В погоне за счастьем, или Мэри-Энн - Дафна дю Морье
– Это опасно для Вильяма Фитцджеральда, а не для меня.
Господин Чэппл покачал головой. Письмо было страшно язвительным, в нем полностью отсутствовал юмор.
Охваченная тревогой, я спешу предостеречь ирландский народ против самого порочного и распутного человека, который, совершенно таинственным образом захватив пост канцлера казначейства, в настоящее время осуществляет контроль над народными деньгами и который является представителем Ирландии в имперском парламенте.
Мною движет принцип, которым я руководствовалась всю свою жизнь: никогда не допускать неблагодарного отношения к себе, одного из самых низких преступлений, не оставлять неблагодарность безнаказанной и всегда разоблачать лицемерие. Вы, господин Фитцджеральд, имеете перед собой еще один пример того, что тот, кто воспользовался моими чувствами для достижения собственной выгоды, пусть даже этот человек занимает столь высокий государственный пост, не уйдет безнаказанным; и я хочу, чтобы Вы навсегда запомнили: если мне нанесут оскорбление, я потребую возмещения не только у сына короля, но и у самого короля. До сих пор я разоблачала перед общественностью только тех, кто этого заслуживал, никто безвинно не пострадал. Это единственный способ мести, который я жажду применить по отношению к тем, кто обманул меня.
Я приведу несколько примеров, которые позволяют нарисовать ужасную картину предательства Вашего отца, этого искусного интригана, которому я доверила письмо от герцога Йоркского, написанное вскоре после нашего разрыва. В своем письме герцог всеми святыми поклялся до конца своих дней покровительствовать моему сыну и защищать его.
Я написала Вашему отцу и попросила его вернуть мне письмо. На это он ответил: «Я уничтожил письмо».
Нет слов, чтобы выразить охватившее меня негодование, мое возмущение вероломным поступком по отношению к невинному ребенку, будущее которого полностью зависело от этого письма и который сейчас лишился единственной гарантии. Я уже не говорю о неблагодарности по отношению ко мне, спасшей его, Вас и всю Вашу семью от бесчестья и полного краха, скрыв от всех его письма, разоблачающие его продажную сущность.
Уделив немного времени характеристике Вашего отца, я переключаю все свое внимание на Вас.
Ваш болезненный вид, который, как считает Ваш отец, проистекает из наследственной немощи, является на самом деле результатом ночной жизни, которую Вы проводите в азартных играх. Вам нет оправдания, так как вовсе не тяжелое материальное положение притягивает Вас к игорному столу. Но оставим эту сделавшую Вас своим рабом пагубную страсть – она ничто по сравнению с другими Вашими пороками. Что подумает народ о человеке, который, совратив жену своего близкого друга, взяточничеством и другими бесчестными приемами добился того, чтобы ее мужа отправили в страну с вредным климатом, надеясь, что болезни в скором времени сведут его в могилу; который предается разврату и потребляет наркотики, а потом, удовлетворив свои низменные инстинкты, накачивает наркотиками бессознательную жертву своей животной страсти, чтобы, пусть и с риском для ее жизни, обезопасить себя, уничтожив невинную свидетельницу своего преступления, и не испытывает при этом ни малейшей жалости? Описанное мною событие произошло незадолго до рождения мертвого ребенка, которое представляло собой настолько жуткое зрелище, что даже врач пришел в ужас. Дрожащей рукой он заполнял медицинскую карту, назвав причиной смерти младенца отравление огромной дозой лекарства, которое чуть не свело в могилу саму несчастную мать.
Вы заявляли, что не можете жениться на женщине, покрывшей позором свое имя, но при этом забыли, что сами стали причиной ее бесчестия; что Вы не можете жениться на одной из дочерей лорда Диллона, так как союз с бастардом, как Вы называли девушек, испортит кровь Фитцджеральдов. Та же самая причина, по вашим словам, вынудила Вас отказаться от такого же предложения маркиза Уэллсли.
Но разве Ваше происхождение, Ваш ранг или Ваши способности дают Вам право с презрением отвергать дочерей знатнейших фамилий? Вам, ничего этого не имеющему; Вам, чей дед, жуликоватый Вилли Фитцджеральд из Энниса, был бедным адвокатом, разбиравшим кляузы; чей отец добился успеха в жизни не благодаря своим заслугам, а с помощью мастерского владения искусством грязных интриг; чья тетка – самая обычная уличная шлюха и чей двоюродный брат был повешен за конокрадство; Вам, чья жизнь с первого дня появления на свет представляет собой сплошную цепь позорных и запутанных преступлений?
Я покажу, какими средствами Вы заполучили тот почет и уважение, о которых Вы так часто упоминаете и за которыми, как сообщают официальные источники, последует звание пэра. Возможно, Вы полагаете, что горностаевая мантия будет хорошо скрывать Ваше моральное уродство и что обладание пэрской короной компенсирует полное отсутствие нравственных устоев, но позвольте спросить, осмелитесь ли Вы когда-либо взглянуть на животное, которое украшает Ваш герб, не вспомнив о своем низком происхождении?
Я прилагаю письма от Вас и от Вашего отца, которые все еще находятся у меня, и остается лишь посмотреть, сэр, допустят ли народы Великобритании и Ирландии, узнав о Вашей истинной сущности, чтобы такой распутный выскочка стал изображать из себя лорда. Остается лишь посмотреть, будут ли они аплодировать избранию нищенствующего политического авантюриста в высший и самый доходный орган страны или решат, что лучше доверить управление финансами значительной части империи более способному человеку с чистыми руками, а не тому, кто целыми ночами просиживает за игорным столом и кто должен быть признан виновным в преднамеренном убийстве своего нерожденного ребенка.
Таков был общий тон опубликованного письма, в примечании к которому она пообещала, что будет продолжение. Кто следующий на сшибание кокосовых орехов, три броска за пенс?
В ближайшее время я намереваюсь представить публике две или три книги, за которыми, если позволят обстоятельства, могут последовать еще несколько.
Подобная перспектива заставила поежиться многих членов верной его величеству палаты общин. Несколько членов палаты лордов покрылись холодным потом. В Кабинете поднялся ропот. Слышали, как сам лорд Ливерпуль сказал: «Остановите эту женщину, пока она не натворила еще больших бед. Если ее не остановить, мы все вылетим отсюда».
Первая жертва посоветовалась со своими адвокатами и обратилась в суд.
В понедельник, семнадцатого февраля 1814 года, госпоже Мэри-Энн Кларк было предъявлено обвинение в клевете на канцлера Ирландского казначейства достопочтенного Вильяма Фитцджеральда, члена парламента от Энниса.
В третий, и последний раз она сидела перед Судом королевской скамьи, разглядывая океан лиц, обращенных в ее сторону. Но на этот раз рядом с ней не было сэра Вайкари Джиббса: два года назад его назначили судьей.
Лорд главный судья Элленборо также отсутствовал. Его место занял господин Жюстис Ле Бланк.
