Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Вновь были призваны половцы. Теперь Рюрик впустил их на Черниговскую землю, а сам начал грабить принадлежавшие Ольговичам днепровские города. Он действовал жестоко и безоглядно, чувствуя, что настал решительный миг навсегда расправиться с вероломным племенем. Кроме того, войну против Ольговичей велел ему начать великий князь и обещал поддержать Рюрика.
До самого лета Рюрик свирепствовал на Черниговщине. Несколько раз разбивал полки, посланные Ярославом его усмирить, и все не успокаивался, ожидая вмешательства Всеволода Юрьевича. Но слышал от него лишь одни обещания.
Неожиданно у Ольговичей нашелся союзник в борьбе против Рюрика. Этим союзником оказался не кто иной, как князь Роман Волынский. Он уже успел отдохнуть после неудачной битвы с Мечиславом и, увидев, что может причинить вред тестю, двинул свою дружину на помощь Ольговичам. Роман уже успел забыть благодеяния, оказанные ему Рюриком, успел забыть великодушие тестя, да он никогда и не помышлял о благодарности. Если гибель Рюрика принесет выгоду — что ж, Роман не видел причин, которые могли бы ему помешать добиваться его гибели. Единственно, почему нельзя убить ближнего своего, считал Роман, — это если он сильнее тебя.
Такого предательства не ожидал даже Рюрик, хорошо знавший зятя. Роман помогал Ярославу защищаться от Рюрика, воевал в Смоленской области, отвлекая на себя силы Мономаховичей. Тем временем Рюрик, не надеясь встретиться с зятем на поле боя, решил отомстить ему по-своему. Он послал своего сына, Ростислава, и племянника Мстислава Мстиславича, сына Храброго, в Романову волость. Князья, соединившись с галицким князем Владимиром, опустошили окрестности Владимира Волынского и осадили саму столицу Романа.
Тут и великий князь вступил в войну, потому что уже не мог не вступить. Громадное войско Всеволода соединилось с полками Давида и рязанских князей, которые пригласили еще соседних половцев. Войско двинулось в сторону Чернигова, не встречая на своем пути никакого сопротивления — все силы Ольговичей были оттянуты от северных границ.
Узнав, что воевать теперь придется не с Рюриком, а с непобедимым и могучим великим князем, Ярослав понял, что война эта может оказаться для Ольговичей последней. Он слишком долго испытывал терпение Всеволода Юрьевича, не ждал от него для себя никакого снисхождения и не видел никаких других способов его остановить, как все силы бросить на оборону. Ярослав приказал укреплять города Курск, Путивль, Трубчевск. Оборону Чернигова возложил на Святославичей — Глеба и Олега, нанял половцев, двинулся навстречу войску великого князя и встал у него на пути, загородившись засеками, подрубив мосты.
Конечно, от такой силы не загородишься — приходилось ожидать самого худшего. Но все же не следовало упускать всех возможностей для сохранения и своей жизни, и войска своего. Ярослав отправил к великому князю посольство, которому велел передать такие слова: «Дорогой брат! Ты взял нашу вотчину и достояние. Желаешь ли загладить насилие дружбою? Мы любви не убегаем и готовы заключить мир согласно с твоей верховной волею. Желаешь ли битвы? Не убегаем и того. Пусть Бог и Святой Спас рассудят нас в поле».
Великому князю было над чем задуматься — мирное предложение Ярослава отвечало его тайным намерениям. Об этих намерениях не знал никто. Во всяком случае, Всеволод Юрьевич, получив послание Ярослава, собрал совет с Давидом, рязанскими князьями и своими боярами. Как он и ожидал, больше всех сопротивлялся миру с Ольговичами Давид. «Ты дал слово моему брату соединиться с ним под Черниговом и там уже думать — покончить ли с Ольговичами или заключить общий мир! — кричал он на совете. — А теперь хочешь один вступить в переговоры! А как же Рюрик? Ведь ты велел ему начать войну, ради тебя он предал огню и мечу свою область! Как ты можешь мириться без его согласия?» Примерно то же самое говорили рязанские князья. Только, конечно, без крика, довольно робко. Ну — этих можно было не слушать.
И Всеволод Юрьевич объявил свою верховную волю. Он согласен забыть Ольговичам все их прегрешения перед Мономаховичами, если Ярослав и его братия отпустят пленного Мстислава Романовича, разорвут союз с Романом Волынским и выгонят из Чернигова старого врага великого князя — Ярополка Ростиславича, бывшего слепца, прозревшего когда-то чудесным прозрением. Всеволод Юрьевич не случайно вспомнил о Ярополке, который давно уже не мог сделать вреда никому, тихо живя в Чернигове у Ольговичей из милости. Князь Ярополк был личным делом только великого князя, и, значит, договор с Ольговичами тоже как бы приобретал оттенок личного дела Всеволода Юрьевича, в котором ему никто не советчик, а решает только он один.
Ярослав с радостью принял условия великого князя, не согласившись всего с одним из этих условий, а именно — отказался разорвать союз с Романом Мстиславичем, князем волынским, на что великий князь втайне и рассчитывал. Мир был заключен со всеми подобающими священными обрядами, в то время как Рюрик, вооружившись, тщетно ждал от великого князя знака идти к Чернигову добить Ольговичей в их наследном гнезде.
Решение, которое единолично принял великий князь, поразило всех.
Рюрик же, узнав об этом, был как громом поражен. Несмотря на то что договор с Ольговичами приносил Рюрику немалые выгоды — Ольговичи давали слово больше не тревожить ни киевских, ни смоленских владений, — Рюрик разразился упреками и бранью, забыв и о старшинстве Всеволода Юрьевича, и о необходимости ему повиноваться. «Так, как ты поступил, поступают одни вероломные, — писал он великому князю. — Из-за тебя я озлобил зятя, отдав тебе города его. Ты же заставил меня воевать с Ярославом, который не сделал мне зла и не искал Киева. В ожидании твоего содействия прошли лето и зима, и вот наконец ты выступаешь в поле и миришься сам собою, оставив главного моего врага, Романа, в связи с Ольговичами и господином области, им от меня полученной». Рюрик был настолько взбешен, что решился разорвать все отношения с великим князем, объявив ему, что отнимает назад города, подаренные им Всеволоду. Великий князь на упреки и угрозы Рюрика отвечать не стал.
Самая же главная причина, заставившая Рюрика выйти из себя, заключалась вот в чем: от великого князя таких поступков не ждали, к такому Всеволоду не привыкли. К нему могли относиться как угодно: могли любить, могли ненавидеть, но никто никогда не мог упрекнуть его в нарушении клятвы, в предательстве ради собственной выгоды. На великого князя обиделись, как балованные дети обижаются на родителей, вместо привычных ласк и терпеливых увещеваний получив хорошую порку. Впервые Всеволод так откровенно, на глазах у всех, предпочел то, что выгодно только ему одному. Это делало жизнь ненадежной, более опасной. Раньше можно было каждому вести себя по своему усмотрению, имея в запасе мысль о великом князе Владимирском, к которому в случае чего можно было броситься за поддержкой в надежде получить ее. Теперь настали другие времена.
Великий князь, конечно, понимал, что поступает несправедливо. Но он хотел так поступить, долго все обдумывал и сделал, как было задумано. Если бы он пошел на поводу у Ростиславичей, то, разумеется, Ольговичей можно было разбить и даже перебить всех до единого, как предлагали ему наиболее ретивые. Скорее всего, оба Ростиславича наследовали бы богатые и обширные уделы поверженных врагов и через самое короткое время забыли бы о том, что хозяевами этих уделов они стали лишь с помощью великого князя. И глядишь, окрепнув и умножившись, Ростиславичи снова подняли бы вопрос: кто старший в их роде и почему они, такие богатые и сильные, должны подчиняться владимирскому князю? И, заключив с Ольговичами мир, сохранив их силу, великий князь сохранил надежный противовес гордым и строптивым Ростиславичам, а вдобавок, оставив целым и невредимым Романа Волынского, получил в свое распоряжение алчного пса, который станет кусать и Рюрика с Давидом, и Ярослава с братией.
Смирив всех к явной своей пользе, великий князь возвратился во Владимир как победитель — и в первый раз увидел своего сына Святослава-Гавриила, родившегося, пока шла война и переговоры с Ярославом. Великого князя встречали с необычайной торжественностью и радостью. Дома все было хорошо. В его отсутствие все дела успешно вел Константин. И княгиня Марья, и бояре наперебой его хвалили: не по годам умен, великодушен, много добра сделал горожанам и судил справедливо. Какой отец не испытает удовольствия, услышав о сыне такое?
А Георгию уже исполнилось семь лет, и он, похоже, не доставит родителю огорчений, хотя и не так вдумчив и способен к государственной деятельности, как Константин. Кроме них, подрастало еще трое сыновей — Ярослав, Владимир и совсем маленький Святослав. Княгиня Марья чувствовала себя хорошо и, как сама говорила, была готова родить великому князю еще хоть десяток сыновей и даже дочерей. Ну и ладно, великий князь был согласен теперь и на дочерей — успел отвыкнуть от девчонок в доме и соскучился по ним.
