Григол Абашидзе - Долгая ночь
Слава маленькой церкви дошла и до самой Грузии. Строитель нового дворца не поленился приехать из Тбилиси, чтобы на месте удостовериться в необыкновенном таланте мастеров. Он думал, что больше говорят, но и ему, видавшему виды зодчему, пришлось удивиться и пережить минуту восторга. Он решительно доложил своей царице, что если расписывать покои дворца достойно их внешнего вида, то это можно поручить только Икалтоели и его ученику. В тот же день в Хлат поскакали гонцы.
Царица Тамта по-царски одарила грузинских живописцев, отпуская их на родину. Со смутными чувствами собирался Ваче в дорогу. Возвращение в родные края было и сладко и тревожно. Как там мать, как Ахалдаба, все ли осталось неизменным?
За эти два года в жизни Ваче не произошло вроде бы ничего особенного. Два года он простоял на лесах. Но ничто не проходит бесследно. И вытирающий кисти, спускающийся с лесов Ваче был вовсе не тем Ваче, который два года назад поднялся на леса.
Дорога до Тбилиси показалась ему длиннее, чем когда он уезжал с караваном Шио. Утомленные дорогой путники молчали, и только когда завиднелись очертания столицы, они оживились, начали узнавать то одно здание, то другое. Было много нового, чего они не видели раньше.
Ваче перед самым Тбилиси переоделся в праздничную одежду и ехал теперь по берегу Куры притихший, но радостный, как будто два года назад и не собирался утопиться в этой самой Куре. Радость шла от возвращения на родину, но казалось, что радость струится от синих небес, от зеленых гор, от журчащей Куры и от шумящего, как пчелиный улей, города.
У Метехской скалы путники не могли не остановить коней. Словно выросшие из скалы, словно ее продолжение, возносились к облакам диковинные сооружения русудановского дворца.
— Так вот они каковы, новые палаты нашей царицы!
— И какая легкость, словно можно поставить на ладонь.
— Еще бы, строит зодчий Мухасдзе. Все, что он строит, легко, изящно, красиво.
— Нет, вы посмотрите на окна, с какой высоты придется глядеть на Куру и на все вокруг.
— Хорошим пловцом надо быть, чтобы прыгнуть в Куру из такого окна.
— Умрешь, не долетев до воды.
— Как, Ваче, не трудно будет расписать такой дворец?
— Очень трудно достигнуть такого же совершенства и в живописи.
— Лишь то интересно, что трудно. Мы должны расписать дворец так, чтобы, увидев внутренние покои дворца, люди забывали о его внешней красоте.
Сначала путников было много. Но в городе то один, то другой путешественник прощался с попутчиками и поворачивал коня в какой-нибудь переулок. Постепенно разъехались все, только Деметре да Ваче по-прежнему тихо ехали вдоль Куры.
— А я-то куда, — спохватился юноша, — мне давно бы нужно свернуть к моей Ахалдабе.
— Полно, Ваче. Сначала заедем ко мне, отдохнем с дороги, сходим в баню. К матери успеешь и завтра. Может быть, и я поеду с тобой.
Они остановились возле небольшого дома с балконом. Ворота вдруг распахнулись, и на улицу метнулась девушка. Она успела еще вскрикнуть «папа», прежде чем Деметре, перегнувшись с коня, стиснул ее в своих объятиях. Он и плакал, и целовал свою дочь, свое единственное сокровище. То он отстранял лицо девушки и вглядывался в него, словно видел впервые, то снова порывисто прижимал это, все в радостных слезах, лицо к своей груди.
Ваче, не слезая с коня, смотрел со стороны на бурную встречу отца с дочерью и улыбался их нескрываемой радости. Наконец Деметре опомнился и сошел с коня.
— Ну вот, это моя дочь Лела, — за руку подвел он смутившуюся девушку к молодому другу. Та радость, которая только что столь бурно изливалась, все еще сияла в глазах юной красавицы. Она протянула руку, и Ваче услышал, что рука ее дрожит от волнения. Ваче тоже вдруг смутился, но первым взял себя в руки.
— Вот вы, оказывается, какая, а мне Деметре говорил — совсем девчонка.
— О вас мне тоже писал папа. И я представляла вас именно таким.
Молодые люди говорили одно — первые попавшиеся пустые слова, — но глаза их и улыбки говорили совсем другое. Деметре умилялся со стороны. Он частенько, когда глядел, как работает Ваче, думал: «Вот бы такого мужа для дочери, а мне зятя». Как же было ему не радоваться теперь, когда он видел их вместе, улыбающихся друг другу. Затаенная мечта в эту минуту казалась ему почти исполнившейся.
