Беатриса в Венеции. Ее величество королева - Макс Пембертон
Он был в комнате королевы. Она сидела на большом широком диване, опершись локтем на его ручки и подпирая свою голову ладонью.
Рикардо остановился у порога, не смея идти дальше.
— Подойдите ближе, — тихо произнесла королева, не изменяя своего положения.
Он приблизился, стал на колени и прильнул губами к ее платью, раскинувшемуся по дивану.
— Вот вы и нашли вашего друга... Она никогда вас не забывала. Она понимала, что не напрасно возлагала на вас надежды во время всей этой несчастной кампании. Теперь я сама убедилась, что дело здесь велось плохо, и именно потому, что с самого начала не был принят атаманами ваш совет выбрать главнокомандующего. Виноваты те, кто этому противодействовал, противодействовал, может быть, бессознательно, но во всяком случае во вред государству, мне и королю. Да и вам, в частности. Выигрывают только наши враги. Я теперь убедилась, что наше дело проиграно...
— Ваше величество, мы будем биться до последней капли крови.
— Ну, и что же из этого выйдет? Вы все, мои лучшие, мои единственные друзья, будете перебиты. А дело все-таки будет проиграно... с одной стороны, для меня. С другой же — меня окружают враги, едва ли не более опасные, чем французы.
— С другой стороны? Где? В Сицилии?
— Да, в Сицилии англичане. Они считаются нашими друзьями и союзниками, а в сущности действуют исключительно в свою пользу, вводят в заблуждение наше правительство. Они хозяйничают при дворе, который теперь находится в Сицилии, да и вообще во всех оставшихся еще во власти короля Фердинанда владениях, как у себя дома. Они не стесняются средствами... Вы, может быть, полагаете, как и другие, — продолжала Каролина, немного помолчав, — что французское войско узнало о моей поездке в Калабрию через своих шпионов? Нет. Я вполне уверена, что Мюрату сообщили об этом сами его враги, англичане: им это выгодно. Их генерал Макферлан, а еще более английский посол при нашем дворе, лорд Бентинк, следят за каждым моим шагом, подслушивают каждое мое слово. Для их политики невыгодно, что я направляю все усилия к защите нашей нации; они исподтишка стараются парализовать все мои предприятия.
Рикардо был несказанно изумлен и в то же время очарован. Эта женщина, которая разжигала страсть в его молодой крови, в самом деле доверялась ему, как другу. Будучи королевой, она этим сильно возвышала его до себя.
— Казалось, естественнее всего, с моей стороны, было бы искать опоры у Австрии... Но она поставлена Бонапартом в такое положение, что едва-едва может отстаивать независимость своего императора...
Королева задумалась. Молодой человек, как очарованный, продолжал стоять на коленях у ее ног и восторженно глядел в ее голубые глаза.
— У меня есть новый план, — опять заговорила она. — Но для его исполнения мне решительно не к кому обратиться... И вот я вынуждена искать помощи у скромного предводителя партизанского отряда...
Калабриец встрепенулся. Эти слова его оскорбили.
— Государыня, я не смел бы вызывать вас на такую откровенность. Вам самим было угодно... — произнес он и хотел было подняться на ноги. Королева, положив руку на его плечо, удержала; но лицо ее омрачилось; ей стало досадно на себя: она не выдержала своего достоинства, жаловалась...
Но эта мысль омрачила ее лицо только на одно мгновение. Она ласково дотронулась до длинных черных кудрей юноши и поспешила загладить впечатление, сказав:
— Нет, не то... Для исполнения моего намерения мне нужен человек верный, искренне, непоколебимо мне преданный. Я выбрала вас потому, что вы доказали уже вашу преданность престолу в этой войне... правда, несчастной, но не по вашей вине. Напротив... И вот что, слушайте: как только минует непосредственная опасность, которая угрожает мне в эту минуту, как только вы будете знать, что я вне преследования, что я свободна и могу возвратиться в Сицилию, то вы отберете самых надежных партизан вашего отряда и, покинув вместе с ними Калабрию, как можно поспешнее проберетесь в Сицилию. Я вас буду ждать с нетерпением. Я бы охотнее вас взяла с собою, но этому препятствуют весьма важные причины, между прочим, и герцог Фаньяно вам завидует, не любит вас. Я поступила опрометчиво, заставив его написать ваш бревет полковника. Я знаю, что это его сильно раздражило. Если бы я привезла вас в Сицилию с собой, он помешал бы выполнить задуманный мною план, из ненависти к вам он стакнулся бы с англичанами. Между тем мне необходимо именно на вас возложить важное поручение, связанное с моими намерениями. Если все удачно исполните, я не только возвращу королевство моему супругу и сыну, но получу возможность рассчитаться со всеми, кто осмелился идти против меня... отомстить им.
При этих словах лицо австриячки приняло жестокое, почти яростное выражение. Ноздри расширились, характерно выдающаяся верхняя губа Габсбургского дома дрожала, и голубой цвет глаз потемнел, как зловещая синева моря перед грозой. В эту минуту она являлась той бесстрашно неумолимой женщиной, которая семь лет назад, вопреки договору, подписанному королем, ее супругом, руководимая личным чувством мести, повесила знаменитого адмирала Карачоло[14], презирая научные заслуги и дарования, казнила известных писателей и ученых Чирилло, Пагано, Конфарти, которых любила нация; покарала доблестно честных неаполитанцев аристократов Мантоне, графа Руво, даже оклеветанных женщин, например, юную маркизу Санфеличе, Пиментели и многих других. Эта женщина для окончательного усмирения своих несчастных подданных, вина которых заключалась в том, что они выражали желания освободиться от некоторых политических стеснений, наслала на них в 1799 году необузданные орды Фра-Диаволо, Панедиграно, Парафанте, Франкатрипа и прочих.
— Ах, Боже мой, — произнесла она, как бы отвечая на тревожные мысли молодого человека, который глядел на нее с испугом. — О, если бы только я сама могла стать в начале войны во главе моих партизан, как бы я отомстила всем негодяям, которые предали нас.
Через минуту Каролина как бы пришла в себя; она отдалась настоящему мгновению, обвила руками стан Рикардо, который все время оставался на коленях, и притянула его лицо к себе. Испытующе глядя в его глаза, она спросила:
— Можешь ли ты сохранить в тайне... не ночь,
