Виталий Полупуднев - Митридат
– Благодарю тебя, о господин мой! – сказала она, упав на колени.
– Иди, ты свободна!
Оставшись наедине со Стратоникой, Митридат почувствовал, как искры тщетно подавляемого гнева опалили его сердце. Он задышал глубже, ноздри дрогнули, глаза зажглись мерцающим огнем.
Стратоника стояла перед ним в дорожном платье, уже не молодая, но еще красивая, способная воспламенить мужскую страсть. Возможно, она так и расценила явное волнение своего царственного супруга. Она откинула с плеч грубый плащ и осталась в красном хитоне до колен. Протянув обнаженные руки, заговорила с чувством, в котором выражалась еще несмелая, с трудом сдерживаемая радость желанной встречи:
– Мой супруг, повелитель и бог, величайший, непобедимый и несравненный!.. Кто измерит мое счастье, мое ликование? Кто, кроме тебя, способен услышать песню сердца моего, увидеть огонь души моей?.. Сбылось то, о чем я дни и ночи молила богов, – я увидела тебя, нашла тебя во всем великолепии, во всей мужественной красе твоей, в окружении божественного сияния!.. Прими рабу твою, позволь ей найти радость жизни у ног твоих!
С этими словами Стратоника опустилась на пол, распростерлась ниц на каменных плитах, ожидая, что сейчас сильные руки поднимут ее и она услышит слова милости и признания ее любимой супругой, старшей в гинекее, царицей! И одновременно, с непередаваемым томлением представила свою встречу с любимым сыном, который где-то здесь, недалеко, дорогой, желанный!.. «О, Эксиподр, сын мой!» – в упоении кричало ее сердце.
Но прошли два-три мгновения, бесконечно коротких в любви и счастье, сейчас же показавшихся женщине веками. И то молчание, которое было ответом на ее слова, отозвалось в ее груди тревожным предчувствием, как перед началом грозы.
Она робко подняла голову и вздрогнула, встретившись с пронзительным, насмешливо-жестоким взглядом царя.
– Ты ползаешь у моих ног, как змея, готовая укусить своими ядовитыми зубами! – зловещим шепотом произнес он.
Лицо его, и без того страшное, исказилось, потемнело, судорога молнией прошла по щеке. Костлявая рука сжимала рукоять кинжала. Трудно передать, что творилось в этот миг в душе Митридата. Он хотел тут же, немедля, убить изменницу. И уже потянул из ножен отравленный клинок. Вот она, та жертва, которая должна принять на себя его ярость!.. Но, представив Стратонику мертвой, в луже крови, он почувствовал, что этого мало, это слишком просто! Убить одним ударом за такую страшную измену – значит оказать милость! Нет, надо придумать что-то другое!.. И он придумал.
«Да, да, – шептал он, беззвучно шевеля бескровными губами, – мало убить эту хитрую змею! Надо заставить ее пережить больше, чем пережил я, когда узнал о ее вероломстве!»
– О государь! – с трудом произнесла подавленная Стратоника. – За что ты встречаешь меня гневом! Чем я провинилась перед тобою?
– Забыла? – с ядовитым смехом отозвался царь. – Забыла? Но я-то не забыл! Неужели ты думала, что меня можно обмануть? Или ты не знала, что самые хитрые козни врагов я разгадываю, как детскую загадку? И решила, что твоя измена не дойдет до ушей моих?.. О боги!.. Ты отдала сказочное сокровище лютому врагу моему Помпею, открыла тайники и вручила ключи от них жадному римлянину! И все это лишь за одно ничем не подтвержденное обещание – помиловать твоего сына, слюнявого красавчика Эксиподра, буде он попадет в плен!.. Не так ли?
– О государь!.. Ведь Эксиподр и твой сын! Он дитя любви нашей.
– Так почему же ты вверила судьбу нашего сына злому недругу Помпею? Или ты заранее похоронила меня, утвердилась в мысли, что я побежден, и поспешила переметнуться в стан врагов?.. Какая низость, Стратоника, какой позор для царицы! И теперь ты лжешь мне, говоря, что молила богов о встрече со мною!
– О великий, но я же прибыла к тебе, не осталась там, в завоеванных римлянами пределах!
– Это я заманил тебя, как лисицу в силок! И ты попалась на приманку! А приманка – твой сын Эксиподр! Не ради меня ты возвратилась, а ради него! Ибо я сказал Гипсикратии – не вернется Стратоника, Эксиподр умрет!
