Валерий Кормилицын - Держава (том первый)
В обществе давно знали, что чувство юмора у обер–прокурора весьма своеобразное.
— Десять суток гауптвахты подпоручику преподнёс, — заговаривал зубы Победоносцеву великий князь. На Рубанова он уже внимания не обращал.
— Да что там гауптвахта… Слушайте политический анекдот про царя.
Николай загасил в пепельнице папиросу, поняв, что обер–прокурор своего добьётся и анекдот расскажет непременно.
— Сидит однажды Его величество…
— На гауптвахте.., — попробовал смутить рассказчика Владимир Александрович.
— Да нет, что вы, батенька… Ваше преосвященство… Это у вас все на гауптвахтах сидят. А Его императорское величество сидит.., — сморщил лоб, утеряв на секунду нить повествования, — ах, да… В театре… — вспомнил, где сидел царь. — И не сбивайте меня, ваше… это… ах, да… высочество. Так вот, — на секунду задумался Победоносцев. — Ага! — поймал за хвост ускользающую мысль. — И обратил он высочайшее внимание на человека с густой шевелюрой…
— Ну как у вас, примерно, — указал на лысый череп рассказчика дядя царя, до слёз рассмешив племянника.
«А неплохой анекдот получается… Вон и Ники ржёт как гусарский конь», — успокоился великий князь.
Победоносцев, не обращая на неучтивого слушателя внимания, продолжил:
— Император спросил у адьютанта: «Кто это?» «Мне кажется, ваше величество, это известный поэт», — ответил адъютант. — «Знаю! — перебил его царь. — Это Пушкин», — закатился смехом Победоносцев.
Николай в задумчивости закурил.
Владимир Александрович схватился за голову, а Рубанов бодро произнёс:
— А императором, видимо, Вильгельм был. Он тоже анекдоты рассказывать любит, как и Константин Петрович.
Победоносцев обиделся. Николай заулыбался. Владимир Александрович успокоился, подумав: «А не глупый человек этот Рубанов. Из любой ситуации выход найдёт. Ежели бы я его на дежурстве в нижнем белье заловил, сказал бы, что переодевается в сухую одежду, потому как проверял караулы и весь измок под дождём».
После высочайшей аудиенции, царь направился погулять по парку со старшими дочерьми. Анастасия была слишком мала и осталась с матерью.
С 16 до 17 часов Николай принял с докладом ещё двух сановников.
В 17 часов чай. В сугубо семейной обстановке, без фрейлен и генералов. Затем с 17 часов 30 минут и до обеда, который подавали в 20 часов, вновь работал. На этот раз с документами. Обедали до 21 часа.
За обедом собралось небольшое общество, в которое был приглашён и Рубанов.
Дядя царя с Победоносцевым, отсутствовали.
— Не расстраивайтесь, Максим Акимович, с кем не бывает, — поддержал своего генерал–адьютанта Николай, и после обеда пригласил на партию в бильярд.
Затем до 11 вечера вновь работал с документами.
«И это ещё не самый трудный день у государя, — пожалел Николая Рубанов, — и так каждый день, всю свою жизнь, до самой смерти… Нет ничего хорошего в короне, — пришёл он к выводу. — То ли дело — генерал… А сынулю надо проведать на губе. Вот угораздило Владимира Александровича со своей бессонницей».
Отдежурив и приехав домой, Максим Акимович долго размышлял, сказать жене о недостойном отпрыске или промолчать.
Но за обедом оно как–то само сказалось.
— Вот такие дела, Иринушка, опозорил меня сынок перед императором. Спал на боевом посту.
— Бедный мальчик, — по–бабьи всплеснула руками Ирина Аркадьевна. — Владимиру Александровичу поменьше шампанского на сон грядущий следует пить, тогда и сам спать будет и другим даст.
— Это ты откуда про шампанское знаешь? — попытался напустить удивление на лицо супруг.
— Да весь Петербург говорит… Откуда знаю… — ворчала супруга. — Одевайтесь, сударь и поехали навещать сына, — распорядилась собрать корзину с провизией. — Голодает, наверное, мальчик, — смахнула с ресниц слезу.
— Мадам, ведь я же после дежурства, — сделал попытку отвертеться от совместного вояжа на гауптвахту.
— Уверена, что вы, сударь мой, всю ночь дрыхли в царских апартаментах… Вас–то Его высочество проверять не станет.
— Да как ты можешь так говорить? Я на службе с юнкерских времён не сплю, — воровато прятал глаза.
— Надевайте, мон шер, свою генерал–адьютантскую шинель и в путь, — распорядилась супруга.
На гауптвахте Аким пользовался огромным почётом. Как же. Попался ни какому–нибудь полкашу, а самому великому князю. Даже капитан Лебедев простил подчинённому трое суток ареста. Сам–то тоже спал. Да ещё под боком у жены.