Во двор вбежала сестра Деметре:
— Пусть всегда тебя так же радует бог, как ты нас обрадовал своим приездом! Что же вы стоите на дворе, проходите в дом!
В домике все было обставлено со вкусом и все блестело чистотой. Сама Лела была необыкновенно возбуждена. Она собирала на стол и не ходила по комнатам, а словно летала, не касаясь земли, успевая еще при этом взглядывать на Ваче. И когда взглядывала, то быстро отворачивалась и краснела.
Что касается Ваче, то он поймал себя на том, что голова его все время невольно поворачивается к дверям, за которыми каждый раз исчезала Лела и откуда она столь стремительно появлялась. Будь его воля, он ни на минуту не выпустил бы Лелу из комнаты, чтобы все время видеть ее.
После долгого пути мужчины уснули сразу и спали крепко. Спала и сестра Деметре — хозяйка дома. Одна только Лела не могла уснуть. Она слышала через перегородку дыхание спящего Ваче. Много рассказывал о нем отец, и ей думалось, что он приукрашивает юношу. Но как, оказывается, он был не красноречив!
Слышалось ровное дыхание Ваче. Неужели будет на земле столь счастливая женщина, что уснет на его могучей руке? Но тут Лела испугалась своих мыслей, скорее перекрестилась и нырнула под одеяло, укрывшись с головой.
На другой день утром царица Русудан приняла мастеров.
— Вы, наверное, видели наши новые палаты? Понравились ли они вам?
— Истинно достойны вашего блестящего царствования, — отозвался Деметре.
— Нам очень понравилось, но мы видели дворец лишь снаружи, простодушно подтвердил Ваче.
— Внутри он будет еще красивее и величественнее. Золото и серебро украсят колонны и своды дворца. Полы из нетленного дерева будут чередоваться с полами из хрусталя и цветного мрамора, полы из цветного мрамора будут чередоваться с полами из самоцветов. Но все это холодная, мертвая красота. Вы, живописцы, должны вдохнуть жизнь в эти великолепные хоромы. Наполните их синим небом и ярким солнцем, прохладным воздухом и огнем любви. Пусть радуются сердца наших верноподданных, пусть сияют в восхищении их глаза!
Такую работу мы можем поручить только тебе, Деметре Икалтоели. Бетанию и Гударехи оживила твоя кисть, великий мастер. Пусть твой талант, твое вдохновение осветят и согреют холодные стены нашего нового дворца.
Но не забудьте об одном. Бетания — божий храм, а наши палаты пристанище недостойных смертных. Если там твое искусство пробуждало у мысли о небесном и вечном, здесь нужно думать о земном.
— Будьте надежны, благословенная царица! Положитесь на мое усердие и на усердие моего ученика.
— Царица Тамта, которая нам ближе сестры, весьма хвалила искусство твоего молодого мастера. Мы очень довольны, что теперь он может показать свое мастерство и при нашем дворе. Но наш дворец — не хлатская церковка. Иное поприще — иной будет и царская благодарность.
Повстречайтесь с Мухасдзе, осмотрите дворец и, не откладывая, приступайте к делу.
Русудан поднялась. Это значило, что счастье лицезреть прекрасную царицу кончилось. Художники, и тот и другой, по очереди приложились к подножию трона и вышли из тронной залы.
Зодчий рассказал живописцам, как задумано расписать дворец. Оказывается, Русудан пожелала, чтобы на стенах самой большой залы были изображены ее коронация и восшествие на престол. Деметре этот зал поручил молодому художнику, себе же взял весь остальной дворец.
Вдохновленный столь необыкновенной задачей, Ваче в первые дни как в лихорадке набросал эскизы будущей росписи. На одной стене, в центре композиции, коленопреклоненная перед богородицей Русудан прижимала к груди и орошала слезами хитон господень. В правом верхнем углу божественный предок дома Багратидов Давид протягивает царице ту самую пращу, из которой он сразил Голиафа. В левом верхнем углу мудрейший из земных царей Соломон протягивал царице весы, которые символизировали прославленное в веках правосудие Соломона. Великая Тамар возлагала корону на голову Русудан. Два льва, которые на грузинских знаменах, став на дыбы, устрашают врагов и вселяют силу в сердца друзей, как бы сошли теперь со знамен и спокойно улеглись у ног молодой царицы.
На второй стене Ваче решил изобразить Русудан, сидящую на троне, увенчанную короной и со знаками царской власти в руках. Позади царицы должны были торжественно выстроиться все ее славные полководцы и советники, а перед троном распластаться ниц изъявляющие ей, непобедимой царице Грузии, свою покорность послы турок и персов, иракцев и византийцев, адарбадаганцев и хорасанцев.
