Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 1
Слова Друза звучали убедительно, и он видел по лицам, что сенаторы склоняются в его сторону. Он знал основное опасение сенаторов: что распространение права голоса на все тридцать пять племен Италии уменьшит шансы римлян на выборах. Италики будут соперничать с ними на выборах консулов, преторов, эдилов, народных трибунов и квесторов. Италики в большом количестве войдут в состав сената, не говоря уже о различных комициях – так что в конечном счете римляне окажутся оттеснены от принятия государственных решений. Но если все италики будут связаны клятвой – а клятва была страшной, – они будут вынуждены голосовать так, как им велит их патрон.
– Италики – люди чести и хозяева своего слова, как и мы с вами, – убеждал Друз. – Они уже показали это, приняв клятву! Взамен привилегий, предоставляемых римским гражданством, они будут подчиняться желаниям римлян. Истинных римлян!
– Ты имеешь в виду, что они будут подчиняться твоим желаниям! – ядовито проговорил Цепион. – Мы сами, истинные римляне, просто признаем власть неофициального диктатора!
– Чушь, Квинт Сервилий! Когда, будучи народным трибуном, я не подчинялся решениям сената? Когда мое личное благосостояние заботило меня больше, чем благосостояние республики? Когда моя деятельность шла вразрез с нуждами народа Рима? Может ли быть у италиков лучший патрон, чем я, сын своего отца, римлянин из римлян, охранитель устоев?
Друз отвернулся от одних сенаторов и повернулся к другим, взывая к пониманию.
– Кого вы предпочтете избрать патроном для тысяч новых граждан, отцы сената? Марка Ливия Друза или Луция Марция Филиппа? Марка Ливия Друза или Квинта Сервилия Цепиона? Марка Ливия Друза или Квинта Вария Севера Гибрида Сукроненса? Настало время подумать об этом, члены сената: людям Италии нужно дать гражданство! Я поклялся сделать это – и я это сделаю! Вы вычеркнули мои законы, вы свели к нулю мои достижения и мои цели. Но мой год еще не окончен: я выполню свои обязанности до конца. Послезавтра на народном собрании я буду отстаивать гражданские права народа Италии, причем отстаивать строго по букве закона, в выдержанной и доброжелательной манере. И, клянусь вам, я не сложу с себя полномочий народного трибуна, покуда не будет принят мой закон о гражданстве. Закон, по которому на всем пространстве от Арна до Регия, от Рубикона до Верейума, от Тускана до Адриатики – каждый человек считается гражданином Рима! Если люди Италии поклялись мне – я тоже даю им клятву: пока я на своем посту, я сделаю все, чтобы дать им гражданство. Я выполню клятву! Верьте мне, я ее выполню!
Он выиграл этот день; это понимал каждый.
– Наиболее блестящее его достижение, – заметил Антоний Оратор, – это то, что он заставил сенаторов поверить во всеобщее гражданство, как в неизбежность. Они привыкли видеть, как убеждения ломаются под натиском сената. Но он сам сломал их убеждения, – я гарантирую, принцепс, он убедил их!
– Согласен, – сказал Скавр, которого будто воспламенили. – Знаешь, Марк Антоний, еще недавно я полагал, что ничто в сенате уже не сможет удивить меня, что все лучшие образцы мы уже имеем. Но Марк Ливий уникален. Такого Рим еще не видел. И не увидит, я подозреваю.
Друз был верен слову. На народном собрании он вновь поставил вопрос о гражданстве для италиков – настолько неукротимый, что им нельзя было не восхищаться. Слава его росла; о нем говорили во всех слоях общества: его твердый консерватизм, его железная убежденность, умелое использование закона – все это превратило его в героя. Рим был вообще консервативен, включая низы. Накопленные веками традиции и обычаи – mos maiorum – значили чрезвычайно много. И нашелся человек, для которого mos maiorum значили так же много, как и справедливость. Марк Ливий Друз стал полубогом; люди начали верить в его непогрешимость.
В бессилии Филипп, Цепион и Катул Цезарь наблюдали за деятельностью Друза всю вторую половину октября и начало ноября. Первоначально собрания носили агрессивный характер, но Друз с поразительным искусством утихомиривал страсти, давал слово каждому желающему, хотя никогда при этом не уступал толпе. Когда страсти чересчур распалялись, он останавливал собрание. Первоначально Цепион пытался силой помешать заседаниям, однако у Друза был нюх на острые моменты, и он запросто прерывал собрания, на которых появлялся Цепион.
Шесть contiones, семь, восемь… и каждая последующая спокойнее, чем предыдущая. И каждая приближала конечную цель Друза и убежденность присутствующих в неизбежности такого решения. Друз подтачивал предубеждения, как вода точит камень. С неизменным изяществом и достоинством, с восхитительным спокойствием он вел собрания, при этом все более роняя авторитет своих врагов, которые на его фоне выглядели грубыми и бестактными.
