Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
– Донские тут есть? – громко спросил с порога Степан Тимофеич.
– Есть, батька, донские! Здравствуй, Степан Тимофеич, батька! – закричали радостные голоса в ответ. – Спасибо, отец наш!..
– Чего ж вы сидите! Гайда на волю! – крикнул Степан.
– Мы, батька, в колодках! Не встанем! – послышались голоса. – Пропадаем! Хвораем!..
Люди зашевелились во мраке на мокрой, смрадной соломе, раздалось громыхание цепей.
– Спаситель ты наш! – восклицали колодники. – Да неужто же мы дождались?! Слышали, ты из басурманского плена людей свобождаешь, а тут-то не ждали!..
– Боярский не слаще плен! Спасибо, упас от муки!
Казаки уже сбивали колоды с тюремных сидельцев; привели кузнеца расклепывать цепи. Горожане налезли в тюрьму...
– Вишь, проклятый, где держит людей! Сущий ад!
– Ну, кто тут донские? – спросил Степан.
– Я, Степан Тимофеич, батька! Я донской!
– И я тоже, Степан, я – Силантий Недоля!
Силантий был сверстник Ивана Разина, казак соседней станицы. С ним вместе Степан бывал в посольских походах.
– Куды же, Силантий, тебя занесло! С похмелья ты, что ли, сюды забрался?! – спросил Разин.
– Не шути, Тимофеич! Унять пора воеводу: уж так своеволит, так своеволит. Мы с кумом на торг, за товаром, а нас в тюрьму! А за что? За то, что с пищалью не езди... Так что ж нам, донским, и дороги в Царицын не стало?! Пищаль, лошадь, телегу, товары – все отнял! А что за казак без мушкета да без пищали?!
– Без пищали, без сабли каков уж казак! – подхватил кривой шорник, словно он был сам природным донцом.
– Кричит: дескать, вы, донские, подсыльщики Разина-вора! – продолжал Силантий.
– А меня ты, Степан Тимофеич, от смерти упас! Завтра меня в Астрахань слать хотели, а там бы казнили насмерть! – выкрикнул знакомый Разину голос из дальнего угла тюрьмы.
– За что ж тебя? – спросил атаман.
– Воеводского брата, князя Михайлу, я в Астрахани побил, да и на Дон побег, а меня по примете поймали: у меня одна бровь повыше другой... да волосом красен...
– Да никак ты, Никитка?! – воскликнул Разин.
– Я самый, Степан Тимофеич! Признал ты меня по голосу, а увидал бы в обличье – никак не признал бы, чего со мной ирод окольничий сотворил! А за что схватил? Что иду, вишь ты, на Дон!.. Говорит, никого с Волги на Дон не пустит. А уж приметы он после увидел. Разинским вором меня называл, обещал отослать к астраханскому воеводе.
– Разинским вором?! – переспросил Степан. – Сбивайте колоды, ребята, и всех отпустить! А я – к воеводе, про Разина-вора с ним потолкую!
Степан шел по улице, не чувствуя ног, словно летел. В висках у него звенело, глаза налились кровью, как у взбесившегося быка. Он широко размахивал руками, раскачиваясь всем телом. Лицо и шея его покраснели. Он скинул шапку, ветер трепал его волосы, играл в бороде, но не освежал. Внутренний зной жег Степана...
Из тюрьмы за ним потянулась толпа к воеводскому дому.
Дом воеводы стоял особо от улицы, покрашенный в голубую краску. Стены его толстобревные, как крепостные, в окнах с улицы, как в тюрьме, были вставлены толстые железные решетки, и то, что они были покрашены в белую краску, не придавало дому веселого вида. Как спесиво задранная голова, высился теремок с коньком наподобие кокошника, а над кокошником хвастливо сверкал раззолоченный шар. Дом стоял в глубине палисадника, где, на диво всем горожанам, красовались не подсолнечники и маки, а все лето цветущие розаны. У ворот палисадника стояли два стрельца с бердышами...
Никто из простого люда еще никогда не дерзнул ступить ногой в воеводский палисадник, никто не посмел подняться на крашеное крыльцо под высоким узорным шатром.
Стрельцы перед входом скрестили свои бердыши, преграждая путь.
– Н-ну-у! – рыкнул на них Разин, и оба стрельца с робостью отступили в стороны, освобождая проход, будто он ткнул им в лица горящую головню.
Степан пнул сапогом решетчатую калитку. Сорвав по пути алый розан, смело пошел по песчаной дорожке к дому и с нетерпением постучал рукояткой пистоля в крепкую воеводскую дверь...
Толпа горожан вошла вслед за ним в палисадник.
Не желая обнаружить перед толпою ни смущения, ни боязни, окольничий воевода Андрей Гаврилыч Унковский вышел из дома на крыльцо. Невысокого роста, толстый, с узкой, выпяченной рыжеватой бородою, он взглянул на Разина снизу вверх с таким выражением, словно глядел с колокольни в небесную ширь и ничего перед ним не было.
– Кто таков? – резким голосом надменно спросил он.
