Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола
Толпа отхлынула от Посольского двора, унося раненых и убитых.
По улице ехал князь Скопин-Шуйский в сопровождении десятка вершних стрельцов, он направлялся в польский лагерь, расположившийся на Посольском подворье. Из толпы кричали:
— Князь, прижми им хвоста!
— Михаил Васильевич, гля, как мне ухо стесали, — жаловался кто-то из пострадавших.
— Успокойтесь, православные, царь послал меня, дабы я представил ему зачинщиков. Они будут наказаны по всей строгости закона.
Дубовые ворота Посольского двора со скрипом отворились и впустили Скопина-Шуйского с его стрельцами.
— Мне главного, кто сейчас тут есть, — сказал князь, слезая с коня.
— Ясновельможный пан Вишневецкий.
— Проводите меня к нему.
— Прошу, панове, — пригласил ротмистр князя.
Они по высокому крыльцу поднялись в дом, прошли по коридору, и ротмистр, распахнув боковую дверь, громко сказал:
— До князя Вишневецкого представник государя.
— О-о, — поднялся навстречу гостю хозяин. — Князь… э-э-э.
— Скопин-Шуйский, — подсказал Михаил Васильевич.
— Скопин-Шуйский, как же, как же, знакомое имя, кажется Михаил э-э-э.
— Михаил Васильевич.
— Рад, очень рад, Михаил Васильевич. А я ваш покорный слуга Константин Константинович. Прошу садиться. Ротмистр, оставьте нас.
Скопин, придерживая левой рукой саблю, присел на лавку.
— Я прибыл по приказу его величества, князь Константин. Вы видите, что творится?
— Да, да. Это ужасно. Только что короновали царя и вот ему подарочек. Ужасно, ужасно.
— Я привез вам указ государя, Константин Константинович. Ознакомьтесь, пожалуйста. — Скопин подал поляку грамоту.
— Мне уж кое-что доложили об этом указе, Михаил Васильевич.
— Вы прочтите сами, князь. При устных пересказах, как правило, искажают истину.
Вишневецкий развернул бумагу, прочел, поднял глаза на Скопина:
— Пожалуй, мне так точно и передали, что-де царь собирается расстрелять нас из пушек.
— Ах, князь Константин, если б государь не вписал эту фразу, чернь вряд ли бы унялась. И тогда б вас действительно растоптали, сравняли с землей. Простой народ в Дмитрии души не чает, и эти «пушки» на бумаге убедили всех, что царь на их стороне. Неужто не ясно?
— Я так и понял, Михаил Васильевич. Чем мы еще сможем помочь становлению мира в столице?
— Тем, что указ этот исполните неукоснительно, князь. Вы должны выдать мне зачинщиков. Я проведу их под караулом в Кремль.
— Но чернь может растерзать их в дороге.
— Этого не случится, князь. Простой народ слишком любит государя, чтоб не уважить его просьбу. Обратите внимание на последнюю фразу указа.
Вишневецкий взглянул в грамоту:
— Да, да. Очень умно сказано. Очень.
— Ну вот. Я проведу их под конвоем через Москву, засажу в темницу. Пусть народ видит, что они наказаны. А в одну из ближайших ночей мы их выпустим, а ваша задача будет незамедлительно отправить их в Польшу, снабдив всем необходимым. Ибо если их кто опознает на улице, уж ничего их не спасет, а главное, это бросит тень на государя.
— Да, да. Это вполне разумное решение, — согласился Вишневецкий и позвал ротмистра: — Веселовский!
Боярская дума в назначенный день и час собралась в Грановитой палате. Ждали государя. Рассаживались по лавкам, строго блюдя иерархию. Думцы знатных фамилий — Голицыны, Мстиславские, Шуйские, Татевы — ближе к государеву креслу, не очень знатные подале от него. Негромко проговаривались между собой, обсуждая грядущие дела:
— Слыхали, Нагого Мишку в Думу хотят.
— Пьяньцу-то?
— Его самого.
— Ну уж это ни в какие ворота.
— Куды денисся, родня самому. И тех самых путивльских своих в Думу хотит.
— Э-э, это уж и вовсе ни к чему. Дума-то боярская, а не… Вовремя захлопнул рот спесивый боярин, едва не вылетело словцо опасное «…а не воровская», за такое недолго ныне и в опалу угодить, а то и в лапы Басалаю. Но все поняли, чего не договорил боярин, в мыслях-то многие согласны с ним. Но на язык ныне мысли такие пущать нельзя. Эвон Шуйский Василий Иванович выпустил, так едва с топором разминулся. Хорошо, царица вступилась, воротили с дороги на Вятку. Сидит вон, словно ворон ощипанный, ниже травы, тише воды.
Государь вошел стремительно, без всякой солидности. За ним следом едва поспевали новые думцы — Михаил Нагой, Василий Рубец Мосальский, Петр Басманов, Богдан Бельский, Богдан Сутупов.