– Я вернулась! Я вернулась! – почти закричала женщина. – Выслушай меня! И накажи, если я виновата!.. Я выдала сокровища Помпею не потому, что не верила в твою победу, а потому, что эти сокровища уже бесполезны для тебя! Если ты вернешься на трон Понтийского царства, то не благодаря тому, что у тебя есть тайники, а благодаря своим силе и уму! После победы над Римом ты получишь сокровища куда большие, чем клад Новой Крепости!.. Я же хотела одного – сохранить жизнь сына, если бы он в юношеской запальчивости вдруг попал в плен к врагу!.. Вот и все! Неужели жизнь твоего прекрасного сына не стоит этого мертвого богатства? Ведь есть еще тайники, в других местах. И, наконец, победив Рим, ты получишь эти богатства обратно вместе с трофеями!..
– Ты отдала врагам сокровища, о которых и Крезу не мечталось! На них можно было снарядить стотысячную рать!.. И все же дело не только в этом. Главное – ты изменила мне, продала мою тайну врагу, озолотила ненавистного Помпея! И пришла не с раскаянием, но с обманом, думая, что я ничего не узнаю! Ты готова была жить рядом со мною, убедившись, что я опять силен и властен! И, конечно, опять изменила бы при случае! Но ты знаешь мой обычай: изменникам одна награда – смерть!
– Я готова умереть, – с покорностью склонила голову Стратоника.
– И здесь ты хитришь, – язвительно усмехнулся царь. – Говоришь одно, а думаешь другое! Хочешь отвести мой гнев на себя и обеспечить покой сыну своему!
– А при чем сын мой? – с живостью и тревогой отозвалась женщина. – Не он изменил тебе, а я, хотя и я душой принадлежала тебе, когда отдавала этот бесполезный клад!
– Немалый подарок врагу! Но, повторяю, не в кладе дело, а в твоем вероломстве! Ты ответишь за него. Эй, люди!
– Но великий повелитель, я еще не видела сына своего, разреши перед смертью встретиться с ним?
– Встретишься, встретишься! – со злорадным ликованием ответил Митридат, жестом руки приостанавливая вбежавшую стражу – Только не сейчас, а немного позже!
Стратоника вдруг поняла, что ее участь была решена задолго до этого дня, – видимо, еще тогда, когда Митридат направлял к ней Гипсикратию. Неожиданно она почувствовала приступ тоски и жалости к себе, рыдания непроизвольно потрясли ее тело, она уронила голову на холодные плиты пола, обливая их слезами.
XVII
Хор девушек дружно исполнял приветственный гимн под звуки нескольких кифар.
Синяя дымка ароматных курений затянула своды «чертога любви», как его пышно именовали. Два раба внесли стол, накрытый тонкими яствами и старыми винами. Сам хозяин и устроитель встречи поспешил по персидскому ковру навстречу высокому гостю, держа пухлыми пальцами чашу, наполненную до краев.
Хозяин был толст и в цветном хитоне выглядел принарядившимся сатиром. Это был преуспевающий Клитарх, прозванный Жабой. Его обнаженные руки, обросшие черными волосами, и эллинские сандалии на кривых ногах казались принадлежностью комического актера. Впрочем, он и не возражал быть таким в жизни. Вел себя игриво, подмигивал певицам, как бы поощряя их, и пританцовывал на ковре, действительно напоминая собою прыгающую жабу.
Гость появился в сиянии многих светильников, испускающих дрожащий свет и запах горелого масла. Пение усилилось, громче задребезжали жильные струны. Клитарх расплылся в улыбке и протянул чащу.
Царевич Эксиподр ответил на радушный прием веселым смехом, взял из рук хозяина чашу и, кивнув девушкам, как старым знакомым, вытянул ее до дна. Клитарх повел бровью, и девушки, подобно стайке пестрых птиц, вспорхнули и окружили гостя со смехом и возгласами радости. Самые красивые взяли его под руки и провели к столу.
Клитарх приблизился бочком и, прикрыв широкий рот волосатой рукой, что-то шепнул царевичу на ухо, указав глазами в сторону окна. Там стояла в застенчивой позе смуглянка, одетая в ниспадающие эллинские одежды.
– Это она? – спросил Эксиподр со смешком.
– Она самая; нетронутый цветок, весенняя зорька! Имя ей Зариада! Лишь вчера сошла с корабля, не знает иного языка, кроме родного керкетского!.. А поет – фэ!..
Клитарх сложил пальцы в пучок и поднес к губам.
Вошла Итона, как всегда быстрая и гибкая, одетая в облегающий тело восточный наряд, напоминая собою жрицу Астарты. Она ударила в гонг и возглавила общий танец. Царевич, угощаясь сладостями и винами, любовался танцовщицами, поглядывая на Зариаду.
Потом все расступились, дали место дочери горного Кавказа. Та взяла лютню и, проведя по ее струнам рукой, запела что-то тягучее, грустное, напоминающее о приволье тех гор, где она выросла и откуда была продана в рабство.
– Ты видишь, преславный царевич, – живо зашептал Клитарх, – девушка одна, у нее нет покровителя!.. Она станет твоею тенью, если ты согласишься утешить ее!
