Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
– Спасибо за это дорогому товарищу Сталину! – возгласил Брыкин, кривляясь. – За то, что не всех врагов народа записывают в троцкисты, а только избранных. Толька, твой отец был настоящий троцкист или липовый?
– Мой отец был инженер, – отозвался Черных, не отрываясь от тетрадки.
Фомичев заглянул ему через плечо. Аккуратным косым почерком Толя заполнял страницу рукописного журнала «Карась и щука». Журнал существовал пока что в единственном экземпляре и был информационным рупором подпольной группы, которая еще не имела названия, но уже разрабатывала стратегические планы. Заполнять журнал материалом по мере его созревания мог любой участник группы. На первой странице рупора крупно были выведены слова: «Прочитай и подумай о своей жизни: за то ли боролись наши отцы-революционеры?»
Синими чернилами Толик старательно переписывал с куска оберточной бумаги карандашный набросок: «Рабочие были и остались рабами, черной костью. Белая кость – партийцы-большевики, которые заняли место прежних дворян-угнетателей. К рабочим эти новые хозяева, господа-большевики относятся как к собакам. Народные массы для них навоз, которым удобряется история…»
– Ленька обещал раздобыть для журнала едкие стишки на смерть Кирова, – сообщил Фомичев.
– Ладно, – сказал Черных. – Тут еще останется место.
В квартиру ворвались трели звонка, Брыкин пошел открывать. На пороге стояли девушки: Муся Заборовская с задорно торчащими у румяных щек локонами прически каре и незнакомка с красиво подколотыми на затылке длинными волосами.
– Девчонки! – расплылся Генка в улыбке.
– Это Женя Шмит, моя подруга, – представила Муся незнакомку, которая отдала свое пальто Брыкину, ставшему невозможно галантным.
Удивленно озираясь, девушки прошли в столовую.
– Ого! – Муся оценивающим взором окинула стол с яствами и, напустив на себя равнодушный вид, направилась к трюмо с зеркалом. Поправила прическу и складки темно-зеленой блузки на груди, скользнула пальцем по значку «Ворошиловский стрелок», стирая с него невидимые пылинки. Комсомольский значок рядом с ним оставила без внимания. – А где Игорь? И Звягин опаздывает. Девушкам положено, а мальчики могли бы быть и повежливее, не заставлять себя ждать.
– Не бузи, Муська, – рассмеялся Фомичев. – Комсомолкам опаздывать тоже не положено.
– Вот он, твой Игорь, – объявил Генка, убегая в прихожую после очередного звонка.
– Вот еще, почему это он мой, – пожала плечами Муся.
Минуту спустя столовая взорвалась бурным оживлением. Игорь Бороздин, как всегда, серьезный, неулыбчивый, собранный, гладко причесанный, сын председателя Муромского райисполкома, принес под глазом свекольного цвета наплыв. Его окружили и забросали вопросами. Брыкин хохотал, Муся смотрела обиженно.
– С отцом поговорил, – объяснил Игорь, считавшийся руководителем группы.
– Сказал ему, что Сталин дурак и сволочь? – смеялся Генка.
Игорь нашел глазами Мусю и, адресуясь к ней одной, стал рассказывать:
– Я говорю ему: вы, большевики, все время твердите, что уже построили социализм в стране и идете к коммунизму. Вы ждете революций по всему миру, помогаете деньгами десяткам компартий в разных странах. Вам нужны деньги, много денег, миллионы. И вам нужно продовольствие, чтобы кормить всех. Своих товарищей вам нужно кормить досыта и с добавкой. Почему же вы так изуверски относитесь к русскому мужику, который дает вам это продовольствие? Морите его голодом и нищетой, ликвидируете самых работящих.
– Что он тебе ответил?
– Он сказал: потому что крестьяне – это мелкие феодальчики. Они копируют своих прежних хозяев-помещиков и обделяют городской рабочий класс, если дать им волю. Вот почему этих хозяйчиков нужно давить и уничтожать, как клопов-кровососов. Не только кулаков, но и подкулачников. Чтобы и у деревенских бедняков не было ни единой возможности выбиться когда-нибудь в богатеи. Вот что мне сказал мой отец.
– По крайней мере, честно. Его слово не расходится с делом.
– Твой отец из рабочих? – спросила Женя.
– Был крестьянином, еще до войны ушел работать на фабрику. Я так и говорю ему: ты же сам из деревни, ты был в партии эсеров, которая за крестьян. Зачем ты продал себя большевистским бандитам, которые грабят и уничтожают мужиков? Ты сидишь в своем председательском кресле как старая шлюха, у которой теперь свой бордель со штатом размалеванных кокоток.
– Фу. – Муся сморщила нос. – Грубо.
– Может быть. Я не девушка, чтобы думать в такой момент о вежливости и приличиях. Но замечу: сорвался он не на шлюхе, а на партии эсеров. Он был эсером недолго и скрывает этот факт биографии. Иначе его вычистят из сталинской партии, а без нее он никто. Так и говорит все время: «Без партии я никто». Он нервничает из-за чисток, которые сейчас идут во всех партийных комитетах. Мой отец трус и приспособленец, – с презрением окончил рассказ Бороздин.
– Точно, у них сейчас жаркая пора критики и самокритики, – подхватил Брыкин. – Мой приходит домой только ночевать. Ездит по собраниям, усиливает бдительность, учит разоблачать и исключает из партии. Потом исключенных объявляют почем зря троцкистами и расстреливают. Сейчас любое партсобрание – как церковная исповедальня с кающимися блудницами.
– Где же Ленька? Жрать хочется, а тут изволь ждать, – недовольно высказался Фомичев, лучший друг и одноклассник Звягина, его напарник по хулиганским вылазкам, всяческим бузотеркам.
– Давайте выпьем, есть тост, камрады. – Генка разлил по стаканам портвейн и, подняв свой, вдруг заговорил самым известным в стране голосом с грузинским акцентом: – Выпьем, товарищи, не за старые методы, не методы дискуссий, а за новые методы, методы выкорчевывания и разгрома!
– К чертям грузина и его методы, – хмуро возразил Юрка, допивая.
Решили не ждать больше Звягина, расселись за столом. Брыкин принес из кухни большую кастрюлю с теплыми еще сосисками. Игорь присматривался к Жене, сидевшей напротив. Та отвечала ему спокойным взглядом человека, сознающего свое старшинство по возрасту и жизненному опыту.
– Я тебя помню, ты училась в классе на год старше, – сказал он. – Ты работаешь?
– Санитаркой в тубдиспансере. Хочу выучиться на врача.
– Комсомолка?
– Нет.
– С билетом проще поступить в институт, – встряла Муся. – Без него тебе кое-какие дороги закрыты.
– Мне не нужны эти дороги. У меня своя.
– Жить, товарищи, стало лучше, жить стало веселей, – актерствовал Брыкин, изображая генерального секретаря партии. – Кому стало? Сталину, наверное, весело, что тысячи дураков кричат и пишут в газетах про великого Сталина. По радио одни хвалебные речи про Вождя народов и прочих вождишек. Все достижения Льва Давыдовича приписали Сталину. Меня тошнит от этого! Даже в букваре написали «дорогой товарищ Сталин» и учат по нему читать.
– Что думаешь о будущей войне с Германией? – спросил Бороздин, обращаясь к Жене.
– Война будет, – коротко ответила та.
– Кто победит?
– Не знаю. А ты можешь ответить на этот вопрос?
– Могу. Победят Германия и Япония. Коммунисты проиграют фашистам сначала в Испании, потом их режим рухнет и в Советском Союзе. Тогда нам понадобятся новые люди,