Офицеры полка не забывали потерпевших, а тем более собранский повар Александр Иванович. Как он мог оставить в голоде своего тёзку, ну и заодно этого соню, молодого подпоручика.
Когда Архип Александрович, в возке на литых шинах, привёз господ на Садовую к Комендантской гауптвахте, там уже стояло несколько экипажей.
Узрев генерал–адьютанта, приехавшие проведать друзей офицеры, мигом испарились.
Стоявший у окна Аким, увидев свою матушку, сделал кислое лицо.
«Ну вот… И на гауптвахте от неё не скроешься. И отец хорош. Ну чего он её сюда привёз… Все теперь подумают, что я настоящий маменькин сынок».
«Как страдает, бедненький… Лицо какое несчастное…», — разглядывала сына Ирина Аркадьевна, доставая из возка поклажу и протягивая её мужу.
— Мне не положено корзины носить, — стал отказываться тот.
— Нет, я понесу, — отрезала Ирина Аркадьевна.
«Не надо всё жёнам говорить», — слишком поздно понял свою оплошность Максим Акимович.
Зато после гауптвахты Аким обрёл неожиданную радость: получил письмо от Натали. Прочитав, узнал, что в первых числах ноября они приедут в Петербург.
____________________________________________
В выходной, с иголочки одетый Рубанов вышел из ворот казармы, дома ночевать не захотел, и огляделся, отыскивая взглядом извозчика.
Увидев офицера, к нему тут же подкатили два лихача.
— Ваш сиясь, — хором произнесли они, кося друг на друга злыми глазами.
«Видно, успели уже цапнуться либо на водопойке, либо сейчас из–за меня», — хмыкнул Аким, слушая возчиков, вразнобой уже оравших:
— Прокачу с высшим шиком, — бил себя в грудь один.
— Домчу с наивысшей скоростью, — доказывал другой.
Подумав, выбрал «высший шик».
У подьезда Бутенёвых, мешая пройти, расположился точильщик ножей со своим станком.
Глянув на подъехавшего офицера бодро загундел:
— Точу-у ножи-и, ножницы-ы…
— Алебарды, мечи, топоры, сабли-и, — проходя мимо, и наливаясь какой–то детской радостью, удивил точильщика Аким.
«То–то в щенячьем возрасте счастье было, — вспомнил, поднимаясь по лестнице, — запоздав, в темноте по саду добежишь домой, и радуешься, что тебя не съели…», — нажал кнопку звонка, и постарался убрать глупую, счасливую улыбку.
Дверь открыла сама Натали.
— Аки–и–м, — радостно воскликнула она, и хотела взять за руку, но сдержалась.
С трудом напущенная на лицо лёгкая меланхолия без следа испарилась, когда увидел невысокую стройную девушку с жёлтыми глазами.
— Натали-и, — рот расплылся в блаженной улыбке.
«Будто халву увидел», — попробовал осудить себя Рубанов, а душа его дрогнула от предчувствия счастья.
Он поймал её взгляд и уловил какую–то новую, неизвестную нежность.
Войдя, склонился и поцеловал ставшую почему–то безвольной, руку.
«Ну вот, — подумал он, — по–моему, не успел добежать по тёмному саду домой», — чуть дольше задержал её руку у губ.
— Какой ты стал.., — освободив руку, отступила на шаг.
— Какой? — нахмурил брови, стараясь выглядеть серьёзным.
Но Натали, застенчиво улыбнувшись, не успела сказать, а может — не захотела, оглянувшись на подошедшего к ним отца.
— Какие-е гости, — расставив руки, шёл он к Акиму.
Осунувшийся и ещё больше похудевший, он упорно старался выглядеть военным. В том, как сидел на нём мундир без погон, в его стройной осанке, сразу виделся бывший строевой офицер.
— Вас орденом Андрея Первозванного за подтянутый вид надлежит высочайше наградить, — польстил отставному капитану.
— Ну, вы скажете, — радуясь то ли встрече, то ли комплименту, произнёс Бутенёв, обнимая гостя. — Милости просим, — жестом пригласил в комнаты, рассмеявшись благодушным, душевным смехом.
Акима провели в тепло натопленную просторную комнату и усадили на диван.
Через минуту он быстро поднялся поздороваться с вошедшей матерью Натали.
— Сейчас за стол сядем, — ласково поцеловала она молодого офицера в лоб.
Не успел Аким удобно расположиться на диване, как после продолжительного звонка, в комнату ввалился сам подполковник Кусков. Левую руку он держал за спиной, а в правую вцепилась довольная жизнью Зинаида Александровна.
— А почему один, где же остальные, — затараторила она, не отпуская руку любимого.
— Зина-а, — вырвался он и уселся рядом с Акимом.
Рубанов уже привык к своему статусу гвардейского офицера, и не вскакивал чёртиком перед старшим по чину.
