Мулк Ананд - Два листка и почка
— Подождите, пока я кончу взвешивать, — попросил Туити. — Мы пропустим по стаканчику виски.
— Нет, спасибо, — ответил Рэджи. — Я уж поеду домой.
Выйдя из помещения, он заметил, что тусклое от зноя небо потемнело и заволоклось тучами. Нависла гнетущая духота. Рэджи инстинктивно заторопился.
Он подошел к сторожу, державшему его лошадь. Загремел гром, раскат за раскатом, словно в небе зарычала стая голодных львов, которых отпугивали бороздившие свинцовое небо молнии. Его гнедая кобыла рванулась в сторону.
Рэджи с трудом отвязал от седла непромокаемый плащ, второпях набросил его на плечи и вскочил в седло.
Пронесся порыв неистового ветра, и с потемневшего неба стали падать крупные капли дождя, как горячие слезы из печальных глаз. Благоразумнее было бы переждать грозу, но Рэджи был уверен, что успеет добраться до дому. Он погнал лошадь вскачь.
Но не успел он проехать и сотни ярдов, как хлынул ливень, какие бывают только в Ассаме. Ветер дул ему навстречу со скоростью пятидесяти миль в час. Все кругом скрылось из глаз за пеленой ливня, все звуки потонули в оглушительном реве бури. Рэджи нагнул голову и громко кричал:
— Кой хай? Кой хай? Кто там? — боясь, что ураган сбросит его в овраг.
Снова грянул гром, и его лошадь бросилась прямиком через поле, чутьем находя тропинку, которая самым кратким путем вела к дому хозяина. Ослепительные росчерки молний на мгновение озаряли долину призрачным золотисто-зеленым сиянием. За ворчанием и далекими раскатами раздавался удар и такой треск, словно небо и земля раскалывались на части, и Рэджи казалось, что того и гляди весь мир будет уничтожен и он тоже погибнет. Но он старался держать себя в руках и пристально всматривался в завесу дождя перед глазами и мутные потоки воды, бурно мчавшиеся под ногами лошади.
Из домов на краю поля группами выбегали кули с узенькой повязкой на бедрах и с мотыгой на плече. Рэджи догадался, что они будут очищать плантации от стеблей ползучих растений и сорных трав, занесенных туда ливнем с гор.
— Кой хай! — опять закричал он в отчаянии, зовя на помощь, как напуганное дитя; но его голос терялся в шуме ветра и дождя.
Несколько кули, увидев сахиба в затруднительном положении, подбежали и провели его лошадь до бунгало.
— Черт побери! — выругался он с раздражением, поднимаясь на веранду. Когда страх его прошел, он подумал: «А как жаль, что в стране, где так легко зарабатывать деньги, такой отвратительный климат».
— Салаам, сахиб, — простились с ним кули и пошли, борясь с ветром, наклоняясь вперед, словно сгибаясь под тяжестью мотыги, которую они несли на плечах, и неуверенно ступая по скользкой земле.
— А завтрак? — нетерпеливо спросил вышедшего ему навстречу слугу все еще взволнованный Рэджи топом капризного ребенка.
— Вот сухое платье, хузур, а здесь коньяк, — отвечал Афзал. — Завтрак сейчас будет готов.
Рэджи опустился в плетеное кресло, а слуга подошел и начал расшнуровывать ему ботинки.
Сначала Рэджи, как всегда, пытался не поддаваться чувству довольства и уюта, которое неизменно вызывали в нем заботы Афзала, — он не хотел быть чем-то обязанным слуге; но потом откинулся на спинку кресла и отдал себя в его распоряжение.
Между Рэджи и Афзалом установились прекрасные отношения, основанные на раз навсегда признанном факте, что один — хозяин, другой — слуга. Это подразумевалось само собой, и поэтому Рэджи был исключительно щедр, давая слуге не только обильные чаевые, но и свои старые шляпы, обувь и костюмы, в которые тот облачался по праздникам, а также совершенно новые клюшки для поло (Афзал участвовал в соревнованиях, устраиваемых на чайных плантациях). Разумеется, в рабочее время Афзал ходил в ливрее, присвоенной всем слугам на плантации, — в белом кафтане и тюрбане, перевитом зеленой лентой. Но Афзал отлично знал, когда можно сменить это платье на штатский костюм. Он щеголял в пиджаках сахиба главным образом перед женщинами-кули; вообще же старался вытянуть у хозяина как можно больше денег. Место было доходное, Афзал крепко держался за него и умел угождать сахибу, даже когда тот был не в духе.
Глава 5
Леила мечтала приобрести ожерелье, кольцо для носа и стеклянный браслет, какие она видела у жены Буты.
Будху просил, чтобы ему купили точно такой же мячик из цветной шерсти, какой был у Балу, сына Нараина.
Саджани хотела купить побольше продуктов для хозяйства, но в местной лавке все стоило баснословно дорого.
Некоторое время Гангу по какой-то непонятной причине откладывал эти покупки.
Однажды в воскресенье, которое было на плантациях днем отдыха не только для сахибов, но и для кули, Гангу с Саджани решили отправиться вдвоем на базар в деревню Бедхи, расположенную в соседней долинке, в двух милях к востоку от плантаций.
