Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой
Уроки, преподанные мятежным запорожцам в Келеберде и Переволочне, пошли им впрок, и в Новом и Старом Кодаках, куда экспедиция прибыла после Переволочны, она не встретила никакого сопротивления. Жителей, что пытались скрыться от русских в степи, переловили драгуны и казаки Кандыбы и изрубили на месте, тех, что хотели найти убежище на днепровских островах, разыскали приплывшие туда солдаты и тоже перебили. Оставшиеся в живых жители были отправлены в Новобогородицкую крепость, а оба Кодака разделили участь Келеберды и Переволочны — сожжены дотла, дабы уже никогда не могли служить пристанищем смутьянам.
После Старого Кодака экспедиции пришлось преодолевать пороги, и уже на первом, Кодацком, произошла беда. Лоцманы-казаки сбежали из отряда, знатоки порогов из местных жителей наотрез отказались помогать русским, поэтому проводниками через коварные каменные ловушки-теснины пришлось стать солдатам из Новобогородицкой крепости. Немудрено, что два суденышка разбились, и лишь благодаря заранее принятым мерам предосторожности удалось избежать человеческих жертв. Остальные пороги повезло миновать без неприятных происшествий, и, проплыв мимо острова Хортица, седьмого мая лодочный караван и оба конных отряда прибыли к крепости Каменный Затон, построенной почти рядом с Сечью.
Вступать в крепость Яковлев поостерегся — в ней свирепствовала какая-то заразная болезнь — и приказал экспедиции расположиться невдалеке от нее. Сразу по прибытии он отправил в Сечь с казаком Сметаной, некогда запорожским старшиной, а ныне сотником-реестровиком у гетмана Скоропадского, «увещевательное письмо» от князя Меншикова, в котором тот предлагал сечевикам признать власть Москвы и не поддерживать изменника Мазепу. В ответ запорожцы утопили Сметану, тем не менее Яковлев послал им новое письмо, уже от своего имени, в котором во избежание кровопролития советовал добровольно выдать ему зачинщиков бунта и сложить оружие. На свое письмо он получил послание, в котором запорожцы сообщали, что себя бунтовщиками не считают, власть русского царя признают, однако его войска на Сечь не пустят ни под каким предлогом.
От дозорцев гетмана Скоропадского Яковлев уже знал, что после событий в Келеберде и Переволочне кошевой Сорочинский с войсковым старшиной Кириком Меньком по решению рады ускакал в Крым за помощью. Наказным кошевым атаманом был оставлен полковник Яким Богуш, который, по-видимому, и затеял переписку с Яковлевым ради того, чтобы выиграть время, необходимое орде для перехода из Крыма к Запорожью. Не желая играть ему на руку, полковник дождался обоза с боеприпасами, присланными ему взамен израсходованных при штурме Переволочны, и подкрепления в количестве 772 солдат под командованием подполковников Спешнева, Вульфа, Телегина и выступил всеми силами к Запорожью.
И вот сегодня, десятого мая, он обозревал оплот казачьего бунтарского духа на берегах древнего Днепра и обдумывал, как его в кратчайший срок и с наименьшими потерями уничтожить. Яковлев никогда не видел и даже не слышал о запорожском полковнике Якиме Богуше, однако сразу понял, что в его лице ему предстоит иметь сильного противника. Он знал, что Сечь расположена в углу, образованном Днепром и впадавшей в него рекой Чертомлык, отчего получила название Чертомлыкской, поэтому с двух сторон окружена водой, а с третьей соседствует со степью, от которой отгорожена валом с частоколом и вырытым перед ними рвом. Именно отсюда Яковлев и собирался штурмовать Запорожье, подавив вначале, как в Переволочне, огнем артиллерии вражеские орудия, а затем проложив путь своей атакующей пехоте шрапнелью.
Но Богуш сорвал его замысел, велев соединить крепостной ров с Днепром и Чертомлыком, и высоко поднявшиеся в этом году вешние воды хлынули в него, не только заполнив доверху, но и разлившись по степи. Вести штурм по воде, доходившей пешему до горла, а конному до пояса, было верхом глупости, и Яковлев отправил несколько партий разведчиков с целью определить, нет ли со стороны степи либо обеих рек мест, откуда атака Сечи может быть успешной. Партии были отправлены пешие, конные и на лодках, причем две состояли из переодетых в казачью одежду офицеров-малороссиян, которые могли сойти в темноте за пробиравшихся к запорожцам гонцов от Гордиенко, и полковник надеялся, что хоть одной из них улыбнется удача.