За спиной воеводы Степан увидал испуганное лицо астраханского немца-пристава и разразился внезапным хохотом.
– Ты что же, немецкая бобка, молчишь, не сказал воеводе, кто в город пришел? – Степан повернулся к Унковскому. – А ты меня не признал? – насмешливо добивался он. – А я ведь тебе задолжался. Да вот ведь я кто! – неожиданно крикнул Разин и с силой рванул его за бороду, так что воевода всем телом мотнулся вперед...
В толпе только ахнули от такой неожиданной выходки атамана. Унковский взвизгнул от боли и в страхе отпрыгнул в сени, стараясь захлопнуть дверь, но Степан ее придержал сапогом.
– Тпру, стой! – повелительно грянул он. – Куды ты уходишь? Али я тебя отпустил?! Теперь ты признал меня, так ответ держи: почему беззаконье творишь, собака?!
Хмель кружил голову Разина. Удивление толпы его дерзостью, испуг воеводы, перед носом которого Степан размахивал пистолем, посиневший от ужаса Видерос в воеводских сенях – все это еще больше задорило захмелевшего атамана.
– Какое мое беззаконие? – пролепетал воевода, как заколдованный, не в силах отвести глаза от дула пистоля в руках Степана.
– Перво твое беззаконие, что донских казаков бездельно держал в тюрьме, пищали у них отымал, лошадей, телеги... – начал Степан.
– Помилуй... – попробовал перебить его воевода.
– Не помилую! Далее слушай: другое твое беззаконие, что на вино в кабаке корыстно цену троишь. Чья цена на вино – твоя али царская?! Прибытков с царской казны захотел, вор, разбойник?! – наступая на воеводу, грозно выкрикивал Разин. – Вот я тебя батожьем сейчас на торгу!.. По «государеву делу» на виску пойдешь к палачу, ворище, корыстник!.. Иди пиши от себя к кабатчику, чтобы по царской законной цене торговал! – приказал Степан. – Ну, чего еще ждешь?!
Воевода попятился в дом.
– Сто-ой! – крикнул Разин. – Еще пиши от своей руки в съезжую, чтобы отдали там казачье добришко – пищали, да лошадь с телегой, да что там еще... А станешь еще своеволить – я с Дона наеду и шкуру с тебя спущу да закину к рыбам! Ты тихо, смотри, живи. Посадские жалятся на твои неправды... Иди пиши! Что столбом стоишь?
– Ах ты, сокол ты наш! Вот как ты воевод-то, бояр шугаешь! – воскликнул Силантий Недоля, успевший сюда прибежать из тюрьмы. – Да дай я тебя обойму за весь Дон! – Сквозь толпу протолкался Недоля к Степану и обнялся с ним. – Ах, сокол ты наш, удалец! – приговаривал он, глядя, как и весь народ, на Разина полными удивления и восторга глазами.
Воевода вынес записки к кабатчику и в приказную избу, чтобы отдали отнятое имущество казаков. Руки его дрожали.
– Ладно, ты не трясись, – сказал ему Разин. – Живи тихо, честно, никто тебя не обидит... А Разин тебе не вор, казаки не лазутчики – понял?! До завтра гостим у тебя, а там – на Дон. Да и тебе бы градских ворот запирать не велеть: мы с горожанами ныне всю ночь гулять станем.
Степан сошел с воеводского крыльца, и весь народ повалил за ним к Волге...
Разинцы разгружали свое добро, прощаясь с судами, которые вынесли их снова к родным берегам. Со стругов снимали боевую добычу и пушки. Суда оставались лишенными парусов, безлюдные, мертвые. Есаулы успели купить в Астрахани и в Царицыне легкие челны, чтобы двигаться на Дон.
Никита сидел с атаманом на готовой к отплытию оснащенной ладье, где был расставлен атаманский шатер.
– В Яицкий город к тебе я хотел ворочаться, меня схватили – в тюрьму: мол, казак! Я говорю: «Не казак, а гулящий». С год держали, пустили на волю, – врал Степану Никита. – В ту пору знали уж все, что ты ушел в море. Я в Астрахани поверстался в стрельцы. Пришла тебе царская милость, И довелось мне в корчме услыхать, что воеводский брат царской бумаги не хочет знать да тебя убить прибирает людишек. Я его у корчмы побил, хошь верь, хошь не верь. Оглоблей бил по рукам, по ногам, по башке – не убил! Окаянный, боярская сила, он ожил! Я – в бега. Мыслю – на Дон... Ан тут, в Царицыне, воевода велел хватать, кто с Волги на Дон идет. Схватили меня, как беглого, а покуда сидел в тюрьме, и бумага из Астрахани пришла: писали меня ловить за убойство. Признали... А ты подоспел!..
– У какой корчмы ты лупил воеводского брата? – спросил Степан.
– За стеной, у кладбища, старухи Марфы корчма.
– Правду молвил во всем, казак. Слыхал я, что ты побил воеводского брата. Да в ту корчму после они меня заманили, хотели побить, и стрелецкого сотника там казаки убили на улице за меня, а Михайла ушел.
