Рекс Уорнер - Гай Юлий Цезарь
И всё-таки инцидент привлёк общественное внимание, и когда я позже вернулся домой, то обнаружил, что слухи опередили меня. Я рассказал всю историю матери, и она сильно ругала меня, но при этом время от времени улыбалась, а позже постаралась сделать так, чтобы Марий узнал об этом проявлении энтузиазма его племянника.
Для меня этот случай, хотя и пустяковый сам по себе, имел некоторое значение, и я часто обдумывал его. Размышления убедили меня, что в решительные моменты можно быть совершенно бесстрашным и это состояние придаёт энергию телу и ясность мыслям и способно гипнотически воздействовать на окружающих.
Глава 3
ВВЕДЕНИЕ В ПОЛИТИКУ
В те времена было принято внушать мальчикам при изучении истории, как мудра и гибка римская конституция, как твёрдо и в то же время великодушно отношение Рима к союзникам и врагам и как, наконец, богатство и мощь, которыми обладает Рим, стали наградами за то, что в течение многих лет народ придерживался древних римских добродетелей: рассудительности, патриотизма, серьёзности, выдержки и высокого чувства собственного достоинства. Мне внушали, что через сенат мы осуществили наиболее эффективное правление, которое когда-либо существовало в мире. В этот орган могли войти лишь представители моего класса, хотя и другие, обладающие неординарными способностями, такие, как мой дядя Марий, не только могли стать сенаторами, но даже занимали самые высокие посты в государстве и, таким образом, сами становились аристократами. Единственное, о чём в этом случае обычно забывали сказать, но чего никогда не упускал в своих рассказах сам Марий, было то, что аристократия делала всё возможное, чтобы не дать ему подняться в их ряды. Конечно, предполагалось, что со временем я также войду в сенат, получив вначале место младшего государственного служащего, затем через установленные законом промежутки времени получу право участвовать в выборах на более высокие выборные должности, а если я сумею продемонстрировать необходимые способности, то получу преторство или даже добьюсь венца политической карьеры — консульства. Преторы и консулы на самом деле представляли собой отдельный класс, им доверялось управление провинциями и командование армиями. В то время меня призывали восхищаться общественным духом, демонстрируемым членами высшего сословия, которые посвящали свою жизнь служению государству в мирное и военное время.
Мне также говорили, что я должен восхищаться, пусть и в меньшей степени, тем влиятельным и могущественным классом, который находился вне сената и разбогател либо благодаря успешным финансовым операциям, либо в результате рачительного использования земли и другой собственности. Эти финансисты и торговые люди, не будучи членами сената, конечно, не могли занимать высокие магистратуры, но они, как мне указывали, выполняли ряд весьма важных функций. Всё финансовое дело было в их руках. Именно они получали от сената разрешения на взимание налога с провинций, и, кроме того, из их числа набирались присяжные для слушания дел в судах.
Наконец, был весь римский народ, законодательный орган, состоящий из всех граждан республики, осуществлявший свою власть через собрание. Народ обладал правом избирать высшие магистраты, а при другой форме организации мог даже одобрить или инициировать законопроекты. Среди привилегированного сословия было принято считать, что люди проявляли высшую мудрость, когда следовали решениям сената, но некоторые либеральные теоретики указывали на то, что хотя грамотное, просвещённое руководство сената являлось бесценным, тем не менее решающая роль в законотворчестве оставалась за народом. Представители народа, трибуны, которые практически все были выходцами из богатых семей, имели право выступать в сенате и накладывать вето от имени народа на любой предложенный законопроект. Они также могли предложить на рассмотрение народного собрания свои собственные меры, которые порой были прямо противоположными предложениям сената. Но когда это случалось, то осуждалось даже теми самыми теоретизирующими либералами, которые желали сохранить благопристойное равновесие функций, внешнее согласие и добрую волю народа.
Мне понадобилось немного времени, чтобы понять: эта общепринятая картина римской конституции абсолютно ничего не стоит как руководство в политике моего времени. Я учился на фактах. К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать, двое трибунов, оба люди благородные и друзья нашей семьи, погибли страшной смертью, а родственник моей матери, Гай Котта, был осуждён судом и изгнан из Рима. За этим последовали ещё более страшные события. В моё время жадность, амбиции, зависть и чистый эгоизм были более очевидными, чем древние добродетели римской республики. Несомненно, эти качества всегда присутствовали в человеческой натуре, однако в римской истории были периоды, когда правящие классы были сравнительно невосприимчивы к ним. Мне не посчастливилось жить в такое время. В моё время человеческое общество, если его рассматривать с точки зрения морали, можно сравнить, причём не в его пользу, со стаей диких зверей, таких, как волки, например.
