Врата Афин - Конн Иггульден
Леонид не сделал им выговора, хотя ни один из его спартиатов не опустился до того, чтобы прикоснуться к сокровищам. В Спарте у них не было ни золотых монет, ни серебра. Богатство бывает разное. Никогда эта истина не была для него столь ясной, как там, в Фермопилах.
Двадцать восемь его стражей пали на поле боя, после чего враги оттащили их и закололи. Ни один из их убийц не прожил долго – разъяренные спартанцы уничтожили всех до единого, но Леонид чувствовал их потерю – и в строю, и как царь.
Он вспомнил то, что было предсказано в Дельфах. Он не уйдет отсюда, зная, что цена его жизни – Спарта. Все закончится здесь, между морем и утесами.
Но он также знал, что выиграл время, необходимое, чтобы армия вышла на поле боя. Леонид пытался дать им три дня, достаточно для того, чтобы завершить празднества в честь Аполлона. В этом была своего рода симметрия, подумал он, отбивая в сторону щит и перерезая горло под бородой, черной как ночь. В его собственной бороде пробивались белые клочья. Возраст подкрадывается равно ко всем – и к простому человеку, и к царю. Мысль показалась ему странной, учитывая, что этот день был для него последним. А вот руки как будто стали легче, и двигался он хорошо, почти как в юности. Тогда ему не было равных. Теперь те, кто оказывался в пределах досягаемости, падали замертво, и их кровь сворачивалась в морской воде.
Хорошее завершение. Он уйдет в расцвете своей силы и будет избавлен от старческой слабости. В каком-то смысле это было его собственным благословением. Леонид поблагодарил Аполлона за честь умереть так, как он жил, без навязанных ему компромиссов или бессилия. Старики смягчались в своей слабости. Ему же меняться не пришлось, и он был благодарен за это богам.
Когда солнце начало опускаться за скалы, Леонид поднял голову и почувствовал, как сжалось что-то внутри. Он вспомнил скалы, с которых прыгал в море в детстве, ощущение простора и падения, вызывавшее что-то вроде тошноты. Высоко на утесах он увидел людей в белых стеганых доспехах, бегущих, как стая персидских волков, за одной фигурой. Они нашли то ли козью, то ли пастушью тропу, которая провела их вокруг прохода.
Вот и конец, понял он с внезапной уверенностью. Собрав у него в тылу достаточную силу, они пойдут с обеих сторон и возьмут его небольшой отряд в клещи. Ему было жаль тех платейцев, коринфян и феспийцев, которые отправились с ним в это последнее великое предприятие. Ему даже было жаль периэков и илотов. Все они сражались стойко и мужественно, и ни один не бежал и не был изгнан с поля боя. В тот день он потерял и друзей, и незнакомых людей, но гордился ими всеми.
Возможно, из-за того, что персы послали отряд в обход, наступило затишье. Никто не шел на них в атаку, и все, кто был с Леонидом, внезапно поникли, тяжело дыша, обливаясь потом, несмотря на морской ветер. Леонид потребовал пресной воды, но ее не было. Он не знал, сколько времени пройдет, прежде чем одних персов сменят другие, а потому принял решение быстро.
– Мы удержали проход, – обратился он к людям, – против всех атак. Вы все явили свою честь. Примите мою благодарность. Видите тех, наверху, на высокой тропе? Скоро они придут – и тогда спасения не будет. Но мы выполнили свою работу. Знайте это. Мы дали армиям Спарты и Афин – и да, Мегары, Сикиона и всем остальным – нужное им время. Мы выиграли это для них.
Он посмотрел вперед, и его сердце сжалось, когда он увидел новую шеренгу солдат, готовящихся в бой. Он посмотрел направо и налево – его люди ответили кивками. Они не уйдут, пока царь остается. Он знал это с самого начала.
– Уходите сейчас же, быстро! – крикнул Леонид. – Я останусь, чтобы дать вам уйти. Идите домой – и несите весть о том, что мы сделали здесь. Идите!
Стоявшие сзади повернулись и побежали в сгущающийся сумрак, их были сотни. Некоторые плакали, уходя, хотя сами не могли бы сказать, что вызвало слезы – облегчение или осознание его жертвы.
– Ну? – спросил Леонид тех, кто остался.
Они подняли мечи и щиты, как будто он ничего не говорил. Он знал, что они не покажут спину никому, даже армии Ксеркса. Периэки тоже остались, еще около семисот человек.
– Вы не должны оставаться со мной. – Леонид услышал свой сорвавшийся голос и подумал, что это, конечно, от усталости.
Периэки приветствовали его поднятыми мечами. Персы в наступающих шеренгах встревоженно переглядывались, не понимая, что это значит.
– Да, мы знаем, – ответил ему периэк.
Леонид увидел, что его илоты тоже все еще здесь. Они не хотели, не могли уйти, пока он их не освободит.
– Своим словом царя Спарты я освобождаю всех илотов, которые стояли сегодня на этом месте вместе со мной. Пусть с этого момента никто не называет вас рабами. А теперь идите.
– Если мы не рабы, ты не можешь приказать нам уйти, – ответил один из них.
Это был Дромеас, бегун. Молодой человек нес спартанский щит, снятый с одного из павших периэков. На глазах у Леонида он взял меч и засунул за пояс нож-копис. Царь улыбнулся, но сердце его разрывалось.
Около половины тех, кого он привел в это место, ушли, как он их просил. Почти две тысячи остались. Ксеркс послал против греков войско, и когда стемнело, не дал им передышки. Его люди зажгли факелы в переходе. Те, кто остался, продолжали сражаться и были убиты один за другим, когда сил уже не было. Илоты – все свободные люди – погибли. Периэки бились изо всех сил, рубя и рыча, раня и убивая. Но и они пали.
На рассвете «бессмертные», не спавшие всю ночь и прошедшие тропами по горам, вышли в тыл грекам полные решимости положить конец бесчестью. Им было стыдно перед великим царем, которого они заставили ждать. Над их царем издевались, его высмеивали и презирали спартанцы в красных накидках.
Атакованные с обеих сторон, спартанцы выстроились плотным каре и сомкнули щиты, преграждая персам путь. Сам Ксеркс пришел посмотреть, как их убьют, и стоял рядом с Мардонием. Его «бессмертные» сражались, как безумные, под его пристальным взглядом. Но сколько бы их ни вышло против измученного спартанского строя – строй не сломался.
– Отойдите, –
