Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.2
Место для заплота было выбрано при впадении в Упу реки Вороньей (чуть ниже ее устья), на правом, болотистом, пологом берегу. Заплот надо было поднять и протянуть на полверсты. Царь выделил «на пособ» Кравкову ратников, «даточных» людей и мельников. С утра до ночи «секли лес и клали солому и землю в мешках рогозинных и вели плотину по обе стороны реки Упы». Дело было тяжкое, долгое; чтобы ускорить работу, Михайла Скопин посоветовал ставить срубы-туры и набивать их мешками с землей.
Шел третий месяц осады. На тулян навалился жесточайший голод. «Бысть на них глад велик зело, даж и до того дойде, якоже и всяко скверно и нечисто ядаху: кошки и мыши и иная подобная им».
В городе стало неспокойно. Осмелели вражьи лазутчики, читали грамоты царя, прельщали «милостивыми посулами» Шуйского. Лазутчиков вылавливали, казнили, но смута тулян все ширилась.
Болотников сновал меж ратников и посадских людей, подбадривал. «День за днем он удерживал их, пока они, измученные голодом, не стали есть вонючую падаль и лошадей, источенных червями».
Князья Телятевский и Шаховской (убедившись в крахе своих честолюбивых помыслов) начали тайные сношения с Василием Шуйским. Вовсю готовилась измена. Примкнули к заговорщикам и набольшие посадские люди во главе со старостой Третьяком Зюзей, а также некоторые казаки: Степан Нетяга, Вахоня Худяк и Левка Кривец. На одном из тайных сборищ порешили: схватить Болотникова и Петра, и открыть ворота войскам Шуйского.
А царь Дмитрий, царь Избавитель, Красно Солнышко все не появлялся и не появлялся, и с каждым днем повольники все больше и больше теряли в него веру, и вот наступил день, когда взроптавшие туляне и ратники пришли к Григорию Шаховскому и заявили:
— Ты много раз сказывал, князь, что царь Дмитрий убежал вкупе с тобой из Москвы в Путивль. Где ж твой царь, почему не идет к Туле? Никто его и в глаза не видел. Облыжник ты, князь!
Шаховского связали и кинули в застенок, угрозливо молвили:
— Казним, коль Дмитрий Иваныч не появится.
Не пришел, не появился, не помог отчаявшемуся, изголодавшему люду. Не пришел Избавитель! Повольники умирали десятками, сотнями.
К Болотникову и Муромцу прибыл гонец Василия Шуйского, известил: царь предлагает мужикам, казакам и холопам покинуть город, иначе Тула будет затоплена. Царь никого не покарает, всем дарует жизнь. Каждый будет волен пойти туда, куда захочет.
Болотников и Муромец ответили отказом.
После Покрова заплот был готов. Василий Шуйский приказал ночью отвести все полки, что стояли на низких местах, и запереть плотину, «через что к утру так наполнилось, что люди принуждены были бежать на кровли и, видя, что вода прибывает, думали, что и на кровлях все потонут».
Болотников, Муромец, Беззубцев, Нечайка Бобыль и Тимофей Шаров сошлись на совет и порешили: Тулы не сдавать; всей ратью выйти из крепости и пробиваться через царское войско. Вылазку надумали предпринять ночью.
До ночи оставалось несколько часов. Болотников вновь (в который уже раз!) прошелся по рати и… вылазку отменил. Повстанцы хоть и горели желанием обрести волю, но были настолько истощены, что едва стояли на ногах. Нечего было и помышлять о битве. Повольников оставалось всего пятнадцать тысяч, у Шуйского же было служилого люда чуть ли не в семеро больше.
«Не пробиться, — с горечью раздумывал Иван Исаевич. — Все, как один поляжем. Но нельзя, никак нельзя допустить гибели лучших сынов народа русского. Они прошли через многие битвы, они закалились в сечах, воля их не сломлена. Зачем же им гибнуть? Они нужны для новых битв, кои еще не раз победно прокатятся по боярскому царству. Не сегодня, так завтра скинет народ кабальников, непременно скинет!
Послал к Василию Шуйскому гонца: повольники согласны покинуть Тулу, но с оружием.
Царь поклялся на кресте: ни с одного мужика, казака и холопа, ни с одного начального человека не упадет и волоса. Все могут возвращаться по своим домам оружно.
Болотников, зная цену клятв Шуйского, просил его заявить о своем обещании прилюдно. Царь Василий, не мешкая (ох, как нетерпелось ему покончить с бунтом), повторил свои слова, слюнявя губами крест, на виду всего войска.
Тула открыла проездные Пятницкие, Ивановские и Одоевские ворота, и в тот же час Болотников и Муромец были схвачены заговорщиками и доставлены Шуйскому.
Тула пала 10 октября 1607 года.
Василий Шуйский не рискнул тронуть повольников: страшился нового народного взрыва. Илейку же Муромца приказал заковать в цепи, посадить на клячу, везти без шапки в Москву и повесить на Серпуховской дороге под Даниловым монастырем.
