», помог надеть ей шубку, платок, и они ушли.
— Наталья Николаевна, — непринужденно-весело начал Безбородько, — я не люблю оставаться битым. Вчера вы загадали мне стихи, которых я не знал, можно ли мне сегодня прочитать вам, в свою очередь, стихи, автора которых вы не отгадаете.
