Джеймс Клавелл - Тай-Пэн
Брок кивнул, весь вспыхнув от оказанной ему чести. Лиза была в экстазе. Тесс зарделась и едва не лишилась чувств. А Кулум проклинал и ненавидел отца и одновременно благословлял его за то, что он так выделил Тесс перед всеми. Торговцы же, все без исключения, спросили себя, уж не собрался ли Тай-Пэн помириться с Броком. И если так, то зачем?
– Я не верю своим глазам, – сказал Глессинг.
– Да, – озабоченно кивнул Купер: мир между Броком и Струаном не сулил ему ничего хорошего. – Это просто не укладывается в голове.
– Это очень хорошо укладывается в голове, – возразила Мэри. – Она моложе всех нас, ей и следует предоставить эту честь.
– Все не так просто, мисс Синклер, – сказал Глессинг. – Тай-Пэн никогда и ничего не делает без причины. Возможно, он надеется, что она упадет и сломает ногу или еще что-нибудь в этом роде. Он ненавидит Брока.
– Мне кажется, с вашей стороны очень жестоко так думать, капитан Глессинг, – резко заметила Мэри.
– Да, вы правы, и я прошу извинить меня; я сказал вслух то, о чем сейчас думает каждый. – Глессинг посетовал на свою глупость: он должен был предвидеть, что такое возвышенное, чистое создание, конечно же, бросится защищать этого дьявола. – Меня раздражает только то, что вы здесь самая красивая леди, и, вне всякого сомнения, эта честь принадлежит вам.
– Вы очень любезны. Но вы не должны думать, что Тай-Пэн способен делать что-то злонамеренно. Это не так.
– Вы правы, а я ошибался, – покорно опустил голову Глессинг. – Может быть, я могу рассчитывать на первый танец – и вы позволите сопровождать вас к ужину. Тогда я буду знать, что прощен.
Прошло уже больше года с того дня, когда Мэри впервые задумалась о Джордже Глессинге как о возможном муже. Он ей нравился, но любви к нему она не испытывала. И вот теперь все кончено, думала она.
– Благодарю вас, – произнесла она вслух. – Если вы пообещаете впредь быть более… более мягким.
– Идет, – кивнул Глессинг со счастливой улыбкой.
Струан вел Тесс через танцевальный круг.
– Ты умеешь вальсировать, девочка?
Она кивнула и постаралась не смотреть на сына Тай-Пэна.
– Позвольте представить вам мисс Тесс Брок, ваше высочество. Великий князь Алексей Сергеев.
Тесс стояла парализованная, колени ее дрожали. Но мысль о Кулуме, о том, как он смотрел на нее, подстегнула ее уверенность в себе и вернула ей самообладание.
– Я польщена, ваше высочество, – сказала она, приседая в реверансе.
Великий князь поклонился и галантно поцеловал ей руку.
– Это я чувствую себя польщенным, мисс Брок.
– Приятно ли прошло ваше путешествие? – спросила она, обмахиваясь веером.
– Да, благодарю вас. – Он посмотрел на Струана: – Скажите, все юные леди Англии так прекрасны?
Едва он договорил, как в зал вплыла Шевон, держа под руку Тиллмана. Платье из зеленого газа окутывало ее подобно облаку, его колоколообразная юбка была огромна. Верхнее платье имело длину всего до колена, чтобы подчеркнуть пирамиду из дюжины пышных нижних юбок изумрудного цвета. Руки были в длинных зеленых перчатках, в рыжих волосах – перья райской птицы. И совершенно невероятная деталь: лиф ее платья не поддерживался рукавами.
– Простите нас за опоздание, ваше превосходительство, мистер Струан, – извинилась она, приседая в поклоне среди общего молчания. – Перед самым уходом я потеряла пряжку с туфли.
Лонгстафф оторвал взгляд от глубокого декольте и спросил себя, вместе со всеми остальными, как, черт возьми, держится на ней это платье и не свалится ли оно в один прекрасный момент.
– Вы всегда появляетесь вовремя, Шевон. – Он повернулся к Сергееву: – Позвольте представить вам мисс Шевон Тиллман из Америки. О, и мистера Тиллмана. Его высочество великий князь Алексей Сергеев.
Тесс, которая в этот момент стояла рядом, всеми забытая, смотрела, как Шевон приседает перед князем, и ненавидела ее всем своим существом за то, что та украла у нее миг славы. Впервые она почувствовала ревность к другой женщине. И впервые она подумала о себе как о женщине, а не как о девушке.
– Какое восхитительное платье, мисс Тиллман, – пропела она. – Вы сами его сшили?
Глаза Шевон зло блеснули, но она ответила с не меньшей любезностью:
– О нет, дорогая, боюсь, у меня нет вашего таланта. – Грязная ты потаскушка, недомерок, договорила она про себя.
