Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
Когда она впервые произнесла эти слова, ей доставило острое наслаждение видеть, как расширились глаза ребенка, не понявшего ее, не желавшего верить своим ушам.
Она накинулась на мальчика и принялась колотить его. Ребенок от испуга и боли кричал так, что в дом вбежал Авлан, работавший на дворе, и оттащил жену.
— Опомнись, Катерина. Мальчонка ведь ни при чем.
Потом он хотел взять мальчика на руки, но это был отец, враг — мальчик, собрав последние силы, вскочил и кинулся бежать.
Его нашли на второй день в лесу, полубезумного, умирающего. Он не давался в руки. С трудом удалось отнести его в дом и уложить. Мать рыдала над ним, умоляла простить ее, но он больше не верил ей. Даже отец смягчился и ухаживал за ним. Отцу он никогда не верил. Он долго лежал больной. Опасались за его рассудок, но он поправился. Он только стал замкнутым и молчаливым, потому что говорить ему было больше не с кем.
Мать после бурного припадка ненависти как-то сникла. Она не била сына, но и не ласкала его. Отец стал относиться к нему получше. Крайности слились: черное и белое дали серое.
Его гоняли по домашним работам; мальчишки все так же преследовали его, но защиты от них искать было негде. Кормили и одевали его кое-как. Родители мирились с ним как с неизбежным злом и старались заиметь другого, своего ребенка. Тогда его жизнь несомненно стала бы еще хуже.
Но прежде чем родители успели в своих попытках, произошла вторая встреча Катерины с сеньором.
Сеньор был несчастлив в браке: у него не было детей. Между тем он был не так уж молод, а иметь наследника было необходимо.
Разумеется, во всем он обвинил жену. Ходили слухи, что он нещадно бил ее. В самом деле, она скоро умерла, как было объявлено, от недозрелых абрикосов.
Овдовев, сеньор пуще прежнего занялся охотой на деревенских красоток. Однажды вечером, как обычно переодетый, он ехал по деревне, где жила Катерина, и увидел ее при свете свечки в открытом окне. Она раздевалась перед сном. Авлан был в городе. Сеньор соскочил с коня и постучал.
— Воды дворянскому скакуну.
Катерина отворила, и он молча набросился на нее. Та инстинктивно начала сопротивляться и задела сеньора по лицу. Немедля рассвирепев, тот ударил ее железным кулаком в грудь; Катерина влетела в горницу и грохнулась на пол. Сеньор вскочил вслед за ней и принялся топтать ее. Затрещали ребра, изо рта у Катерины брызнула кровь.
Вдруг на сеньора с криком кинулся маленький мальчик. В руке его был зажат кинжал — тот самый, который год назад он нашел в материных тряпках и перепрятал в иное место. Теперь оружие пригодилось. Сеньор одним движением вырвал кинжал у мальчика «Ах ты, сучонок!» — но тут женщина испустила хриплый вопль.
— Сеньор, не убивайте его! Это ваш сын!
Сиятельный принц замер, как статуя: он разглядел на рукоятке кинжала свой собственный герб.
Он наклонился над Катериной.
— Женщина, ты лжешь.
— Клянусь Богородицей и Пресвятой Пасхой, я отвечу перед Богом, если солгу… Это ваш сын.
Сеньор опустился на табурет.
— Говори, что ты знаешь. Откуда у тебя кинжал?
Хрипя и тяжко дыша, Катерина рассказала ему всю историю Сеньор принялся мучительно припоминать и наконец вспомнил.
— Черт тебя возьми, Катерина, — прошептал он, — да ведь ты сама не понимаешь я вознесу, я возвеличу тебя.
— Сеньор, я умираю, — хрипела женщина, выплевывая кровь — Спасибо вам, что вспомнили. Возьмите сыночка… умненький такой, гордый мальчонка… Он ваш сын.
— Мальчик, — позвал сеньор.
Но мальчика и след простыл.
Катерина умерла под утро. Сеньор просидел над ней всю ночь, ухаживал за ней, как мог, и проявлял столько нежности, сколько, видимо, никогда не выпадало на долю его законной супруги Увидев, что она мертва, он принялся рыдать, кататься по полу и ломать нехитрую мебель. Вернувшегося из города Авлана он чуть не убил, наконец появились свитские кавалеры, принц немного успокоился, велел забрать тело Катерины и похоронить в фамильном склепе Авлану он выслал сто червонцев.
Мальчика долго не могли найти, но все же нашли сеньор поднял на ноги всех. Его взяли, он молча отбивался. Пришлось связать его и так отвезти в замок.
Девочка, носившая королевский горностай, предложила ему свою дружбу. Он совсем не знал этой девочки, знал только, что она существует. А откуда она знала о нем? Кто научил ее?