Мальчику, так же как и взрослому мужчине, в те дни нелегко было сразу понять, каким разрушенным и бесцельным было общество, в котором он родился. Впервые моя вера в непогрешимость римской конституции пошатнулась после дела моего дяди — великого Рутилия Руфа. Это произошло через год после того, как Сулла стал претором. Я помню, как вначале мы сочли шуткой весть о том, что безвестная личность, некто Апиций, возбудил дело против Рутилия за якобы недобросовестное ведение финансовых дел. Иск касался его поведения в одной из провинций Азии за пять лет до этого, и всё в нём вызывало смех. Рутилий был великим воином, это признавал даже Марий. Изучив методы, применявшиеся в гладиаторских школах, он ввёл в римской армии новый метод тренировок с мечом, который используется и по сей день. Ещё большей известностью он пользовался как юрист и оратор. Но главное, всем была известна его абсолютная честность и неподкупность. Эти качества проявились особенно явно во время короткого периода управления провинцией в Азии. Здесь он не только с негодованием отвергал взятки, обычно предлагавшиеся агентами римских финансистов наместникам, но и сумел помешать им вымогать у местного населения деньги. Финансовые сделки сборщиков налогов и их нанимателей в Риме были, с его точки зрения, бесчестными и сомнительными, а учитывая интересы провинции, просто непатриотичными. Вступая с ними в борьбу, он должен был понимать, что тем самым наживает себе врагов в могущественном классе, но вряд ли он предполагал, что класс этот столь могуществен и неразборчив в средствах.
Я был изумлён поведением этих римских финансистов, зная, что не все они подлые, жестокие, безответственные. Тем не менее они поступали именно безответственно и подло, несмотря на то, что среди них наверняка были люди с довольно высоким положением в римском обществе, хорошо образованные и даже принципиальные. Однако в среде денежных воротил принципы чаще совпадали с личными интересами, а когда деньги рассматриваются как самоцель, а не как способ достижения какого-либо результата, то они приобретают даже некоторое священное значение. Возможно, некоторые из этого класса всадников, которые преследовали Рутилия, верили в то, что они осуществляют особую патриотическую миссию. Они начали обожествлять такие слова, как «капитал» и «прибыль», тем самым подразумевая, что эти слова, совершенно абстрагированные от реальности, имеют собственные права. Поэтому их мало волновал тот факт, что, уничтожая ни в чём не повинного человека, они совершают акт несправедливости и порождают недоверие к судам. Их целью было продемонстрировать свою силу так, чтобы в будущем сенаторы, управлявшие провинциями, знали, что пойдут на весьма рискованное предприятие, если, руководствуясь принципами честности и эффективного руководства, пожелают воспротивиться требованиям финансистов в Риме. Тот факт, что они выбрали жертвой именно Рутилия, делал их цели совершенно очевидными. Ведь если Рутилия, человека, который был совершенно невиновным, осудят, то кто же может чувствовать себя в безопасности?
По мере того как приближался день суда, становилось ясно, что это была не шутка, а опасная и хорошо продуманная решительная попытка уничтожить Нашего родственника, которым мы гордились и на которого привыкли смотреть как на эталон. Нас сильно беспокоило безразличие Рутилия. Он решил, что очевидной несправедливости нужно противопоставить очевидную невиновность, и отказался пригласить кого-либо из ведущих адвокатов защищать его. Он согласился принять лишь помощь от своего племянника Гая Котты, который в то время только начинал свою карьеру, и, хотя был блестящим оратором, ему недоставало престижа, который он сумел приобрести лишь позднее. Он не захотел прибегнуть и к общепринятой практике, используемой для того, чтобы вызвать сочувствие у присяжных. Обычно члены семьи обвиняемого, чаше женщины и дети, приходили в зал суда в траурных одеждах и готовы были в любой момент расплакаться, чтобы вымолить снисхождение для подсудимого. Справедливый суд должно беспокоить не будущее семьи, считал он, а лишь виновность или невиновность самого человека. По всей вероятности, Рутилия осудили бы, даже если бы он вёл свою защиту в более ортодоксальной манере. Присяжными были люди, которые задолго до начала слушания дела знали, как они будут голосовать. Само собой, у них не возникло желание изменить своё мнение, когда они обнаружили, что Рутилий, вовсе не желая просить их о помиловании, начал вести себя так, будто сам был обвинителем. Он заявил, что судили не его, а само государство и его правовую систему. И он также предсказывал, что если его признают виновным, то присяжные, которые вынесут этот приговор, и само государство в скором времени ощутят неотвратимые, с его точки зрения, последствия такой несправедливости. Его предсказания сбылись скорее, чем он мог предположить, но в то время на них совершенно не обратили внимания. Его обязали выплатить такой огромный штраф, что на это не хватило бы всего его состояния, и хотя друзья предложили ему деньги и кредиты, чтобы покрыть дефицит, он отказался от их предложений и предпочёл остаток жизни прожить в изгнании. Его прибежищем стал город Смирна в Азии, один из тех самых городов, жителей которых в соответствии с приговором, вынесенным ему, он обманывал и угнетал. Магистрат и местные жители приняли его со всеми почестями. Ему предоставили в пользование библиотеку и всё то, что делает жизнь приятной. Поддержанный благодарностью и гостеприимством тех, кого, как предполагалось, он обижал, Рутилий прожил ещё много лет, так как был здоров и телом и душой.