Элисон Уэйр - Брачная игра
– Нам снова явлено чудо.
Елизавета опустилась на колени и воздела руки к небу.
Вторжение в Англию, которое готовилось столько лет, окончилось сокрушительным поражением врагов. Они победили! Это была одна из величайших побед в долгой и славной истории Англии.
В Лондон Елизавета ехала верхом, предвкушая торжественную встречу и целую череду празднеств, посвященных победе. Весть о победе успела разнестись по окрестным городам и деревням. На всем протяжении дороги Елизавету встречали ликующие толпы. Люди выкрикивали приветствия, славя Бога и королеву. Елизавета тоже благодарила Бога, что дожила до столь славного времени!
Елизавета решила вознаградить Роберта, назначив его лордом-наместником Англии и Ирландии. Это давало ему больше власти, чем кому-либо из ее подданных.
– Ваше величество, я призываю вас еще раз все серьезно обдумать и взвесить, – просил ее осторожный Бёрли. – Ваше назначение фактически делает его вице-королем.
– Я того же мнения! – присоединился к Бёрли не менее осторожный Уолсингем.
Они так противились этому назначению, что Елизавете пришлось отказаться от своего замысла. Жаль, Роберт не узнает, какой высокой должностью она хотела его наградить. Но может, ему было достаточно триумфальной встречи, устроенной в Лондоне?
А торжества в честь великой победы продолжались. В августе граф Эссекс устроил в Уайтхолле впечатляющую постановку, где рассказывалось о недавних событиях. За постановкой последовал рыцарский турнир, где пасынок Роберта заметно превосходил остальных. Елизавета следила за турниром из окна башни Кокпит-Гейт. Когда зрители заметили ее, они дружно опустились на колени и не хотели вставать, пока королева жестом не попросила их подняться.
– Да благословит Бог мой народ! – выкрикнула она из открытого окна.
– Боже, храни королеву! – отвечали ей сотни голосов.
Стоя вместе с Робертом возле окна, она радовалась успехам молодого Эссекса и искренне рукоплескала ему. После возвращения Роберта из Тильбюри они почти все время проводили вместе, а по вечерам обедали вдвоем.
«Совсем как в старые добрые времена, – думала Елизавета. – Какое счастье, что Роберт снова рядом!»
Однако в этот вечер Роберт отодвинул тарелку со своим любимым кушаньем.
– Я совсем не голоден, – признался он. – Всю эту неделю я ел как лошадь. Надо и о диете подумать.
– Ел как лошадь? – повторила Елизавета. – Да ты едва прикасался к еде. И вообще, Глаза мои, что-то ты опять выглядишь усталым.
– Бесс, а я действительно устал. Эти недели были слишком утомительны для такого старика, как я.
– Тогда бросай все и отдыхай! – Елизавете вдруг стало тревожно за него. – И обязательно принимай лекарство, которое я тебе дала!
– Да ты не волнуйся так, дорогая моя королева. Мне просто нужно снова съездить в Бакстон и попить тамошних вод. После них буду как новый.
И Роберт улыбнулся Елизавете.
Раз он собрался в Бакстон, а путь туда неблизкий, значит ничего серьезного. Просто устал. Елизавета уцепилась за эту спасительную мысль.
– Робин, обязательно поезжай на воды, хотя… мне очень тягостно расставаться с тобой в такое время.
– Но я же не на год туда еду. К благодарственной службе в соборе Святого Павла обязательно поспею.
– Ты что, шутишь? Или ты собираешься проторчать в Бакстоне до ноября?
– Шучу, дорогая. Я пробуду там не дольше, чем это нужно моим внутренностям.
– Когда ты уезжаешь? – спросила Елизавета, боясь услышать ответ.
– Вообще-то, собирался нынче вечером. Если выехать сейчас, к ночи я достигну Эджвера, а поутру выеду в Кенилворт. Чем раньше я двинусь в путь, тем раньше начну лечение и тем быстрее вернусь к тебе.
– Тогда с Богом, дорогой Робин. И пусть Он благополучно приведет тебя назад ко мне.
Роберт встал. Он почему-то мешкал. Потом вдруг нагнулся, поднял Елизавету на ноги, крепко обнял и нежнейшим образом поцеловал. Это был не просто «поцелуй на прощание». Это был поцелуй влюбленного. Елизавета уже забыла, когда в последний раз он целовал ее так.
Затем отстранился и, улыбаясь, сказал:
– Истинная радость для моего сердца – видеть глаза вашего величества. Эта радость превосходит все прочие мирские радости. Пока я не вернусь, каждый час вдали от тебя будет казаться мне годом.
Изящно поклонившись, Роберт вышел.
Через несколько дней Елизавета с огромной радостью читала его письмо. Он было послано из Райкота, что в графстве Оксфордшир. Вместе с Робертом они часто гостили там у лорда и леди Норрис.
