Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей

По пути на Таити-ити — маленький, круглый, скалистый уединенный мыс с противоположной стороны острова — не было смысла вести разговоры. Завтра Утром нужно было сосредоточенно грести, и а Альма не хотела говорить ему в спину. Огибать берег в некоторых местах было тяжело, и женщина пожалела, что Завтра Утром не захватил весла и для нее, чтобы она чувствовала, будто помогает им продвигаться вперед, хотя, по правде говоря, он в ее помощи не нуждался. Он рассекал волны с изящной сноровкой, уверенно лавируя по рифам и проливам, будто предпринимал такое плавание уже тысячу раз в своей жизни — Альма подозревала, что так оно и было. Она порадовалась, что надела широкополую шляпу — солнце сильно припекало; на поверхности воды мелькали блики, отчего у женщины перед глазами заплясали темные круги.

Пять часов спустя справа показались скалы Таити-ити. Альма с тревогой заметила, что Завтра Утром, кажется, нацелился прямо на них. Неужели он хочет, чтобы они разбились о скалы? В этом зловещая цель этого плавания? Но потом Альма увидела сводчатое углубление в скале, темный проем, это был вход в пещеру, затопленную водой. Завтра Утром направил лодку на гребень накатившей высокой волны, а потом — у Альмы дух перехватило — бесстрашно нырнул в проем. Альма не сомневалась, что отхлынувшая волна вышвернет их обратно из пещеры, но Завтра Утром принялся отчаянно грести, почти встав в лодке, и их вынесло на мокрую гальку скалистого пляжа, расположенного в глубине пещеры.

— Выпрыгивайте, пожалуйста, — попросил Завтра Утром, и, хотя он не рявкнул на нее, по его тону Альма поняла, что должна двигаться быстро — до того, как накатит следующая волна.

Женщина выпрыгнула и побежала вверх по берегу до самой высокой точки, которая, честно говоря, не показалась ей такой уж высокой. Одна большая волна, подумала она, и их унесет. Но Завтра Утром не выглядел испуганным. Он затащил каноэ на берег.

— Могу я попросить вас мне помочь? — вежливо спросил он и показал на уступ над их головами.

Альма поняла, что он хочет затащить каноэ туда и спрятать его. Она помогла мужчине поднять каноэ, и вместе они затолкнули его на уступ, где его не смогли бы достать набегающие волны.

Альма села, и Завтра Утром сел рядом с ней, тяжело дыша от напряжения:

— Вам удобно?

— Да.

— Теперь будем ждать. Когда наступит отлив, вы увидите, что здесь есть выступ, по которому мы сможем обойти утес кругом, а затем взобраться наверх, на плоскогорье. Оттуда я поведу вас в то место, которое хочу вам показать. Как думаете, вам это под силу?

— Конечно.

— Хорошо. А пока отдохнем. — Мужчина лег на свернутый пиджак, вытянул ноги и расслабился.

Набегающие волны почти касались его стоп, но все же никогда не достигали их. Наверное, Завтра Утром точно знал распорядок приливов и отливов в этой пещере, подумала Альма. Для того чтобы проникнуть сюда, не разбившись о скалы, требовалась ловкость фокусника. Даже мальчишки из банды Хиро не стали бы рисковать головой и не отважились на такой поступок. Глядя на Завтра Утром, растянувшегося рядом, Альма вдруг вспомнила, что Амброуз любил столь же непринужденно отдыхать в любом месте — на траве, на диване, на полу в гостиной «Белых акров».

Она дала Завтра Утром минут десять на отдых, но больше молчать не смогла.

— Как вы познакомились? — спросила она.

Пещера была не самым тихим местом для беседы — волны набегали и разбивались о камни, и стены оглашали самые разнообразные отзвуки шумящей воды. Но из-за окружавшего их монотонного гула это место казалось самым безопасным на Земле для того, чтобы расспросить Завтра Утром и узнать тайну. Кто мог их услышать? Кто мог их увидеть? Никто, кроме призраков. Все сказанное здесь унесет прилив, утянет в море, где слова смешаются с бушующими волнами и станут кормом для рыб.

Завтра Утром отвечал ей, не вставая:

— В тысяча восемсот пятидесятом году я вернулся на Таити навестить преподобного Уэллса, и Амброуз был уже там…

— И какое впечатление он на вас произвел?

— Я считал его ангелом, — ответил Завтра Утром, ни секунды не колеблясь и даже не приоткрыв глаз.

Как-то слишком быстро он отвечает на ее вопросы, подумала Альма. Ей не нужны были поверхностные ответы, она хотела услышать все от начала до конца. Хотела как воочию увидеть Завтра Утром и Амброуза во время их первой встречи, понаблюдать за ним. Хотела узнать, о чем они думали, что чувствовали. И самое главное, что они делали. Альма подождала, но Завтра Утром не спешил говорить дальше. Когда ей показалось, что молчание слишком затянулось, она тронула его за руку. Он открыл глаза.

— Прошу вас, — сказала Альма, — продолжайте.

Завтра Утром сел и повернулся к ней лицом:

— Преподобный Уэллс когда-нибудь рассказывал вам, как я попал в поселок?

— Нет.

— Мне было всего лет семь, а может, восемь. Сначала умер мой отец, за ним — мать и двое моих братьев. Одна из оставшихся в живых жен моего отца взяла меня к себе, но потом и она умерла. Была у меня и еще одна мама — тоже отцовская жена, — но и она умерла вскоре. Все дети других жен отца тоже один за другим умерли. У меня были бабушки, но и их не стало. — Завтра Утром замолчал, задумавшись о чем-то, а потом продолжил: — Нет, я ошибся с очередностью смертей, Альма, прошу меня простить. Сначала умерли бабушки — у них было самое слабое здоровье. Да, точно, сперва умерли бабушки, потом отец, а дальше все было так, как я сказал. Я тоже болел одно время, но, как видите, не умер. Впрочем, на Таити такие истории не редкость. Вы же наверняка нечто подобное уже слышали?

Альма не знала, что ответить, поэтому промолчала. Хотя она знала, что за прошедшие пятьдесят лет в Полинезии погибло много людей, никто не рассказывал ей о том, как это затронуло их лично.

— Видели шрамы на лбу у сестры Ману? — спросил он. — Вам кто-нибудь объяснял, откуда они?

Альма покачала головой. Она не понимала, какое все это имеет отношение к Амброузу, но позволила Завтра Утром продолжать.

— Это траурные шрамы, — сказал он. — Когда у женщины на Таити горе, она режет себе лоб акульими зубами. Европейцам это кажется ужасным, знаю, но для женщин это способ выразить свое горе и облегчить его. У сестры Ману больше шрамов, чем у других, потому что она лишилась всей своей семьи, включая нескольких детей. Вероятно, поэтому нас с ней всегда связывали такие нежные отношения.

Альму поразило то, что он использовал жеманное слово «нежный» для описания отношений между женщиной, потерявшей всех своих детей, и мальчиком, потерявшим всех своих матерей. Ей почему-то казалось, что это слово недостаточно сильно передает эту связь.

Тут Альма вспомнила еще одно увечье сестры Ману.

— А ее пальцы? — спросила она, поднимая руки. — У них нет кончиков мизинцев.

— И это тоже в память о горе. Иногда островитяне отрезают себе кончики пальцев в знак утраты. Когда европейцы привезли нам железо и сталь, делать это стало легче. — Завтра Утром горько улыбнулся. Но Альма не улыбнулась в ответ — все это было слишком ужасно. Он продолжал: — Мой дед, о котором я вам еще не рассказывал, был раути. Знаете ли вы, кто такие раути? Преподобный Уэллс многие годы с моей помощью пытался перевести это слово, но это очень сложно. Он называет их «глашатаями», но это не передает всей почетности их положения. «Историк» — ближе по смыслу, но и это не совсем точный перевод. Задача раути — бежать рядом с воинами, идущими в битву, и поддерживать их боевой дух, напоминая им о том, кто они. Раути нараспев пересказывает родословную каждого из воинов, напоминая им о славной истории их рода. Он следит за тем, чтобы они помнили о героизме своих предков. Раути знает родословную каждого из жителей этого острова, восходящую к самим богам; его песнь — воплощение храбрости воинов. Пожалуй, это можно назвать и проповедью, только с призывом к насилию. Пусть мы не столь отважные воины, как жители Маркизских островов, к примеру, но и в нашей истории довольно храбрых деяний.

— И как звучит их песня? — спросила Альма, уже смирившись с тем, что ей придется выслушать эту длинную, историю, которая неясно каким образом относилась к делу.

Завтра Утром повернулся ко входу в пещеру и на минуту задумался.

— В переводе на английский? Она звучит не столь впечатляюще, но я попробую перевести: «Собери всю свою бдительность, пока их воля не будет сломлена! Обрушься на них, подобно молнии! Ты — Арава, сын Хоани, внука Паруто, родившегося от Парити, потомка Тапунуи, срубившего голову могучему Анапе, прародителю морских угрей, ты этот человек! Обрушься же на них, как море!» — Завтра Утром выкрикнул эти слова, и звуки, задрожав, отразились от каменных стен и утонули в волнах. Он повернулся к Альме — у нее по телу бежали мурашки, и она представить не могла, какой эффект те же слова производят на таитянском, если даже на английском они взбудоражили ее так сильно. Обычным своим голосом он проговорил: — Женщины тоже сражались… иногда.