Александр Солженицын - Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого
52
Сам генерал Клюев не был ни в голове корпуса, где Первушин, ни в арьергарде, где Софийский полк отбивался в стошаговом лесном бою, – он держался середины колонны, и путал, и метался, мотал её, от каждого заслона отворачивая. Кольцо окружения казалось ему неразрываемым, и некому было собрать полкорпуса на прорыв.
Остатки нашей артиллерии действовали сами собой: меняли позиции, стреляли прямой наводкой, где видели противника, при бегстве оттягивали орудия или покидали их. А тут ещё широкая болотистая речная полоса со многими канавами перегораживала русским путь там, где расступался грюнфлисский лес, и в этой болотистой низине тонула артиллерия, тонули обозы. И хотя по прямой уже видно было шоссе, и дойти до него было три версты, – уклонялись части опять на восток в сторону недостижимого Вилленберга, искали переход по сухому. Поток отступающих таял, каждый час исчезали куда-то не сотни, но тысячи. Беспорядочная толпа вокруг Клюева выкатилась на поляну близ Саддека, попала под перекрестный шрапнельный огонь, шарахнулась назад в лесок.
И тут – исполнилась чаша терпения единокомандующего окружёнными центральными корпусами. Во избежание напрасного кровопролития велел генерал Клюев поднять белые флаги – при двадцати батареях, протащенных, прокруженных черезо всю Пруссию! – и против восьми батарей противника. С рассыпанными десятками тысяч по лесам – против шести батальонов в этом месте.
Золотые слова: “во избежание кровопролития”. Каждый человеческий поступок всегда можно огородить золотым объяснением. “Во избежание кровопролития” – благородно, гуманно, что на это возразишь? Разве то, что надо быть предусмотрительным и во избежание кровопролития не становиться генералом.
Но – не оказалось белых флагов! Ведь их не возят по штату вместе с полковыми знамёнами.
Это было на поляне, близ выхода из лесу.
____________________ ЭКРАН ____________________= Всё, что колёсное есть – обозное, артиллерийское,
санитарное, забило поляну без рядов, без направления.
На двуколках, фургонах – раненые,
сестры и врачи.
Что попало на телегах – оружие, амуниция, вещи,
может и захваченные у немцев…
Пехота стоит, сидит, переобувается, подправляется…
Верховые казаки стеснёнными группами…
Разрозненная артиллерия…
= Обречённая военная толпа.
= А вот и генеральская группа, верхами.
И казачья конвойная сотня при ней.
= Генерал Клюев. Напряженье держаться с внешней
важностью. Смотреть с важностью, бровями двигать
(а иначе ведь и слушаться перестанут):
– Вахмистр! снимите нательную рубаху.
Взденьте на пику! Выезжайте медленно
к противнику.
= Вахмистр – как приказано. Пику передал соседу,
снимает рубаху верхнюю, снимает рубаху нательную…
= и вот уж одет, а рубаха – белым флагом на пике.
Ехать?
Но что-то гул.
= Это – казаки между собой гудят.
= Вахмистр смотрит на них, замер.
И Клюев на них оборачивается.
Тише гул.
Клюев машет,
и вахмистр с белым флагом отъезжает.
Громче гул.
= От другой казачьей группы, подальше:
– А мы – сдюжаем!
– Казаки не сдаются!!… где это видано?
Да не Артюха ли Серьга, плут забиячный,
кругловатый, фуражка кой-как, из-за чужой спины
кричит дерзко, разносисто:
– Вилять – не велят!
= Клюев – черезсильным окриком (а уверенности -
никакой):
– Кто там командует?
= И выезжает вперёд с капитанским беззвёздным
погоном изгибистый, стройный, вьющийся в седле
офицер. Лицо литое, черноглазый, – никакого
почтения! – ах, сидит! ах, избочился, пальцы
на сабельной рукояти:
– Сорокового Донского е-са-ул Ведерников!
Посмотрел на генерала – добавлять ли?
И ничего не добавил.
Новый гул, новые восклицания.
= Клюев оглядывается, оглядывается…
на пехоту, на столпленье людское.
Кто как, кто слаб, кому хоть и сдаться,
а этот солдат кричит, за затылок взявшись,
фуражка сбилась, где вся дисциплина? Где форма? -
– Чего это? в плен? а мы – не изъявляем!
Поддерживающий гул
соседних с ним солдат.
И их подполковник идёт, прорезая толпу, обходя
телеги,
к верховому генералу,
оборот:
= сюда, к нему, снизу вверх, как покуситель на царя,
вот выхватит пистолет и застрелит. Руку
вздёрнул – нет, честь отдаёт:
– Подполковник Сухачевский, Алексопольского
полка! Вы приняли командование и
15-м корпусом тоже! Вы обязаны
выводить нас… генерал!
Снизу вверх – простреливающе, с презрением.
= Уже и – не превосходительство… И нет твёрдости
возражать. Клюева мутит. Глаза закрыл,
открыл -
стоит Сухачевский, не уходит.
Да разве генерал не понимает! Да разве ему
самому легко? Но – во избежание кровопролития?…
Ну, да он ни на чём не настаивает. Со слабостью:
– Пожалуйста… кто хочет – пусть спасается. Как умеет.
Вынул платок, лоб отереть. А отерши, смотрит:
= платок! он – белый! он – большой, генеральский
платок!
= И, взяв его за уголок, подальше от неприятностей
с этими подчинёнными, перед собой спасительно
помахивая,
шагом конным поехал к опушке, сдаваться,
вослед вахмистру с рубахой.
= И – весь штаб за ним, кавалькадой.
И – потянулись, кому скорей бы конец…
скорей бы конец…
скорей бы…
= А близ лазаретного скопленья
врач с лошади командует:
– Внимание! Командир корпуса объявил о
сдаче. Все, кто рядом с моим лазаретом, –
бросай оружие! Бросай!
= Недоуменный маленький солдатик, винтовку
няньча:
– И куды ж её бросать?
– Под деревья кидай, вон туда!
А из фургона, из-под болока, выбирается в одном
белье раненый, перебинтованный:
– Да ни в жисть! Дай винтовочку, землячок!
Забирает у недоуменного. И -
зашагал в одном белье, с винтовкой.
= А другие сносят, бросают…
бросают…
под крайние деревья, наземь.
= Лица солдатские…
и раненых…
Но – голос боевой, звончатый:
– Эй, казаки!
= Это – есаул Ведерников, выворачивая коня к
своим:
– Нам тут не место!
= Ну, и донцы его стоют! Нет, не сдадутся!
Гул одобрительный, воинственный.
И Артюха Серьга зубы скалит. Что-то в нём
симпатичное, когда мы теперь его увидим?
= И командует Ведерников:
– Все – на коней!… справа по три… малым
наметом… марш!
Махнул – и поехал. И за ним
на ходу – по три, по три, по три разбираясь,
поехали казаки.
= И подполковник Сухачевский, он низенький, ему
через головы не так сподручно:
– Алексо-опольцы!… Сдаёмся? Или выходим?
= Кричат алексопольцы:
– Выхо-одим! Выхо-одим!
Может и не все кричат, а сильно отдаёт.
Сухачевский:
– Никого не неволю. А кто идёт -
выставил руку:
– … становись по четыре!
Пробиваются солдаты, разбираются по четыре.
Кто бы и остался, кто на ногах еле -
да ведь с товарищами!
= Ещё к нему валят:
– А кременчужцам можно, вашескродие?
Грозно-счастлив Сухачевский:
– Давай, ребята! Давай, кременчужцы!
Генерал Клюев сдал в плен до 30 тысяч человек, большинство не раненых, хотя много нестроевых.
Подполковник Сухачевский вывел две с половиной тысячи.
Отряд есаула Ведерникова вышел в конном бою, захватив два немецких орудия.
53
Генерал Благовещенский читал у Льва Толстого о Кутузове и сам в 60 лет при седине, полноте, малоподвижности чувствовал себя именно Кутузовым, только с обоими зрячими глазами. Как Кутузов, он был и осмотрителен, и осторожен, и хитёр. И, как толстовский Кутузов, он понимал, что никогда не надо производить никаких собственных решительных резких распоряжений; что из сражения, начатого против его воли, ничего не выйдет, кроме путаницы; что военное дело всё равно идёт независимо, так, как должно идти, не совпадая с тем, что придумывают люди; что есть неизбежный ход событий и лучший полководец тот, кто отрекается от участия в этих событиях. И вся долгая военная служба убедила генерала в правильности этих толстовских воззрений, хуже нет выскакивать с собственными решениями, такие люди всегда ж и страдают.