Он ошибся — возвращавшиеся одна за другой партии разведчиков приносили только неутешительные вести: удобного для штурма Сечи места не обнаружено ни на сухопутье, ни на Днепре и Чертомлыке. Отрадным было одно — разлившиеся в этом году широко как никогда реки подступили вплотную к Сечи, залив часть ее куреней, и десант с судов экспедиции можно будет высадить прямо в логово бунтовщиков. Конечно, для этого вначале требовалось разгромить запорожскую флотилию, которая, без сомнения, постарается преградить путь русским судам с десантом, а потом подавить огонь вражеских пушек.
Самым результативным оказался поиск казаков-разведчиков полковника Кандыбы. Бывавший прежде не раз на Запорожье, полковник смог точно определить место возможного сторожевого пикета сечевиков. Чутье не подвело бывалого донца, и его разведчики, неслышно подобравшись к пикету со всех сторон, внезапно напали на него и в завязавшейся рукопашной схватке вырезали и перетопили сечевиков, а одного взяли в плен. Но и полученные от пленника сведения не обрадовали Яковлева.
— В Запорожье сейчас всего тысяча сечевиков, но неделю назад там побывало посольство крымского хана из пятнадцати мурз и беев, — докладывал Яковлеву полковник Кандыба. — От имени хана они обещали казакам скорую помощь всей орды, после чего отправились через табор Гордиенко к Мазепе и королю Карлу.
— Не намерены ли бунтовщики, устрашенные расправами в Келеберде и Переволочне, покинуть Сечь по собственной воле, как сделали гарнизоны в обоих Кодаках? — поинтересовался Яковлев.
— Наоборот, сечевики поклялись боронить родное гнездо до последнего казака. А вера в скорую помощь из Крыма не вызывает у них сомнений в своей победе.
— А не врет ли твой пленник? — спросил Яковлев. — Что-то больно разговорчив. Никак не смахивает на закоренелого бунтовщика, которых кошевой Богуш наверняка подбирает в число дозорных.
— Не думаю, — уверенно ответил Кандыба. — Пленный был тяжело ранен и согласился говорить лишь после того, как я пообещал прислать к нему батюшку для отпущения грехов. Да и что он сказал нового или важного для нас? Ничего.
— Какого-нибудь слабого места в укреплениях твои разведчики не приметили? Ведь не могут бунтовщики построить оборону по всем правилам военного искусства — для того большой ум и опыт потребны.
— Не могут? Почему? — удивился Кандыба. — Среди запорожских старшин немало таких, что постигли в Киевской академии и иноземных университетах многие науки, воевали в польской, турецкой, русской армиях и имеют боевой опыт не меньше иного царского генерала. А уж если наш брат-казак берется за какое-либо серьезное дело, он вершит его основательно и на совесть. Я знаю наказного кошевого Якима Богуша — он не допустит ни одной промашки и умрет, но не сдастся ни при каких обстоятельствах .
Яковлеву и прежде не нравился Кандыба, уроженец казацких поселений на реке Лугани, границе владений донских и запорожских казаков [90]. Высокий, смуглый, с вислыми черными усами, безбородый, не с чубом, как у донцов, а с оселедцем, как у запорожцев, он напоминал Яковлеву сечевиков, с которыми его отряд сражался в Келеберде и Переволочне. Недаром про казаков с Лугани говорили, что когда им выгодно быть донцами, они — донцы, а когда выгодно назваться запорожцами — запорожцы. Теперь, когда Кандыба высоко отозвался о своем «брате-казаке», включив сюда и сечевого кошевого Богуша, Яковлев невзлюбил его окончательно.
— Промашки допускают все, — зло буркнул Яковлев. — Посмотрим, что запоет Богуш, когда завтра я начну потчевать Сечь чугуном и свинцом.
— Не знаю, будет ли петь Богуш, а уж нам наверняка придется наголоситься вдоволь, — усмехнулся Кандыба.
— Чтобы не тянуло раньше времени голосить, займись завтра с утра за возведение шанцев и установку на них орудий. Воды у твоих братьев-казаков в Сечи хватает, а посему мы угостим их огоньком...
С рассветом солдаты Яковлева и казаки Кандыбы принялись за строительство насыпных шанцев для размещения на них артиллерии, но замысел оказался неудачным. Земля поблизости от укреплений Сечи была настолько пропитана водой, что стекала с лопат, а укладываемая с грехом пополам в высокие прямоугольники под орудийные площадки, расползалась в стороны, будто жидкое тесто. Попытка одеть шанцы в деревянные рубашки, для чего Яковлев велел разобрать три поврежденных при переходе через пороги суденышка, была безрезультатной. Месиво из земли и воды просачивалось сквозь щели между досками, а первое же установленное на дощатом настиле орудие из-за неравномерно исчезающей в щелях земли начало «ходить» на вершине шанца.