Впрочем, он сразу понял кто: герцог Фьял. Что ж, тем лучше.
— Королевская дружба всегда драгоценный дар, — сказал он. — Я не стану говорить, что дружба именно Вашего Величества драгоценна мне вдвойне и втройне, таким словам Ваше Величество вправе не поверить Но я скажу, что постараюсь быть Вашему Величеству хорошим другом.
Жанна вздохнула Ей стало совсем легко с этим человеком.
— Вот и славно, принц… Мне говорил о вас герцог Матвей.
— Герцог Фьял был достойнейшим мужем, — сказал Вильбуа.
— Так вот, принц, — Жанна перешла на деловой тон, — здесь лежат некоторые указы короля Карла, я прочла их. По-моему, их надо оставить в силе. Как это делается?
— Ваше Величество, их надо будет формально подтвердить перед Советом вельмож и перед Королевским советом.
— Итак, это будет нашим первым делом. Затем приведем к присяге министров. Пишите, принц… Ах нет, нужен секретарь…
Она потянулась к звонку. Вильбуа улыбнулся.
— Секретарь есть пара ненужных ушей и один ненадежный язык, так выражался король Карл.
— Ах, вот как.
Жанна без всяких околичностей подала принцу лист бумаги.
— Может быть, король Карл устроил бы сначала присягу, а потом уже подтверждение указов? — спросила она лукаво.
— Ваше Величество вправе рассудить об этом единолично, — ответил Вильбуа.
— Благодарю вас. Присяга потом, сначала надо решить кто достоин быть моим министром… Сеньоры еще здесь, надо думать? Мы соберем их и объявим им нашу волю… А скажите, принц… дворяне надеются на перемены?
— Да, Ваше Величество, они надеются на возврат к старому.
— Возвращаться к старому нельзя, — решительно сказала девушка. — Придется рассеять их надежды, но я не вижу иного выхода. А вы, принц?
— Ваше Величество, я прежде всего человек, а потом уже дворянин.
Отец, сиятельный принц Отена, дал мальчику новое имя. Его теперь следовало звать Карл, в честь здравствующего короля.
В один миг исчез маленький забитый звереныш Эран Флат, которого травили и изнуряли работой. В один миг возник наследник великого сеньора Отена, юный принц Карл Вильбуа.
Но эта операция была произведена над одним и тем же телом. Первую душу из него вырвали, другую впихнули на ее место, и там она лежала, как чужеродный комок, среди кровавых обрывков старой.
Сеньор-отец проявил необыкновенный для него такт Он не мозолил глаза ребенку на первых порах. Мальчика окружили умные наставники-гуманисты, которые вели с ним беседы о мире и человеке, царе этого мира. Исподволь его научили читать и писать; хорошие манеры были до времени отставлены. Чтение заставляло его уединяться; ему не мешали. Открыв для себя царство разума, он ушел в него.
Библия была проглочена им, до того как ему успели объяснить, что это священная книга, написанная пророками и иными Боговдохновенными лицами. Он смотрел на нее любопытными глазами ребенка, а не слепым взглядом верующего. Для него Библия навсегда осталась собранием легенд и древних историй, иногда захватывающих, иногда скучноватых, а порою и смешных. Некоторые отрывки были ему знакомы: их часто бормотала мать.
Когда дворцовые духовники толковали ему, как следует воспринимать Священное Писание, девятилетний мальчик, глядя в пол, кивал и соглашался но на уме у него было свое.
Он долго не мог примириться с новой жизнью. Правда, о побеге он не думал: бежать было некуда, и его держали книги, они были прочнее стен. К сеньору он выказывал почтение, от ласк его не уклонялся, но принимал их без радости. Через полгода жизни в замке сеньор сказал, чтобы мальчик называл его «отец». Мальчик ответил: «Хорошо», — и с той поры твердо исполнял желание сеньора, что в первые месяцы было совсем нелегко.
Сеньор заметил ему, что он слишком нежничает со слугами: «Это низкорожденные холопы, сын мой; они любят голос суровый и суровую руку, им битье только на пользу». Мальчик едва не возразил, что на вид они — люди ничуть не хуже его самого, но сдержался и ответил только:
— Хорошо, отец.
Но он никогда не бил слуг. Ничто не могло изгладить из его сердца память о прежней жизни, когда его били все, кому только было не лень.
Он с увлечением занимался языками. К десяти годам он свободно читал по-латыни, по-гречески и по-французски. Вокабулы и грамматические тонкости радовали его. Они помогали ему уйти от разорванности души.
Как-то, вернувшись из столицы, отец сказал ему:
