Анатолий Рыбаков - Дети Арбата
– Помню, – спокойно ответила Варя, – мы тут с вами познакомились, я была тогда с Викой Марасевич.
– А Александровский сад помните? Вход, загороженный скамейкой, свисток сторожа… Наше бегство… Ваш порванный чулок..
Видно, эти воспоминания ему дороги. Варе они тоже щемили сердце – другое время, другая жизнь, другие надежды… Но в тоне Игоря Владимировича она уловила ожидание… Зачем? У нее есть муж! Надолго ли? Теперь уже, наверно, ненадолго. И все же…
– Да, – равнодушно ответила Варя, – было дело…
Игорь Владимирович ей, безусловно, нравится. Но только как человек. И тогда, в «Национале», она сразу поняла, что он не таков, как Вика и ее приятели. И сейчас увидела его в работе, среди выдающихся людей. Приходил Щусев, приходил известный художник Лансере, расписавший залы Казанского вокзала, теперь он будет расписывать потолок в главном ресторане новой гостиницы, приходил американец – консультант по холодильникам и другой новейшей кухонной технике, приходили архитекторы и инженеры, согласовывавшие детали проекта. Потом Левочка называл имена этих людей, сплошь знаменитости.
Варе не хотелось вечером уходить с работы, не хотелось возвращаться домой, жить жизнью Кости она не может, она не любит его, просто жалеет. Он говорил ей тогда: «Может быть, рядом с тобой и я стану человеком». Пустые слова, он не стал человеком и не станет.
После истории с накидкой он вел себя так, будто ничего не случилось: такова жизнь игрока, сегодня в выигрыше, завтра в проигрыше, сегодня при деньгах, завтра зубы на полку, что же, надо потерпеть, преодолеть временные неудачи. Варя молчала, он понимал, что она не принимает его доводов, видел ее отчужденность, замкнутость. И все же упорно хотел подчинить своему образу жизни. Как-то принес золотой браслет, надел ей на руку, небрежно бросил:
– Носи!
Она сняла браслет, положила на стол.
– Я его носить не буду.
– Почему?
– Я никогда не носила золотых вещей и не собираюсь носить.
Он метнул на нее бешеный взгляд, но сдержал себя.
– Можешь не носить, браслет твой.
Он положил браслет в коробочку, аккуратно завернул в бумагу, засунул в стол, запер ящик, пошутил:
– Даме полагается иметь шкатулку для драгоценностей. Но пока у тебя шкатулки нет, пусть полежит здесь.
Она ничего не ответила, знала – этот браслет исчезнет так же внезапно, как внезапно появился.
В тот же день он оставил в ящике стола и деньги. Варя к ним не притрагивалась, даже не знала, сколько он туда положил.
– Почему не берешь денег? – спросил он как-то.
– Зачем? Ты дома не ешь, а я обедаю на работе.
– За обед тоже надо платить.
– На это хватает моей зарплаты.
Вскоре деньги исчезли, исчез и золотой браслет. Деньги ей не нужны, браслет тоже не нужен, но о пропаже она должна ему сказать, чтобы не было недоразумений.
– Ляленька, – ответил Костя ласково, – прости меня и на этот раз, отыграюсь, все будет на месте, не расстраивайся.
– Я не расстраиваюсь, и ничего возвращать не надо. Мне не нужны ни деньги, ни браслет. Они исчезли, и я сочла нужным поставить тебя об этом в известность. Хотя понимала, что их взял ты.
Он повысил голос:
– А если понимала, что взял, зачем мне же и сообщать?
– Тебе неприятно получать такие сообщения? Не приноси больше дорогих вещей и денег, храни их в другом месте.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Здесь не ломбард и не сберкасса. Там это будет сохраннее, а здесь мне и Софье Александровне приходится за них отвечать.
– Ты не хочешь понять условий моей жизни.
– Да, не хочу. Такой жизни я ни понять, ни принять не могу.
– Ты говоришь со мной как с чужим человеком.
Она повернулась к нему, посмотрела прямо в глаза.
– Да, мы чужие люди, и самое правильное нам – разойтись.
– Ах так! – Он скривил рот, медленно выговаривая слова: – Когда я в удаче, я хорош, а пришла неудача, стал не нужен.
– Ты хорошо знаешь, что это не так. Я тебе не набивалась с Крымом, не просила чернобурок и золотых браслетов. Просто я убедилась: у нас нет общей жизни и не может быть.
Он по-прежнему презрительно цедил:
– Начинаешь роман с архитектором?!
– Дурак ты! – пренебрежительно ответила Варя. Но про себя отметила: кто-то насплетничал. Кто же? Левочка или Рина?
– Конечно, дурак, – он растягивал слова, сдерживая бешенство, – рестораны, видите ли, тебе не нравятся, а где я с тобой познакомился, не в ресторане разве?
– Ты хочешь сказать, что подобрал меня в ресторане, что я ресторанная шлюха?
Он взял себя в руки.
– Я хочу сказать только одно: мы познакомились в ресторане, и не надо искажать фактов.
– Мне нечего искажать, и нам нечего обсуждать. Мы должны разойтись. Немедленно! Сегодня же освободить эту комнату.
Он удивленно, даже насмешливо поднял брови:
– Сегодня?.. Интересно… Куда же мы переедем?
– Я домой. А у тебя есть квартира, где ты прописан.