Все встали, приветствуя царя.
Дмитрий сел в царское кресло, окинул взором присутствующих:
— Садитесь, господа.
Бояре, шурша платьями, уселись. Под кем-то тяжелым скрипнула жалобно лавка.
— Я хотел бы, господа, открывая наше первое собрание, предложить одно новшество. Надеюсь, вы поддержите меня? Дело в том, что в Европе во всех государствах такое собрание уважаемых в государстве людей называется Сенатом, а отсюда лица, заседающие в нем, — сенаторами. Давайте и мы не отставать от Европы, будем называть собрание не Боярской думой, а Сенатом. А? Согласны?
Дмитрий дружелюбно осматривал ближайших бояр. Те, застигнутые таким новшеством врасплох, мялись, переглядывались.
— А чего там, — подал голос Нагой. — Сенат дак Сенат.
«Эк шустрый какой, не иначе опять пьян скотина, — с укоризной глядели бояре на Нагого, усевшегося подле даря. — Там место Рюриковичей альбо Гедеминовичей, но не этого ж захудалого родишки. Но Нагого поддержал Басманов:
— Я тоже считаю, Сенат лучше.
— Кто против? — спросил Дмитрий, вытягивая шею, чтобы рассмотреть далее сидящих. — Несогласных нет. Вот и хорошо. Итак, господа сенаторы, я представляю вам новых сенаторов, прошу любить и жаловать. Михаил Нагой. Вот. Василий Мосальский… Петр Басманов… Богдан Бельский… Как я догадываюсь, они вам известны. А вот еще Богдан Сутупов. Встань, Богдан, пусть сенаторы увидят тебя. Я назначаю его канцлером и хранителем печати.
Дмитрий видел, как скисли лица многих сенаторов, но это не огорчило его, напротив развеселило: «Что, старье, не по шерсти».
— Ну а главой Сената я оставляю уважаемого князя Федора Ивановича Мстиславского. Хотя именно он когда-то крепко побил меня. — Царь взглянул на смутившегося Мстиславского. — Но я простил его, так же как простил и Басманова, здорово потрепавшего меня под Новгородом-Северским. Я всех простил и прошу меня простить, кого ненароком обидел.
В Грановитой палате стояла такая тишина, словно там никого и не было. Один царь говорил. Многим понравилась его речь, в которой звал он всех к примирению.
— Я кончил, господа сенаторы, и передаю бразды правления главе Сената князю Мстиславскому. Пожалуйте, Федор Иванович.
Мстиславский встал, откашлялся, огладил бороду и начал, по-видимому, несколько волнуясь:
— Великий государь, наверно, я выскажу мнение большинства дум… то бишь сенаторов, если попрошу тебя отпустить иностранное войско. Сам видишь, что произошло на днях, едва в Москве удалось предотвратить резню. Знаю, тебе нелегко с ними расстаться, они помогали тебе в трудную минуту. Но Москва долго не может выдержать такого наплыва иностранцев. Она рано или поздно взорвется и может всех нас похоронить под обломками.
— Верно, — подал голос Голицын. — Казаков тоже надо отпускать, государь. Если эти свяжутся с москвичами в драке, то небо нам с овчинку покажется. Куда там полякам до них.
— Отпускать, отпускать надо, — прошелестело по всей Грановитой палате. — А то быть беде.
Мстиславского поддержали еще князья Трубецкой и Телятевский. Царь всех слушал внимательно, не перебивая. После выступления уважаемого боярина Данилы Мезецкого наконец заговорил сам:
— Ну что ж, господа сенаторы, спасибо вам за откровенность. Вы убедили меня, и я готов хоть завтра отпустить шляхтичей и казаков. Дело станет за деньгами. Мы не можем их просто выставить за ворота Москвы, они были наняты мной, и я обязан сперва рассчитаться с ними.
— Это само собой, — сказал Мстиславский. — Казна в твоем распоряжении, государь.
— Спасибо, Федор Иванович. Сенат может не беспокоиться, я не истрачу даром и копейки.
Обсудив еще несколько небольших вопросов, Сенат закончил свою работу. Царь, отпуская бояр, попросил зайти к нему сейчас же Мстиславского и Шуйского Василия Ивановича. Войдя в кабинет, он тут же распорядился:
— Ян, быстро вместе с Иваном тащите сюда корчагу хорошего вина, пару калачей и балычка фунта три. Побыстрей. Ждем.
Бучинский отправился исполнять приказание царя. Дмитрий велел гостям придвигать к столу кресла и усаживаться поудобнее.
— Я что позвал-то вас, друзья мои, хочу вас порадовать и порадоваться вместе с вами. Федор Иванович, тебе как главе Сената я дарю в Кремле старый двор Бориса Годунова.