Болотников был отправлен в Москву в середине октября, но царь не спешил с его казнью. Уж слишком боялся Василий Иваныч ожесточить чернь, уж слишком хотел показать свое «миролюбие» к набольшему Вору; нет-нет да и молвит: пожалуй, прощу Ивашку. Пусть идет землю пахать на боярина Телятевского. (Князь Телятевский был помилован, царь возвратил ему все прежние вотчины.)
До самого марта продержал царь в застенке Болотникова, а затем приказал:
— Буде на Ивашку тюремный корм изводить. Отправить Вора в Каргополь, выколоть глаза и утопить в проруби.
Так и не решился (а как хотелось!) расправиться с вождем мужичьей войны на Москве.
10 марта 1608 года Ивана Исаевича везли через Ярославль.
Бояре, увидев Болотникова в окружении стрельцов, зло, ехидно загомонили:
— Попался-таки, Вор! Попался, душегуб! Ныне уж недолго тебе, антихристу, белый свет поганить. Цепей, цепей на злодея поболе!
— Зря тщитесь, бояре. Не заковать вам в цепи ни меня, ни мужика! — громко молвил Болотников и, высоченный, могучий, седовласый, с ярыми глазами, надвинулся на бояр. — Недолог тот день, псы, когда я вас сам буду заковывать и в медвежьи шкуры зашивать. Геть, ублюдки!
Бояре попятились. Страшен, зело страшен Болотников!
Стрельцы увели Вора в застенок.
Вечером к Болотникову пропустили неказистого тщедушного мужичонку с редкой козлиной бородкой.
— Афанасий! — ахнул Иван Исаевич и голос его дрогнул. — Друже любый… Как ты здесь?
— А я за тобой от самой Москвы топаю. Попрощаться дозволили. Да токо прощаться мне с тобой не с руки. До Каргополя побегу. Туда, чу, царь тебя на жительство спровадил. Вместе будем горе мыкать. Все тебе со мной повадней.
— Ах ты, мужичок бедокурый, — тепло проронил Иван Исаевич и крепко обнял Афоню.
Шмоток смотрел на Болотникова и потихоньку безутешно вздыхал. Какого сокола в темницу упрятали! Ныне вся мужичья Русь об Иване Исаевиче скорбит… Постарел, осунулся, поседел как лунь… Серебряная голова, серебряная борода, серебряные усы. Глаза — черные, пронзительные, жгучие болотниковские глаза! — и те, кажись, поседели.
— Ты чего примолк, неугомон? — скупо улыбнулся Болотников. — Уж не меня ль оплакиваешь? Не моги о том и думать! Мы славно с тобой бар повоевали. Сколь их истребили. Почитай, всю державу барскими костьми усеяли. То ль не слава нам, Афанасий? На века запомнят господа мужичий топор. Так нам ли печалиться? — голос Болотникова звучал бодро. — А как на Руси, как повольники? Ужель все по домам разбежались?
— Не улеглась Русь, Иван Исаевич. На мужика ныне узду не накинешь. Земля Рязанская поднялась. Мужики вовсю бар громят. Украйна вновь всколыхнулась. Весной жарко будет.
— А города? — жадно выпытывал Иван Исаевич. — Не сник ремесленный люд?
— Куды там! Бурлят и Псков, и Нижний Новгород, и Пермь, и Астрахань, и Арзамас, и Алатырь. Мордва, чуваша и черемиса на бояр замахнулась. Ныне по всему Поволжью великая замятия. Бурлит, бурлит Русь, Иван Исаевич!
— Добро! — Болотников взволнованно заходил по темнице. Глаза его задорно, мятежно заискрились. Эх, вырваться бы вновь на волю!
— Юрий Беззубцев, Нечайка Бобыль и Тимоха Шаров на У крайне новую рать собирают.
— А Семейка Назарьев?
— Он ныне у рязанских мужиков в воеводах ходит.
На сердце Болотникова стало легко и празднично. Нет, не зря, не зря сохранил он тульских сидельцев. (Не зря кинул себя в лапы Василия Шуйского, заранее ведая о своей участи.) Не смирились повольники, вновь расправили плечи и пошли войной на бар. Добро!
— И еще одна весточка, Иван Исаевич… Знаешь, кто в есаулах у Семейки Назарьева? Век не угадать… Сын твой, Никита Болотников.
— Жив?! — обрадованно выдохнул Иван Исаевич.
— На Москве человека от Семейки Назарьева встретил. Тот о Никитке поведал. Скоморохи его вызволили. Помышлял в Тулу к тебе проскочить, да не вышло: царевы войска крепость обложили. В зазимье к Семейке пристал. Сказывают, удалой вожак из него будет…
Минула ночь. Болотникова вывели из темницы. Он шел среди палачей и стрельцов и радовался солнечному, ядреному, звонкому утру.
Впереди, в далекой каргопольской глуши, на пустынном озере Лача, его поджидала жестокая казнь, но на душе Ивана Исаевича было светло и приподнято.