Он опять скривил губы, на этот раз в усмешке.
– Я же тебе говорил: прописка эта формальная, жить там я не могу. И никуда отсюда не выеду. Мне здесь нравится.
Он улыбался широко, победоносно, понимал, какой удар наносит Варе, торжествовал, видя ее растерянность. Варя действительно растерялась. Оставить Костю у Софьи Александровны она не может. Софья Александровна с ним не справится, выселять его через милицию побоится, побоится скандала, побоится, что отберут комнату. Господи, как легкомысленно она поступила, в какую историю втянула Софью Александровну.
– Софья Александровна сдала эту комнату мне.
Он перебил ее:
– Нам! Не «мне», а нам. И я, кстати, ее оплачиваю.
– Я тебе верну эти деньги.
– Так вот, слушай меня внимательно, – внушительно проговорил Костя, – когда мы познакомились, еще тогда, в «Савое», ты мне сказала об этой комнате, обещала поговорить с хозяйкой, значит, для меня ее снимала. А теперь, видите ли, я должен выметаться отсюда. Куда? На улицу? Нет, на улице я жить не могу, я буду жить здесь. А ты можешь жить где хочешь.
Варя сидела, опустив голову… Беспощадный, неразборчивый в средствах человек, ни к кому не знающий снисхождения. И его она называла своим мужем. И самое ужасное: вынуждена все терпеть, оставить его Софье Александровне она не имеет права.
Костя наслаждался ее унижением, ее бессилием.
– Не хочешь со мной жить – дело твое, мы не расписаны, разойдемся в разные стороны. Я тебе не навязываюсь. – В его голосе опять звучали гордые нотки. – Я вообще никому не навязываюсь, в том числе и Софье Александровне. Я уеду отсюда, освобожу комнату. Но не раньше, чем найду другую – в центре, с телефоном, со всеми удобствами. Для этого нужно два-три месяца. Один я тут останусь или останемся мы оба, мне безразлично, мы друг другу не помешаем. Таковы мои условия: два-три месяца. Впрочем, если комната найдется раньше, то я выеду раньше. – Он опять усмехнулся. – Если ты в этом очень-очень заинтересована, помоги мне найти новую комнату.
Хочет выиграть время, надеется наладить отношения, надеется, что она в конце концов примирится с его жизнью. Напрасно надеется. Но у него мертвая хватка, она в капкане, и деваться ей некуда. Софью Александровну она никогда не подведет.
– С комнатой я тебе помочь не могу, – сказала Варя, – но я согласна подождать два месяца.
Он перебил ее:
– Я сказал, два-три месяца.
– Хорошо, пусть два-три месяца. Но ты обещаешь мне, что через два-три месяца мы комнату освободим.
Он улыбнулся своей прежней широкой обаятельной улыбкой.
– Вот и договорились. Зачем ссориться, трепать друг другу нервы?! Итак, мир! Ура! Может быть, обмоем, посидим где-нибудь?
– Нигде больше мы с тобой сидеть не будем. Я остаюсь здесь только ради Софьи Александровны, для ее спокойствия. Обо всем остальном забудь. Спать я буду на этом диванчике.
– На этом диванчике, – он рассмеялся, – а поместишься?
– Умещусь, не беспокойся.
– Твое дело.
Как же она так обманулась? Не разглядела, не угадала, что кроется за его показной широтой и независимостью. Как поддалась на дешевые слова «рядом с тобой и я стану человеком», ведь именно себя он и считает настоящим человеком. В своем классе она была самая красивая, самая способная, самая успевающая, все остальные девчонки были на голову ниже ее, но ни одна из них не попала в такую историю, ни одну из них, из этих интеллигентных арбатских девочек, не обольстил бы бильярдный игрок.
Ей обязательно надо разобраться в себе, понять наконец, что она собой представляет.
Варя вновь перечитала графологическое исследование Зуева-Инсарова, хранила его в том же конверте, в котором получила, на конверте марка – три профиля: рабочий в кепке, красноармеец в буденовке, бородатый крестьянин в картузе.
«Незаурядный, очень одаренный человек. Ум критический. Сила воли есть, но волевые акты носят импульсивный характер. В поведении проявляет самостоятельность и решает все без советов и помощи других. Развитие высокое, умеет самостоятельно разбираться в вопросах науки. Склонность к творчеству в области науки, возможно, и невыявленная вследствие слабой целеустремленности. Человек сердечный, способен на большие жертвы, но резко меняет отношение к людям после размолвок. Самолюбивый и чуткий к обидам человек, не дающий себя отговорить от того, на что уже решился. Вспыльчивость и умение говорить колкости. Смелый и не всегда осторожный человек. В глубоких переживаниях замкнутый. По отношению к близким людям несколько деспотичный. Широкий размах, не умеет отказывать себе в удовольствиях. Любит людей, уверенных в себе, мягкотелости не терпит. В денежных делах безупречная честность, часто в ущерб себе. Злопамятность есть, но не мстит, а подавляет своих врагов презрением. Обостренность нервной чувствительности. Глубокие потрясения скрывает и переживает один. Характер раздвоенный и непостоянный, жизнерадостность сменяется меланхолией. В интимных отношениях не терпит фамильярности и однообразия. Из гордости может порвать все даже по незначительному поводу. Графолог Зуев-Инсаров».
