Вера Морозова - Женщины революции
— Ну вы тут чаевничайте, а я ненадолго в амбар схожу, — поднялся Александр Иванович.
Володя с благодарностью взглянул на отца. Хлопнула дверь, и Клавдия услышала, как тяжело заскрипела лестница.
— Понимает, что поговорить надо. Вот и надумал. — Володя поставил стакан, подсел к Клавдии. — А ведь волнуется, да как волнуется. С каменоломен притащили динамит. Заранее обмозговал, где его припрятать. Но дело так быстро завертелось, что подготовиться толком не сумел. Ну, на первый случай разложил патроны на столе. В пергаментной бумаге они на чёртовы пальцы похожи. Запихнул их под матрац и улёгся спать. Решил: ночью перенесу. На беду, в ту же ночь братан заболел — все глаз не сомкнули. Утром — гудок, побежал на завод, а динамит оставил. Так и провертелся несколько ночей — всё случая подходящего выбрать не мог. Тут-то, Клавдичка, и понял я по-настоящему своего отца. — Голубые глаза Володи потеплели, на лице появилось мягкое, доброе выражение. — Как ни прятал динамит, а скрыть не удалось, всё узнал: то ли заметил, что тревожусь, то ли случай. Прихожу домой, а он мрачнее туч. «Ты что же отцу родному довериться боишься?.. Ну удружил, сынок. Давно за тобой приглядываю — думаешь, не знаю, что в боевой дружине состоишь, оружие прячешь. Молчу, потому, что одобряю. А на динамите спать-то нечего: не перина, поди! Уложим так, что и комар носа не подточит!» — Володя заулыбался, добавил с нежностью: — Товарищ он у меня настоящий!
— Завидую тебе, — задумчиво ответила Клавдия. — У меня дома совсем по-другому. Мама добрая, очень добрая, но восемь человек детей, с ног сбивается. Не понимает меня. Всё кричит: «Смотри, на каторгу угодишь!.. Стыд-то какой падёт на семью. Кто сестёр замуж возьмёт, если каторжанкой будешь?» — Клавдия вздохнула. — Жаль её, а что поделаешь…
Она налила в стакан свежего чая и отрезала кусок тёплого морковного пирога.
— В печке щи горячие… Может, попробуешь?
— Спасибо, Володя. Дел много. — Она помолчала. — Нужно пять бомб. Простые фитильные, с бикфордовым шнуром. Лучше в трёхдюймовых шрапнельных банках — сработать им придётся. К пятнице управишься?
Володя кивнул, не вдаваясь в расспросы.
— И ещё вот что… Необходима верёвочная лестница, — продолжала Клавдия. — Надёжная, аршин на десять. — Она достала из кармана чертёж. — По этим размерам. Ещё два крюка отковать. Михалыч поручил подготовить побег Трофимова, Меньшикова и Глухих. Они теперь в башне, военного суда ждут. — Голос Клавдии звучал сухо, излишне деловито. — Сам знаешь, за экспроприацию…
Володя побледнел: смертная казнь! Как всё обернулось… Только что же это? Зачем столько бомб?
— Будешь с дружиной участвовать в проведении побега, — объяснила Клавдия. — Прикроете отход товарищей. Завтра в восемь у Кафедрального собора передам ящик с браунингами. У тебя лежат берданы, так ты их достань. Думаю, Володя, без «лесных братьев» нам не обойтись. Связь с тюрьмой беру на себя. Михалыча на днях переведут в Николаевские роты. Торопиться надо, каждый час дорог. Побег надо приурочить к дежурству Янека. Давай вечерком с ним встретимся. — Она помолчала. — Да, Володя, ещё… Товарищ Артём поручил в городском театре разбросать листовки о выборах в Думу. Передам их завтра, а ты подбери ребят понадёжнее. Мотырева, Архиреева… Не следовало бы вас посылать в театр, но людей мало. Поредела дружина от арестов.
— Ничего, Клавдичка, выдюжим, — баском сказал Урасов. — Сама гляди не провались.
Ближе к окраине Перми, на Разгуляе, высились кирпичные стены военных казарм. Над массивными железными воротами двуглавый орёл. У ворот полосатая караульная будка.
Вечерами у казарм молодёжь собиралась на гулянья. Толпились солдаты, свободные от дежурств. Стайками мелькали подростки в засаленных полупальто и ушанках. Лузгая семечки, павами проплывали в нарядных шляпах фабричные девушки.
Парни переговаривались с солдатами и угощали их табачком.
А солдат в Перми в ту зиму было много. Помимо Ирбитного резервного батальона, который большей частью нёс караульную службу в губернской тюрьме, местный гарнизон усилили Псковским полком.
Клавдия с Володей фланировали вдоль казарменных стен.
— Ну, Клавдичка, займёмся сибирским разговором! — Посмеиваясь, Володя протянул горсть калёных кедровых орешков.
Молодые люди гуляли здесь не впервые. По заданию комитета Клавдия вела пропаганду в Ирбитском батальоне, а Володя обычно сопровождал её к казармам.