— Отец, возьми меня с собой, — просил Будху, хватая Гангу за колени.
— Да ведь ты устанешь, сынок, — отговаривал его Гангу. — Идти придется далеко; у нас с матерью не хватит сил нести тебя на руках.
— Я не устану, — настаивал Будху. — Ни за что не буду проситься на руки! Я буду идти, как пальван[14].
— Давай возьмем его, — пожалела сына Саджани. — Он целую неделю не дает мне покоя с этим пестрым мячиком. Мы ему что-нибудь купим.
— Ну, так и быть, — согласился Гангу; тут он бросил взгляд на свою дочь; она стояла в другом конце комнаты, опустив голову; ей тоже очень хотелось пойти с ними, по застенчивость не позволяла ей выразить свое желание даже взглядом. — Что ж, — продолжал Гангу, — если он пойдет, то иди уж и ты, Леила. Но как же быть с домом?
— Я попрошу жену Нараина, чтобы она присмотрела, — предложила Саджани.
— Незачем, — сказал Гангу, — лучше возьми с собой все деньги, они нам пригодятся, а украсть здесь больше нечего. Сколько у нас там?
Саджани приподняла щипцами кирпич в углу комнаты и вынула спрятанные под ним монеты.
— Семь рупий и несколько анна, — с трудом сосчитала она.
— Пять рупий осталось от денег, которые Бута дал нам на дорогу перед отъездом из деревни, — бормотал себе под нос Гангу. — Неужели мы заработали всего две рупии с тех пор, как сюда приехали?
— Я кое-что покупала в лавке у сетха Кану Мала, — сказала Саджани. — Не думай, что я утаила от тебя хотя бы один грош. Ведь немало денег пошло на питание.
Но Гангу и не думал обвинять жену в утайке денег. Мрачные мысли не давали ему покоя уже много дней: обещания Буты о большом заработке, бесплатном участке земли, о возможности откладывать часть денег, чтобы встать на ноги, когда кончится срок договора, — все оказалось обманом. Если не считать полученного аванса (а Гангу уже убедился, что это была просто подачка, — Бута сунул им эти деньги, чтобы они скорее согласились), сколько же получила вся семья почти за целую неделю работы? Меньше восьми анна в день на всех: три анна ему, по два анна жене и дочери и три пайсы мальчику. Даже у себя в деревне, когда у него отняли землю, он один зарабатывал по восемь анна на поденщине у помещика! А когда сахиб управляющий вручал Гангу подписанный договор, то сказал, что лишней земли сейчас нет. Гангу предпочел бы получать меньше, лишь бы ему дали землю и у него были свой рис и овощи.
— Ты же знаешь, они удержали за два дня с Будху. Мистри у весов сказал, что мальчик обрывал листья не так, как надо, — вставила Саджани, чутьем угадывая его мысли.
— Разве мы теперь можем купить ему шерстяной мячик? — сказал Гангу. — Пусть уж лучше остается дома.
— Я хочу мячик, мне нужен мячик, — упрямо твердил Будху, уже готовый заплакать.
— Ну ладно, не реви, — уступил Гангу. — Тебе восемь лет, ты уже большой, стыдно плакать из-за всякого пустяка. Пошли!
И он вышел из дома, ведя за руку мальчика; Саджани и Леила пошли следом за ними.
— Где мы сейчас живем, отец? Как называется это место? — спросил Будху.
— Ассам, сынок, — ответил Гангу. — Говорят, что к северу отсюда — Тибет, к востоку — Китай, на юге — Бирма, а к западу — Бенгалия.
— А зачем мы сюда приехали? — продолжал приставать к отцу любопытный мальчик.
— Заработать себе на жизнь, сынок.
Гангу машинально отвечал ребенку, почти не слушая его болтовни. Мысли его блуждали далеко: его обуревали сомнения и страхи. Он глядел на темную зелень аккуратных посадок; плантации тянулись по холмам вдоль дороги миля за милей; его изумлял гений людей, превративших в поля эту неблагодарную землю. Он видел на днях, как сахиб инженер вел трактор по голому, необработанному участку земли, и Гангу был совершенно очарован красотой этой чудесной машины. Но впечатление испортил заместитель управляющего, который с видом победителя расхаживал и распоряжался рабочими, размахивая хлыстом. «Ему, наверно, наплевать, какого мы о нем мнения, — с грустью подумал Гангу, пытаясь разобраться в сумбурных впечатлениях последних дней. — Неужели в стране, откуда он приехал, много таких чудес, как эта машина, и таких людей, как этот сахиб? Неужели все сахибы, которым принадлежит эта земля, нанимают себе работников, пуская в ход наглую ложь? Неужели они считают обман добродетелью и дают лучшие места заведомо дурным людям? Неужели всякий нахальный плут, вроде Буты, может пробить себе здесь дорогу и сделаться сардаром? Неужели сахибы потакают мошенникам? Неужели все хорошие люди здесь погибают, а дурные благополучно живут?» Тут до его слуха донесся мерный шум потока, и Гангу увидал на мосту группу отдыхающих кули. К северу от моста виднелась долина. Как ему говорили, отсюда шла тропинка к деревне.