– Это единственный способ выиграть, – признался он принцепсу Скавру, стоя как-то вместе с ним на ступенях сената. – То, чего всегда не хватало нашим благородным римским политикам, и что есть у меня – терпение. Я держусь с ними как равный, я выслушиваю всех. Это им нравится. Они любят меня! Я был с ними терпеливым, и в награду получил их доверие.
– Ты – второй после Гая Мария, которого народ действительно любит, – задумчиво проговорил Скавр.
– Вполне логично, – сказал Друз. – Его любят за его прямоту, силу, простоту, которая делает его похожим скорее на одного из них, чем на римского патриция. У меня нет этих природных качеств; я не могу быть никем иным, как самим собой – римским патрицием. Но я выиграл благодаря терпению, Марк Эмилий. Они привыкли доверять мне.
– Ты действительно полагаешь, что пришло время для голосования?
– Да.
– Советуешь ли мне собрать остальных? Мы можем пообедать в моем доме.
– Именно сегодня мы можем пообедать в моем доме, – сказал Друз. – Завтра, так или иначе, решится моя судьба.
Скавр поспешил отыскать Мария, Сцеволу, Антония и Суллу.
– Я с приглашением от Марка Ливия. Отобедаем у него? – сказал он и, видя на лице Суллы явное нежелание, начал горячо убеждать его. – Прошу тебя, пойдем! Никто не будет лезть в твою израненную душу.
Сулла улыбнулся:
– Хорошо, Марк Эмилий, я согласен.
В день последней, восьмой contio, круг последователей Друза и его собеседников настолько расширился, что на рассвете они все собрались в доме патрона. Люди третьего, четвертого классов, даже некоторые из низов собрались, чтобы послушать своего любимца. Назавтра должно было состояться голосование, и эскорт Друза был в этот день особенно велик.
– Так значит, завтра, – сказал Сулла Друзу.
– Да, Луций Корнелий. Они привыкли доверять мне, все, окружающие меня теперь, от всадников до самых низов. Я не вижу причины откладывать голосование на поздний срок. Если мне суждено победить, это случится завтра.
– Нет сомнений, что тебя ждет успех, – сказал Марий, – и я сам буду голосовать за твой закон.
Идти было недалеко. Вот и дом Друза перед ними.
– Входите, входите, друзья мои! Проходите прямо в атриум, там мы и побеседуем, – радушно приветствовал толпу Друз, а Скавру шепнул. – Проведи остальных в мой кабинет. Я скоро распущу их, но перед этим по этикету с ними необходимо поговорить.
Пока Скавр и его спутники направлялись в кабинет, Друз направил свой эскорт через обширный внутренний дворик к дверям на задней стене колоннады. Некоторое время еще Друз постоял среди компании почитателей, шутя и смеясь, напутствуя их перед голосованием. Понемногу они небольшими группами начали расходиться, оставались лишь несколько человек. Наступили сумерки, и, пока не были зажжены лампы, тени густо легли за колоннами и в углах.
Замечательно! Последние посетители распрощались со своим кумиром. Внезапно один из них бросился под покровом темноты к Друзу, и тот почувствовал острую обжигающую боль в паху. Остальные уже спешили прочь от дома Друза, торопясь достичь ночлега до наступления темноты, когда улицы Рима превращаются в полные опасностей трущобы.
Ослепленный болью, Друз стоял в дверном проеме с простертой рукой и молча наблюдал, как калитка пропустила последнего посетителя в дальнем конце двора. Затем обернулся, чтобы идти к друзьям, но в тот момент, когда он сделал шаг, крик вырвался из его груди: крик боли и ярости. Что-то теплое и жидкое струилось по правой ноге. Ужас!
Когда Скавр с друзьями выбежали на крик, Друз стоял на подгибающихся ногах, рука его была прижата к правому боку. На их глазах он отвел руку и С изумлением посмотрел на нее: она была в крови. Его крови. Опускаясь на колени, с широко открытыми глазами, он не мог перевести дух от боли.
Первым опомнился Марий. Он отвернул полу тоги Друза с правой стороны, и все увидели торчащий из паха нож – разгадку случившегося.
– Луций Корнелий, Квинт Муций, Марк Антоний, идите за лекарями, – потребовал Марий. – Принцепс Скавр, прикажи зажечь лампы – все до единой!
Внезапно Друз снова вскрикнул; ужасный крик взлетел ввысь и заметался из угла в угол, как летучая мышь. Тотчас послышались вопли, топот ног прислуги, зажгли лампы, Корнелия Сципион вбежала в комнату и бросилась на пол, залитый кровью, к ногам сына.
