Роберт Швейхель - За свободу
— «…то, дабы искоренить сии нетерпимые злоупотребления и положить предел сим пагубным козням, а также памятуя, что всемогущему богу надлежит повиноваться более, чем людям, мы объединились во имя божие и в защиту святого евангелия и для сохранения мира и справедливости заключили между собой братский и дружеский союз. Мы стремимся восстановить и утвердить лишь то, что нам повелевает слово божие, и уничтожить лишь то, что ему противно. И на этом мы будем стоять твердо, не щадя своей жизни, чести и достояния. Вместе с тем мы порешили истребить все до единого замки, эти разбойничьи гнезда, причиняющие столь великий ущерб цеховым людям и общинам, дабы обеспечить безопасность на сухих и водных путях, и, с божьей помощью, уже немало преуспели в этом деле. Посему мы обращаемся к вам со всеподданнейшей и покорной просьбой оказать нам всемерную помощь и поддержку в сем христианском начинании нашем и не чинить нам препятствий ни делом, ни словом, ни иными путями».
Приор отложил в сторону листок. Все молчали, словно подавленные тяжестью обвинений и устрашенные мощным голосом народного суда, прозвучавшим с такой силой в этом манифесте. Они избегали даже смотреть друг на друга. Только чистая совесть может смотреть правде в глаза. Ганс фон Грумбах проворчал, глядя в свой кубок:
— Узнаю птицу по когтям. Это Гейеровы[126] когти!
И он не ошибся. Это Гейер настоял на том, чтобы в ответ на неслыханную жестокость князей и их военачальников, беспощадно расправлявшихся с восставшими, крестьяне разорвали бы перед лицом всей нации сеть гнусных наветов и обвинений, лжи и клеветы, которой враги неустанно оплетали крестьян. Замысел принадлежал Флориану Гейеру, исполнение — брату Амвросию.
В тот самый день, когда крестьянство обратилось ко всей немецкой нации с манифестом, который, как трубный глас, прозвучал на всю страну, Ганс Кольбеншлаг из Мергентгейма проследовал во главе пятитысячного войска за евангелической ратью в Краутгейм. Еще раньше Грегор из Бургбернгейма выступил со своим отрядом против маркграфа Казимира на Виндсгейм, а Большой Лингарт с ротенбуржцами двинулся в Эндзее и расположился там лагерем, чтобы зайти во фланг маркграфу, беспощадно истреблявшему своих собственных подданных. Одновременно бильдгаузенский отряд направился к северу, чтобы, соединившись под Мельрихштадтом с мейнингенцами, дать отпор графу фон Геннебергу и маркграфу Гессенскому. Кряжистый, упорный Иоганнес Шнабель был самым подходящим человеком для борьбы с Геннебержцем.
Прибыв в Краутгейм, Кольбеншлаг вместо евангелической рати нашел гам приказ главнокомандующего без промедления выступить через Эринген на Неккарсульм. Его немало удивило, почему он должен делать столь долгий и трудный обход через владения графов Гогенлоэ, но он повиновался и, дав небольшую передышку людям и коням и запасшись проводниками, двинулся в путь. Глухой ночью он подступил к Эрингену, но ни Геца фон Берлихингена, ни Иорга Мецлера там не оказалось. Вдруг внизу, в долине, он увидел бесчисленное множество огней. Но высланные с большими предосторожностями разведчики донесли ему, что это не рыцарь с железной рукой, а Трухзес, расположившийся лагерем под Неккарсульмом. Сторожевые огни, пылавшие на огромном пространстве, ввели в заблуждение Кольбеншлага. Решив, что он имеет перед собой значительно превосходящие его численностью силы противника, он не осмелился напасть на него и отступил назад к Эрингену. Между тем Трухзес фон Вальдбург просто в силу какой-то непонятной неосторожности рассредотачивал свои войска, и рискни Кольбеншлаг атаковать его, он разбил бы Трухзеса наголову и сбросил бы его в Неккар.
Измученные и обессиленные долгим, утомительным переходом, тауберцы уже на рассвете подошли к стенам Эрингена. Евангелического воинства нет и в помине. Город запер перед ними свои ворота. Выстрелы на аванпостах всполошили крестьян, завтракавших у походных кухонь. С запада неслась к ним столбом огромная туча пыли. Сквозь завесу поблескивало оружие. Ганс Кольбеншлаг вскочил в седло и поскакал вперед. Сквозь облако пыли он узнал знамена евангелической рати. Но в каком она была виде! То было не войско, а беспорядочная вооруженная толпа, смешавшиеся в диком хаосе пехота и конница, пушки и пороховые фургоны, повозки со снаряжением и обоз. Казалось, это были остатки армии, разгромленной неприятелем и бежавшей с поля сражения!
Ганс Кольбеншлаг не мог выговорить ни слова, когда к нему подъехали Вендель Гиплер и Иорг Мецлер. Но при виде Кольбеншлага у Гиплера как будто отлегло от сердца, и он радостно воскликнул:
— Ну, слава богу, что вы наконец здесь!
И когда предводитель тауберцев рассказал о своем ночном марше, Иорг Мецлер расхохотался, как безумный.
— А мы торчали в это время под Адольцфуртом! — простонал канцлер.
