Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева
Тем временем в Москву продолжали стекаться со всего государства Русского войска, приезжали посыльные из северных уездов и княжеств за приказами, когда и в каком направлении выходить войскам. Снова Москва наполнилась всадниками, гарцующими перед московскими красотками в дорогих доспехах и при оружии, с саблями, колчанами, дорогими поясами, на которых болтались ножи, кинжалы и сабли в драгоценных ножнах.
30 сентября 1477 года Иоанн послал в Новгород размётную грамоту с подьячим Родионом Богомоловым. Объявил войну. А уже 9 октября, в четверг, в день памяти святого Апостола Иакова, отстояв заутреню и получив благословение духовного отца своего митрополита Геронтия и матушки Марии Ярославны, а также прощальный поцелуй от супруги своей Софьи Фоминичны, также одобрившей этот поход, тронулся великий князь со своим воинством в путь, к пока ещё вольному Великому Новгороду.
Властвовать на Москве оставил сына своего и наследника Ивана Молодого. Тот тоже просился в поход, рвался в бой, но отец решил оставить его дома в полной безопасности. Он даже в малой степени не хотел рисковать своим единственным наследником. И, пожалуй, в первый раз пожалел, что он у него единственный.
И снова потекли всеми дорогами, какие только вели с южных земель на север, войска. Сам великий князь с младшим братом Андреем Меньшим шёл в сторону Волока и уже 14 октября отстоял тут обедню. Здесь же он встретился со знаменитым тверским вельможей, князем Андреем Борисовичем Микулинским, который привёз приглашение великого князя Тверского Михаила Борисовича посетить его город. Иоанн глянул на гостя своим пронзительным оком и сказал сердито:
— Не пировать, чай, я еду, а воевать. Вы мне лучше побольше полков пришлите да кормов. А таскаться мне по чужим городам недосуг.
Но Микулинского за свой стол пригласил, потчевал радушно, можно сказать, ласково, чарку серебряную подарил.
Тверской князь великий не посмел ослушаться, начал готовить дружины к походу, съестные припасы для москвитян прислал.
Неотвратимо приближалось неисчислимое Московское воинство к Новгороду. Сам Иоанн шёл с отборными полками между Яжелбицкой дорогой и рекою Метой, царевич Даньяр и Василий Образец с войсками — по Замете, Даниил Холмский — перед Иоанном. По правой стороне от государя двигался князь Семён Ряполовский с суздальцами и юрьевцами, по левой — брат великокняжеский Андрей Меньшой; между дорогами Яжелбицкой и Демонской — князья Александр Васильевич и Борис Михайлович Оболенские; по самой дороге Яжелбицкой — Фёдор Давыдович Палицкий с князем Иваном Васильевичем Оболенским с братьями и многими детьми боярскими.
А Новгород тем временем заполнялся беженцами: люди боялись грабежей и убийств, спешили со всех окрестных земель спрятаться за стены крепости со своим скарбом, лошадьми, телегами, живностью. Князья с боярами делили власть, а урон несли маленькие простые людишки, которые не принимали никаких решений, не требовали свободы, не боялись сменить одних господ на других. Они хотели лишь, чтобы им не мешали жить и работать по их силам. Но приближалась гроза, и они знали, что она пристукнет в первую очередь именно их, наименее защищённых, и они бежали в город, куда их не очень-то хотели пускать те, кто эту войну затеял. Крепость наполнялась, создавая тесноту, неудобства, грязь. Наступали холода, для многих людей не хватало помещений, им приходилось ночевать и жить на своих телегах, в палатках, пристраиваться на сеновалах у добрых людей, в их холодных сенях, на дворах. Появились проблемы с едой. Новгород начинал стонать.
19 октября в Торжке Иоанн одержал первую маленькую победу. Здесь ему пали в ноги два новгородских боярина — Лука Клементьев с младшим братом Иваном. Оба просили великого князя принять их на службу. Конечно, расспросил он братьев, что творится в Новгороде, как настроены люди. Братья сказали честно:
— Поначалу, государь, все возмутились, что ты хочешь их независимости лишить, веча. А теперь страшно стало, народу набилось в крепости, словно сельдей в бочке, паника начинается...
— А что же вы сюда пожаловали?
— Мы, государь, и сразу своим землякам говорили, что Русь единой быть должна, что мы, христиане православные, не должны за Литву держаться. Мы за тебя стоим.
— Хорошо, — довольно молвил Иоанн, — дело я вам найду, пока ступайте к окольничему Ивану Васильевичу Ощере, он вас пристроит.
27 октября на Волочке пожаловал ещё один перебежчик — посадник новгородский Григорий Михайлович Тучин. У того были особые причины поспешить навстречу Иоанну. Чувствовал посадник, что и на этот раз возьмёт верх государь Московский и крепко не поздоровится его противникам. И в числе первых достанется ему, Тучину. Причём не за какие-то новые грехи, а за все предыдущие вместе. Отец его, Михаил Иванович Туча, был двадцать лет назад взят в плен отцом нынешнего князя Василием. Сам он по доносу был арестован два года назад во время мирного похода великокняжеского за измену, за противоборство со сторонниками Иоанна. Еле откупился с помощью владыки и был, как и некоторые другие пленные новгородцы, отпущен после того, как дал клятву не сражаться больше с Иоанном, не глядеть в сторону Литвы. Когда на этот раз в Новгороде начались волнения, когда он увидел, как расправились его земляки с Василием Никифоровым-Пенковым, разделившим с ним судьбу пленника московского, также, как и он, отпущенным после принесения клятвы верности Иоанну, и за то убитым на вече, Тучин испугался, что и с ним могут поступить, как с Василием. Не стал ходить на вече, не стал спорить. Пошептался дома с женой, закопали они на всякий случай в тайное место под домом всё самое ценное, затаился он до времени, спрятался, а когда повалили в Новгород беженцы, втайне бежал навстречу Иоанну, благо кругом такое творилось, что до него никому дела не было.
Бежал посадник Тучин к государю Московскому и не считал себя ни в чём виноватым. Пока сидел он в московской темнице, о многом передумал. И понял, что ничего плохого не случится, если Новгород станет частью единого государства. Верно, придётся с Иоанном доходами своими делиться. А теперь разве не делятся? Да за один свой «мирный» поход двухлетней давности государь вывез от них больше, чем мог бы в виде налогов за несколько лет изъять! А