«Я смиреннейшим образом умоляю ваше величество простить ее старому верному слуге дерзкое любопытство, – писал Роберт. – Однако мысли о тебе постоянно наполняют мою голову, и я молю Бога, чтобы даровал тебе отменное здоровье и долгую жизнь. Что же касается меня, я продолжаю потчевать твоим снадобьем свое бренное тело и нахожу, что сие лекарство приносит мне больше пользы, нежели все остальные. Надеюсь дополнить это пользою от ванн из целебных вод, не забывая, естественно, постоянно возносить молитвы о здравии моей королевы. Целую твои стопы. Пишу это в Райкоте, в известном тебе старом доме, утром четверга, готовый продолжить путь в Бакстон. Твой самый верный и преданный слуга, Р. Лестер».
По-настоящему он должен был бы сейчас беспокоиться о собственном здоровье. Как это на него похоже – в первую очередь думать и беспокоиться о ней. Елизавета представила Роберта в обществе гостеприимных Норрисов. Быть может, у него хоть там пробудится аппетит. Вскоре он приедет в Бакстон и начнет лечение.
К Елизавете вернулась ее легкая, пружинистая походка. Она предвкушала возвращение Роберта. Воды обязательно ему помогут, в этом она не сомневалась. А пока обдумывала, каким должен быть ее новый портрет в ознаменование победы. Художник изобразит королеву на фоне Испанской армады – так они называли теперь уничтоженный флот короля Филиппа. Хаттон и Эссекс вплотную занимались устройством пышных празднеств, взяв себе в помощь и сэра Генри Ли, носящего титул королевского защитника. По приказу Елизаветы была выбита медаль со словами, которые она произнесла, узнав о гибели Армады: «Господь взмахнул дланями своими, и рассеялись враги наши». Елизавету переполняла такая радость, что она даже приказала выпустить из Тауэра беднягу Дэвисона.
Погода словно подыгрывала ее удивительному состоянию. Дни мелькали, полные радостного возбуждения и ожидания чего-то удивительного, о чем Елизавета даже боялась думать.
Теплым сентябрьским вечером Елизавета возвращалась из увеселительного плавания по Темзе. С лютней в руках она сошла на берег. В личных покоях ее дожидался Бёрли.
– Мой добрый Дух, почему в столь славный день у тебя такое угрюмое лицо? – игриво спросила Елизавета.
– Ваше величество, у меня новость не из приятных, – каким-то хриплым, не своим голосом ответил лорд-казначей.
– Неужели Парма? – испуганно вскричала королева.
Неужели своим неуместным ликованием она прогневала Бога? Но не может же Господь быть таким жестоким, чтобы лишить ее победы.
– Нет… Моя дорогая королева, я не знаю, какими словами вам об этом сказать. Роберт… скончался.
– Нет!
Сердце Елизаветы противилось этому. Глубины ее души противились этому.
– Он не мог умереть! Нет! Нет!
– Я скорблю вместе с вами, – пробормотал Бёрли.
Елизавета рухнула на стул, спрятав лицо в ладонях. Ее пальцы взмокли от слез. Роберт умер. Умер, и с ним умерла вся его слава. Вся его любовь к ней. Его нежность, забота. Его величие, которым он заслуженно гордился. Все это тоже умерло. Она больше не увидит улыбки на его дорогом лице. Книга его жизни закрылась, и повествование прервалось на самой прекрасной странице.
Бёрли молча стоял, не мешая ее рыданиям.
– Может, мне уйти? – через некоторое время спросил он, стараясь говорить как можно мягче. – Послать за вашими фрейлинами?
Сделав над собой усилие, Елизавета остановила рыдания.
– Расскажи, как это случилось, – запинающимся голосом произнесла она.
Ее Роберта, ее дорогих Глаз больше нет. Как теперь жить?
– Он ехал в Кенилворт. По дороге его вдруг начал бить озноб. Роберт решил, что где-то простыл, и поначалу не обращал внимания. Озноб перешел в лихорадку. Поднялся жар. Роберту пришлось остановиться в Конбери – там у него охотничий домик. Где он и лег в постель. Умер он этим утром, в четыре часа. Рядом находился всего один слуга, а иначе и глаза ему закрыть было бы некому.
Елизавета снова зарыдала. Не помогло ни величие, ни богатство. Ее Робин, ее драгоценные Глаза, умер почти в полном одиночестве.
– Ваше величество. Мне тяжело, что именно я был вынужден сообщить вам эту скорбную новость.
Вопреки придворному этикету, вопреки своему обыкновению Бёрли положил руку на вздрагивающее плечо Елизаветы.
– Он стал мне добрым другом и соратником. Мне будет очень его не хватать. Всем нам.