— Уму непостижимо! Кой черт занес вас туда? — спросил Кольбеншлаг, в недоумении глядя на них. — Не разойдись мы, от Трухзеса осталось бы мокрое место. А теперь он, кажется, разбил вас? И теперь преспокойно стоит под Неккарсульмом. Но куда запропастился Гец?
— Ищи ветра в поле! Теперь ему сам черт соли на хвост не насыплет! — возбужденно вскрикнул обычно столь невозмутимый Мецлер, после чего Гиплер поспешил заявить:
— Мне нужно срочно в город. Постарайтесь по мере возможности навести порядок.
— И он ускакал прочь.
Последовав за Мецлером, Кольбеншлаг узнал, что при первом же известии о приближении Трухзеса евангелическое воинство, стоявшее в Неккарсульме, с величайшей поспешностью очистило город, оставив гарнизону в виде подкрепления часть своих людей и пушек.
— Почему мы не двинулись прямым путем на Эринген? — продолжал мрачный, как туча, Мецлер. — Сам можешь догадаться. Гец боялся встретиться с вами, это могло расстроить все его планы. Прошлой ночью, когда мы стояли в Адольцфурте, он, имеете со своими приспешниками, дал тягу.
Кольбеншлаг так затянул поводья, что его тяжелый валашский конь взвился на дыбы.
— Да, брат, дело ясное, тут пахнет предательством! — помрачнев, воскликнул Мецлер. — Для Гиплера это большой удар. Ведь это он привел к нам Геца и сулил златые горы. А затея его лопнула, как мыльный пузырь.
— Проклятье! Видать, сам дьявол подсунул нам однорукого на нашу погибель! — крикнул Кольбеншлаг, успокоив коня.
— Поделом нам, — сокрушенно проговорил Мецлер. — Ведь был человек, который еще тогда, в Вейнсберге, предостерегал нас, чтобы мы не связывались с Гецом и дворянами. А мы и ухом не повели.
— Гейер фон Гейерсберг?
— А то кто же? Когда утром поднялись крики «Измена!», неккартальцы посрывали знамена с древков и все как один разбежались кто куда горазд, как будто Трухзес уже схватил их за загривок. Ганс Флукс тоже — поминай как звали!
Когда Иорг Мецлер и Кольбеншлаг спешились, перед ними опять появился Вендель Гиплер. Доблестные эрингенские граждане не впустили его в город, хотя только благодаря ему добились от графов фон Гогенлоэ немалых уступок. Вместо того чтобы открыть ворота, на городской стене появился шультгейс и заявил, что они не получали от его светлости никаких распоряжений насчет укрепления гарнизона и обеспечения города съестными припасами. Поэтому они лишены возможности оказать сопротивление Трухзесу и, опасаясь его мести, не могут впустить крестьян.
— Все они одним миром мазаны! — воскликнул Мецлер, выслушав канцлера. — Графы Лёвенштейны и Вертгеймы тоже не выполнили своих обязательств. Ведь они присягали на верность евангелической рати на «Двенадцати статьях», а теперь отвиливают.
— Зато мы теперь по крайней мере знаем, на кого можем положиться, — возразил Гиплер. — Поспешим же в Краутгейм.
Мецлер вместе с Кольбеншлагом постарались установить порядок среди остатков евангелической рати, и затем все тронулись в путь. Кольбеншлаг со своими франконцами шел в арьергарде. Но не успели они удалиться от Эрингена, как у них в тылу показалась конница Трухзеса. Однако гористая местность, пересеченная узкими, извилистыми ложбинами, а также стойкость франконской пехоты заставили всадников отказаться от преследования. На походе к крестьянам стекались из всех деревень свежие пополнения; вернулось немало и беглецов, оправившихся от страха, который нагнала на них измена Геца. К Гиплеру снова вернулась его энергия, и по прибытии в Краутгейм он тотчас разослал гонцов вверх по долине Таубера и в Вюрцбург, требуя скорейшей присылки подкреплений. Сборным пунктом был назначен городок Кёнигсгофен, расположенный к северу, на Таубере. Туда и направился Гиплер, ибо Трухзес, выступив из Неккарсульма на Мекмюль, угрожал зайти с правого фланга и отрезать крестьянские войска от Вюрцбурга.
Между тем вюрцбургский съезд вслед за манифестом ко всей немецкой нации выпустил обращение ко всем городским и сельским общинам Восточной Франконии, призывая их к неукоснительному повиновению властям. Не только прямое сопротивление, но и нерадение при выполнении приказов будет караться по всей строгости закона. Это было то самое обращение, которое послы уже доставили в Ротенбург. Но, требуя повиновения от всей Восточной Франконии и противопоставляя себя князьям и сеньорам, как высшую государственную власть, съезд опирался на древнее право свободных общин, бывшее некогда единственным источником всякой власти в германском государстве. Оксенфургский старшина предложил, чтобы съезд объявил себя представителем свободных общин Франконской земли. Вспомнив о разговоре за столом у Стефана фон Менцингена, Пецольд предложил созвать ландтаг с участием не только союзных сельских и городских общин, но и общин всей Франконии, не исключая Бамберга и Нюрнберга.