– Не окажете ли вы мне честь, подарив мне свой первый танец, Шевон? – спросил Лонгстафф.
– С удовольствием, ваше превосходительство. – Зависть и ревность, которые она вызывала, кружили ей голову, упоительно будоражили кровь. – Здесь все так красиво, Тай-Пэн. – Она улыбнулась Струану.
– Э… благодарю вас, – ответил Струан. Он повернулся и сделал знак дирижеру флотского оркестра.
Тот взмахнул палочкой, и по залу поплыли первые волнующие такты венского вальса. Хотя вальсы все еще заставляли хмуриться благовоспитанную публику, они уже прочно заняли главенствующее место среди других танцев.
Великий князь повел Тесс по центру круга, и Шевон от души помолилась, чтобы Тесс оступилась и упала или, еще лучше, танцевала, как корова. Но Тесс заскользила по залу, словно лепесток, подхваченный легким ветром. Лонгстафф вывел Шевон на круг. Грациозно закружившись в танце, она заметила, как Струан направился к темноглазой португальской красавице, которую она никогда раньше не видела, и это привело ее в ярость. Но когда она опять на мгновение оказалась к нему лицом, она увидела, что Струан пригласил Лизу Брок, и подумала про себя: «О, Тай-Пэн, ты умный человек. Я люблю тебя за это». Затем на глаза ей попались Тесс и великий князь, уверенно занимавшие центр круга, и она направила туда Лонгстаффа, превосходного танцора, который, однако, так и не понял, что его куда-то направляют.
Кулум стоял в стороне и наблюдал за танцующими. Он взял бокал шампанского, залпом осушил его, даже не почувствовав вкуса, и в следующий миг застыл в поклоне перед Тесс, приглашая ее на второй танец.
Он не заметил, как нахмурился Брок и как Лиза торопливо отвлекла мужа разговором. Или как в глазах Горта вдруг вспыхнуло любопытство.
Вальсы сменялись польками, польки – рилами и галопами. В конце каждого танца Шевон окружала толпа поклонников; такая же толпа – но более осторожная – окружала Мануэлиту. Кулум протанцевал с Тесс в третий раз, а четыре танца за вечер были тем пределом, который дозволялся приличиями.
Когда был объявлен последний танец перед ужином, Струан плечом проложил себе дорогу сквозь толпу, окружавшую Шевон.
– Джентльмены, – объявил он со спокойной непререкаемостью, – сожалею, но этот танец – привилегия хозяина.
Мужчины застонали в ответ и дали ему забрать ее. Он не стал ждать, когда заиграет музыка, а сразу повел ее на круг.
Джефф Купер проводил их ревнивым взглядом. Это был его танец.
– Они хорошо смотрятся вместе, – заметил он Тиллману.
– Да. Почему ты не настаиваешь на женитьбе? Ты знаешь мое мнение. И мнение моего брата.
– Время еще есть.
– Теперь, когда Струан овдовел, уже нет.
Глаза Купера превратились в узкие щелки:
– Ты бы одобрил такой союз?
– Разумеется, нет. Но для меня вполне очевидно, что Шевон увлечена этим человеком. – Помолчав немного, Тиллман раздраженно добавил: – Пора ей угомониться. С того дня, как она прибыла сюда, я не знал ни минуты покоя, и мне надоело исполнять при ней роль сторожевого пса. Я знаю о твоих намерениях, поэтому официально попроси ее руки, и давай покончим с этим.
– Не раньше, чем я буду уверен, что она готова меня принять – с радостью принять – по собственной воле и без понукания. Она не вещь, которую можно покупать и продавать.
– Согласен. Но при этом она остается женщиной, младшим членом семьи, и она поступит так, как сочтут нужным ее отец и я. Должен признаться, я не одобряю твоего отношения ко всему этому, Джефф. Ты напрашиваешься на неприятности.
Купер промолчал. Он смотрел на Шевон, и весь низ живота у него сводило от боли.
– Из них получилась идеальная пара, – сказала Мэри, мучительно желая оказаться на месте Шевон. И в этот момент она вдруг почувствовала себя нечистой: из-за своей тайной жизни, из-за ребенка и из-за Глессинга. Сегодня он весь вечер был таким внимательным, нежным и мужественным, и очень англичанином, очень чистым. Она едва не разрыдалась от боли, которую ей причиняла ее безнадежная любовь к Тай-Пэну.
– Действительно, – согласился Глессинг. – Но если только на свете существует справедливость, приз достанется вам, мисс Синклер.
Она сумела улыбнуться и вновь постаралась разобраться, кто же отец ее ребенка – не то чтобы это имело какое-то значение, потому что в любом случае его отец был китайцем. Родить китайского ублюдка! Я раньше умру, твердо сказала она себе. Еще два или три месяца, а потом это станет заметно. Но я не доживу до этого дня, чтобы не видеть ужаса и упрека на их лицах. Ее глаза наполнились слезами.
