Давид Бек - Раффи
Чуть поодаль, не смея приблизиться, столпились придворные. В минуты гнева хан бывал так же страшен, как этот огонь, пожирающий дома. Один из приближенных отдавал распоряжения толпе, другие ждали приказов хана.
— Пожар — дело рук христиан, визирь, — заговорил наконец хан.
— Верно, господин, — ответил визирь.
— Христиан, проживающих в нашей крепости.
— Я с тобой согласен, — подтвердил визирь.
— Сию же минуту я велю перебить их, как собак!
— Слишком поздно, — проговорил визирь.
— Почему?
— Неужели не слышишь барабанной дроби?
— Слышу. Но что это значит?
— То барабанщики Давида Бека. Враг вступает в крепость.
Хаи побледнел.
— Враг вступает в крепость! — повторил он с тем смехом, который в минуты гнева заменяет слезы. — Где же в таком случае мое войско? Где военачальники, долг которых — защищать крепость?
— Одни сбежали, другие тушат пожар. Неприятель устроил в нашем городе пожар, чтобы отвлечь внимание, и тем временем ворвался в крепость.
— Как же быть? — в отчаянии произнес хан.
— Я бы с твоего позволения подумал о перемирии.
— Ни за что!
— Так можно было бы спасти тысячи жизней.
— Лучше всем им погибнуть вместе со мной, чем склониться перед гяуром. Разве тебе неведом символ нашей веры, визирь, — не склоняться перед иноверцем? Мусульманин или властвует, или умирает
Тут во двор хлынула вооруженная толпа под предводительством главного муллы, шедшего с саблей наголо. Впереди него шествовали два чавуша[162][163] со знаменами. Они читали проповедь:
— Мусульмане! Настал час испытания! Гяуры захватили нашу крепость. Аллах и его пророк повелевают с оружием в руках сопротивляться врагу!
Эти слова разожгли ярость толпы и тысячи голосов произнесли:
— Мы готовы! Мы готовы!
Хан подошел к главному мулле, взял его за руку и сказал:
— Я тоже готов. К велению аллаха и пророка я добавляю и свое повеление: сопротивляться врагу до последней капли крови!
Фанатизм толпы достиг предела: устами муллы, своего духовного представителя, ей приказывал сам бог, а устами хана, своего светского представителя, — пророк.
Неся перед собой духовные знамена, чавуши вышли из дворца, сразу за ними шли главный мулла и хан, а следом — толпа.
Когда дошли до главной площади, хан обратился к мулле:
— Ты, святой отец, веди толпу, а я поведу войска.
— Да, так будет правильно, — ответил главный мулла.
Они расстались.
Главный мулла вместе с народом пошел вперед. Чавуши громко читали проповедь. Толпа сгущалась, каждый мусульманин, взяв свое оружие, присоединялся к ней.
Хан же остался на площади. Когда все удалились, он приказал визирю:
— Прикажи бить в барабаны, сзывать войско.
Пока соберется их войско, мы перейдем в ряды воинства Давида Бека, посмотрим, что же происходит там.
В ту минуту, когда два чавуша обходили улицы города, созывая народ, и провозглашали веление бога и его пророка — в ту же минуту двое глашатаев объявили армянскому войску приказ Бека: «Не жалеть, убивать не щадя»
Всего за несколько часов до этих событий неподалеку от расположившегося на берегу Гехвы[164] войска, на горном плато одиноко сидел человек. Он не отрываясь смотрел на крепость, лишь изредка переводя взгляд на темное ночное небо. Весь его вид выражал крайнее нетерпение, хотя различить что-нибудь во мраке было трудно. Однако то, что он жаждал увидеть, могло ярче всего засверкать именно в темноте. Чтобы как-то убить скуку и ожидание, он время от времени зажигал чубук и затягивался. Он напоминал страстных звездочетов, что проводят ночи напролет без сна в поисках желанной звезды, чтобы совершить свое великое волшебство.
«Никакого толку от этих псаломщиков, — сердито заговорил мужчина сам с собой, — все у них — обряд, действо, таинство…»
«Псаломщиками» он называл священников.
«Хоть в ста водах выкупай, все равно не выведешь из них запаха ладана», — буркнул он.
Кругом были горы, скалы и леса. Мужчина сидел на обломке камня, опершись спиной о ствол могучего векового дуба. В этой позе он походил на большого вурдалака, утоляющего жажду людской кровью. Он сидел здесь с того самого времени, как в войсках Давида Бека было получено тайное письмо из крепости.
Его нетерпение и раздражение достигли предела. Если бы кому-нибудь удалось в эту минуту разглядеть его лицо, он бы испугался: лицо мужчины было очень хмурым. Что же так возмутило его?
По своему характеру эго был добрый, милосердный и тихий человек. Но известно, что такие люди в пылу гнева бушуют, как страшные бури в Тихом океане. Хоть и не часто штормит океан, но уж когда начнет, то кораблекрушение неминуемо.
Его мрачное лицо сразу прояснилось, когда он увидел над крепостью алые сполохи. Они росли, становились ярче и, подобно первым солнечным лучам, осветили окружающие горы. Порой сполохи гасли, словно по ним проходили черные тучи и закрывали собой яркое свечение. И уже з следующую минуту надо всем этим разорвалась в воздухе ракета, и огненные искры посыпались во все стороны
«Наконец-то! — произнес мужчина и встал. — Итак, занавес поднялся, „псаломщик“ появился на сцене».
У подножия горы на берегу реки располагалось войско Давида Бека. Мужчина спустился с горы и направился к палатке мелика Парсадана. Большая часть ополченцев не сомкнула ночью глаз. Мужчина шел и ворчал себе под нос:
«Небось, он и не спит вовсе. Старые дэвы спят раз в семь лет, и семь дней подряд».
Он оказался прав: в шатре старого воина горел свет. Мелик Парсадан сидел один в палатке и читал маленькую книжку. То был Нарек, к которому благочестивый старик питал большую склонность, обращаясь к нему ежедневно по утрам и вечерам.
— Оставь свою книжку, — сказал вошедшим. — Батман-клыч персидского царя принес тебе благую весть.
— Какую? — спросил тот, пряча Нарек за пазуху.
— Наш брадобрей проявил свое лекарское искусство, — со смехом произнес он.
Мелик Парсадан знал, что тер-Аветик проник в крепость под видом цирюльника, но какую еще шутку он выкинул, пока не имел понятия.
— Что он там еще сделал?
— Устроит пожар и пустил ракету.
Морщины на лице набожного старика, всего несколько минут назад читавшего Нарек, разгладились. Он радостно схватил Баиндура за руку и сказал:
— Спасибо, князь, спасибо! Весть и в самом деле благая. Ты видел пожар своими глазами?
— Да, да, своими, не чужими же, — ответил князь Баиндур. — Всю ночь не спал. Сидел на вершине утеса, как черный ворон, и считал минуты, когда взлетит эта проклятая ракета.
— Благодарю тебя, господи! — воскликнул
