Аркадий Адамов - Василий Пятов
— Если не ошибаюсь, господин Пятов? — услышал он неожиданно за своей спиной чей-то звонкий голос.
Пятов обернулся. Перед ним стоял румяный молодой офицер.
— Ну, конечно же, это вы и есть. О, да вы меня не узнаете?… — воскликнул он, заметив удивление на лице Пятова. — По чести говоря, это вполне естественно. Но у меня редкая память на лица. Вот я вам сейчас напомню. Это было зимой 1855 года. Я приезжал к академику Якоби с пакетом от генерал-адмирала, а потом пришли вы. Там был еще адмирал Чернявский. Ах, как я себя тогда глупо вел.
Он весело расхохотался.
Пятов тотчас вспомнил молодого офицера, его смущенный вид, когда Якоби, собравшись представить его Пятову, вдруг обнаружил, что сам еще не знаком с ним. И уже по какой-то особенной инерции памяти, когда один всплывший из прошлого факт тянет за собой другие, Пятов вспомнил, как вскочил со стула молодой офицер и бойко отрапортовал: «Мичман Сокольский, офицер для особых поручений при его высочестве генерал-адмирале».
— Вы — мичман Сокольский? — еще не веря себе, спросил Пятов.
— Да, я. Но, с вашего позволения, уже лейтенант, — с гордостью ответил Сокольский и поспешно добавил. — Вы не думайте, что я все это время при генерал-адмирале состоял. После войны я почти три года плавал на Черном море и находился под начальством самого адмирала Бутакова. Я его ученик, — с гордостью закончил он.
Пятов с улыбкой смотрел на румяное лицо своего собеседника.
— Да, я все о себе, — опомнился Сокольский. — Вы ведь, кажется, металлург? Что же привело вас к нам, в адмиралтейство?
— А сейчас вы состоите при генерал-адмирале? — сразу вдруг став серьезным, спросил его Пятов.
— Да, временно состою. Но скоро жду нового назначения, уже в Балтийский флот.
— В таком случае разрешите посвятить вас в свое дело.
И Пятов, понизив голос, кратко рассказал Сокольскому о своем изобретении, об огромной важности его и секретности, о необходимости видеть генерал-адмирала и, наконец, о своих тщетных попытках этого добиться. Молодой офицер слушал его внимательно и с таким волнением, что Пятов даже поймал два-три удивленных взгляда проходивших мимо них по коридору людей.
— Не будем терять время, — решительно сказал Сокольский, едва дослушав рассказ Пятова. — Едемте сейчас же к генерал-адмиралу. Он в Стрельне, и вы будете говорить с ним. Он должен сделать все. Пойдемте, меня ждет внизу экипаж.
Минуту спустя они уже ехали по улицам Петербурга, направляясь к морю.
Пятов сидел молча, полузакрыв глаза и устало откинувшись на мягкую спинку сиденья. Сокольский некоторое время тоже молчал, с сочувствием поглядывая на утомленное, осунувшееся лицо своего спутника. Потом он решил отвлечь Пятова от грустных мыслей.
— Я вам расскажу, если хотите, о своем учителе, адмирале Бутакове, — начал он. — Что это за редкий человек! То, что он великолепный моряк, это все знают. А вот человек…
Легкое оживление промелькнуло на лице Пятова. Он собрался было сказать, что знает Бутакова, знает именно как человека, что никогда не забудет встречи с ним у Якоби. Но говорить не хотелось, хотелось вот так, неподвижно, полузакрыв глаза, молча слушать другого.
— Вы знаете, как у нас на флоте? — с увлечением продолжал Сокольский. — Многие считают, что моряка хорошей закалки может воспитать только бездушная жесткая дисциплина. Послушали бы вы, как ругают своих подчиненных и кричат на них некоторые адмиралы. Чуть что, они в такую ярость приходят, только держись, ругань и крики слышны по всему кораблю. Не то Бутаков… Вот помню такой случай. Однажды вызвал он меня и приказал на следующее утро отправиться на катере из Николаева в Одессу с очень срочным пакетом. Еще до восхода солнца был я на пристани. Смотрю — катера нет. Ждал, ждал, наконец, вернулся к адмиралу. Он только встал. «В чем дело?» — спрашивает. — «Отчего вы еще не уехали?» Докладываю ему. «Не может быть», — отвечает и приказывает вестовому позвать лейтенанта Терентьева, своего флаг-офицера. В первый раз видел я адмирала таким раздосадованным. А сам, сгоряча, подливаю масла в огонь. «Ужасно, — говорю,— досадно. Время-то ведь дорого». Адмирал молчит, хмурится. Входит Терентьев. «Отчего катера нет на пристани?» — спрашивает Бутаков. Лицо у флаг-офицера делается чуть ли не багровым. «Виноват, — отвечает, — забыл, ваше превосходительство». Мало еще зная адмирала и видя, как он взволнован, я ожидал бури. Но он лишь пристально посмотрел на Терентьева, и я замечаю, что лицо его делается вдруг спокойнее. Он медленно берет сигару, обрезает ее, медленно зажигает спичку, закуривает. Затянувшись раз, другой, всего только и сказал: «Нехорошо», потом добавил: «Распорядитесь немедленно». Лейтенант стремглав выскочил из комнаты, и через полчаса катер был готов. Вот какова у Бутакова выдержка и как глубоко он знает людей, человеческую душу. Это, кажется, единственный случай, когда он отступил от устава, но он избрал худшее наказание. Когда после я спросил у Терентьева: «А ведь легче бы отсидеть неделю под арестом, чем услышать это «нехорошо»? — «С удовольствием месяц лучше отсидел бы», — ответил Терентьев.