Яна Суханека они заметили неподалёку от караульной будки. Был он среднего роста, худощавый, подвижный. Из-под чёрной бескозырки с белым околышем выбивались вьющиеся волосы. Широкие густые брови подчёркивали голубизну чуть выпуклых глаз. Суханек помог Клавдии создать большевистскую группу среди солдат, распространял в казармах листовки и прокламации.
— Что ж так поздно? — улыбнулась Клавдия.
— Только освободился после наряда…
Не торопясь вышли они из толпы, не торопясь двинулись в сторону вокзала, освещённого электрическими огнями.
В пуховом платке, в валенцах, Клавдия не отличалась от фабричных девушек. Суханек наклонился к ней, рассказывая что-то весёлое, и ловко извлёк из кармана Клавдиной шубейки тонкие шуршащие листовки. Сунул их за шинель. Встречные солдаты провожали Яна завистливым взглядом: ишь какую раскрасавицу отхватил! А Клавдия, храня на лице улыбку, тихо и быстро говорила:
— Дела плохи, Янек, Трофимова, Меньшикова и Глухих ожидает военный суд. Приговор один — смертная казнь. Побег будем устраивать в твоё дежурство. Хорошо, если бы попал в охранение наружной стены: товарищи спустятся по верёвочной лестнице…
— Трудно, Клавдичка, сейчас всё больше ингушей назначают, — нахмурился Ян. — Тяжело с ними — по-русски не знают, тёмные, фанатичные. Попробуй-ка распропагандируй.
— И всё же нужно, Янек. Ведь жизнь… — Голос её дрогнул. — Давай подумаем, как лучше организовать побег. Ты ведь хорошо знаешь все подступы к тюрьме…
Клавдия умолкла. Ян вытянулся перед офицером. Девушка кокетливо ему улыбнулась. Их благородие был навеселе. Видать, кутнул в вокзальном буфете. Офицер небрежно кивнул Суханеку, внимательно оглядел Клавдию. Солдат с девицей близ вокзала — явление обычное. А девица, чёрт подери, куда как хороша!
— Пронесло! — облегчённо вздохнул Суханек. — Молокосос новоиспечённый, житья от него нет. Пойдём отсюда. День воскресный — офицеров полно в буфете. Как это я сразу-то не сообразил. Ну, слушаю, Клавдичка, говори.
— Трофимов с товарищами в башне, в одиночке. Надо передать им план побега. Сам знаешь как… — И просительно добавила: — Может, узнаешь, когда Михалыча переводят в Николаевские?..
Неторопливо шествуют барышня и солдат. Влюблённо. Барышня встряхивает тугими косами, улыбается. Солдат поглядывает по сторонам — не напороться бы на офицера. А Володя Урасов, надвинув на глаза пыжиковую ушанку и отвернув воротник, следует позади.
Поднялся ветер и начал раскачивать на прямой как стрела улице редкие деревья. На синеющем небе появились первые звёзды. Стало холодно.
— Значит, до завтра! — сказала Клавдия. — На старом кладбище.
Клавдия вздрогнула: от мрачного склепа отделился человек, шагнул навстречу. Вглядевшись, узнала Володю. Под тенью разлапистой ели — Ян.
Светил молодой месяц. Среди холмиков чернели покосившиеся кресты. Клавдия, оступившись, увязла в сугробе. Володя помог ей найти едва приметную стёжку.
— Осторожно, — предупредил он. — Скоро обрыв.
В низине тускло мерцал лёд Егошихи. Здесь всё знакомо. В оврагах близ Егошихи Пермский комитет не раз проводил солдатские сходки. Охранять их поручали дружинникам.
Мрачной громадой надвигалась тюрьма. И овраг делался всё страшнее и глубже. С этой глухой стороны Клавдия задумала подойти с дружиной.
— Не люблю я кладбища. — Девушка зябко повела плечами. — Да ещё зимой и ночью. — Показывая на овраг, спросила: — Как считаете, удобное место?
— Нет, не годится. Провалим дело, — возразил Суханек. — Может, попробуем с Вознесенской?
— Ну уж надумал, там всегда народу-у-у… А про караулку забыл?.. — Клавдия покачала головой, взглянула на Володю.
— Он верно говорит, — сказал Урасов. — Пошли. Сама согласишься.
«Лесные братья»
Посёлок за Камой Клавдия — обошла стороной. Последний посёлок, затерянный на крутых холмах. В морозном воздухе слышался ленивый перебрех дворовых псов. Мерцали едва приметные огоньки домишек, задавленных снегом. Доносился стук колотушки ночного сторожа.
Чёрной стеной поднимался лес. Дикие места. Мрачные. В лесной тишине дрожали смутные шорохи. На Клавдию наваливались зубчатые тени елей, пугая и настораживая. Серебристая пыль висела в морозном воздухе, слепила глаза. Трещали деревья, хрустел под ногами снег.