Сокольский замолчал, весь уйдя в воспоминания, и мягкая улыбка блуждала по его лицу. Пятов тоже молчал. Он думал о том, что этот рассказ удивительно совпадает с его собственным представлением о Бутакове. И оттого, что где-то живет и действует этот человек, ему вдруг стало легко на душе. Он открыл глаза и огляделся.
Они ехали по загородному шоссе. В сгущавшемся сумраке мелькали огоньки в окнах дач. Шелестели темные кроны деревьев. Невдалеке слышен был шум прибоя. Ветер доносил оттуда соленый запах моря…
К генерал-адмиралу удалось пробиться только поздно вечером. Увидев Пятова, он похлопал рукой по лежавшей перед ним докладной записке (ее Сокольский отнес сразу по приезде) и снисходительно сказал:
— Не скрою, порадовали вы меня, господин изобретатель. Так, говорите, Европу обгоним? Весьма заманчивая перспектива. И то, что вы пишете здесь, тоже меня радует, — он наклонился к столу и, найдя в записке нужное место, прочел: «Одушевленный патриотическим желанием сберечь миллионы для своего отечества, я хочу осуществить свой проект в России и, предупредив западноевропейские заводы, обеспечить за ней право на мое открытие… Если бы в нашем отечестве началось приготовление тяжеловесных листов по моему способу прежде, нежели в европейских странах, то это дало бы ему перевес перед ними не только в промышленном, но и в политическом отношении…»
Великий князь строго посмотрел на Пятова и сказал:
— Проект ваш заслуживает, конечно, внимания, но требует и тщательной проверки. Если он удобоисполним и выгоден, то средств для его выполнения я дам больше, чем вы просите. Обратитесь к председателю морского ученого комитета вице-адмиралу Матюшкину. Я велю отослать в комитет эту докладную записку с моей резолюцией.
Он позвонил и приказал появившемуся адъютанту пожать Сокольского. Когда тот вошел, генерал-адмирал повелительно сказал:
— Извольте напомнить мне, лейтенант, во время нашей поездки о докладной записке этого господина. — И, обращаясь к Пятову, прибавил: — Я скоро еду за границу и постараюсь на заводе, где заказана броня для русского флота, проверить ваши выводы.
— Так ведь иностранцы, ваше высочество…
— Прощайте, милостивый государь, — сухо оборвал Пятова великий князь. — Я пекусь об интересах России больше вас и знаю, что делаю, — уже совсем холодно закончил он.
Пятову ничего не оставалось, как откланяться. В приемной он подождал Сокольского и передал ему свой разговор с генерал-адмиралом.
— Не волнуйтесь, господин Пятов, — убежденно сказал ему молодой офицер, — я завтра же сам отвезу вашу записку в морской комитет, а то обычным путем она туда доберется лишь через две недели. Так что вы можете уже послезавтра явиться к вице-адмиралу Матюшкину. Это хороший человек, только… Ну, да вы сами увидите. Сейчас я вам найду какую-нибудь оказию в Петербург.
— Неужели генерал-адмирал расскажет за границей о моем изобретении? — с беспокойством рассуждал Пятов, когда они спускались по лестнице.
— А это очень опасно? — спросил Сокольский и затем с молодым задором добавил, — впрочем, я ведь буду при нем, а это что-нибудь да значит…
«Положим, самое главное — это то, что великий князь ничего не понял в проекте, — подумал Пятов. — В худшем случае он сможет рассказать о его принципе».
Глубокой ночью возвратился Пятов к себе домой. Он очень устал от ходьбы и пережитых за день тревог, но настроение было бодрое. «И генерал-адмирала повидал и друга себе приобрел,— думал он, засыпая. — Но все-таки, что же за человек вице-адмирал Матюшкин?»
***Морской ученый комитет помещался в здании адмиралтейства. Окна выходили на Неву, и вице-адмирал Матюшкин любил из своего кабинета следить за многочисленными барками и суденышками, сновавшими по реке. Темные воды Невы напоминали ему о синих океанских просторах, а пыхтящие, закопченные пароходики — о белокрылых бригах, на которых он когда-то плавал.
