Неожиданная Россия. XX век (СИ) - Волынец Алексей Николаевич

К концу XIX века это представление подкреплялось недовольством и завистью по отношению к деловым качествам немцев и их успехам в коммерческих делах, которые они вели в России, их прочным положением в структурах власти. Оно было общим и для интеллигентской и для народной культуры. Мнение о расчетливости и скупости немцев, соединяющееся с представлением об их методичности и педантизме, до сих пор является, как, впрочем, и многие другие стереотипы, расхожей характеристикой немецкого национального характера во взглядах русского общества.

2) Взгляды русского общества на немцев по отношению к труду.

Трудолюбие, усердие, аккуратность, умение рассчитать время, стремление к научным и техническим усовершенствованиям в организации труда, профессионализм, методичность немцев не подвергались сомнению. Методичности немцев в работе неизменно противопоставляется пренебрежительное отношение русских к точности, компенсируемой природной талантливостью русских работников, их склонностью к импровизации, творчеству. Основательность и методичность немцев в любом виде физического или умственного труда и до сих пор часто толкуется как педантизм и является предметом иронических суждений.

3) Взгляды русского общества на немцев по отношению к образованию и науке.

В России все, и высшие слои общества и крестьяне, считали немцев учеными людьми. Правда, немецкая ученость среди простых людей полагалась в лучшем случае неподходящей для применения в России, а чаще всего почиталась за чудачество.

Опять же этот стереотип был свойственен не только «простым людям» – еще Ф.М. Достоевский утверждал, что немцы «хоть и образованны, но глупы, тупы» и не могут сравниться с русскими людьми, отличающимися «широкостью ума». Славянофилы, чье развитие началось в том числе и с увлечения немецкой философией, впоследствии задались целью противопоставить ей некое российское «верующее любомудрие», основанное не на «формальном и логическом» способе мышления, а живом и цельном, свободном от немецкой «умозрительности» «православном, русском», включающем в себя элемент поэтической интуиции, внутреннего просветления.

4) Взгляды русского общества на немцев по отношению к нравственным качествам.

Немцев постоянно обвиняли в холодности, слепой приверженности установленным правилам, тупом следовании задуманному плану, грубости, бесчувственности, высокомерии, пренебрежительном отношении к другим народам, прежде всего к русским.

Стремление «русских немцев» сохранить свою культуру, верность национальным обычаям и традициям толковалось как желание обособиться, отделиться от русских с их «варварской» культурой, независимость поведения – как неблагодарность приютившему их русскому народу.

5) Воинские качества немцев.

Современному читателю по итогам двух мировых войн XX столетия сложно представить, что век назад в России господствовало представление о немецком (прусском) солдате как о неповоротливом, не умеющем быстро овладеть ситуацией, трусоватом, готовом к отступлению приверженце чисто внешних проявлений военного дела (парадной шагистики, «уставщины» и т. п.) Всё это в общественном сознании России накануне Первой мировой войны противопоставлялось «природным» свойствам русского солдата и вообще русского человека – русскому безрассудству, удали, храбрости, простому героизму, терпеливости, жертвенности, верности воинскому долгу и боевым товарищам.

Умозрительности немецких военных планов (вспомним, у Л.Толстого в «Войне и мире» – «Die erste Kolonne marschiert…») противопоставлялась возможность опереться на самоотверженность, воинское братство, ловкость и умение русского солдата с честью выйти из любого трудного положения. Представление о слабости немецких солдат, сложившееся в давние времена Семилетней войны, сохранялось долго. Победа Германии над французами во франко-прусской войне 1870-71 годов была воспринята в России с откровенным удивлением, и даже в начале Первой мировой войны немцев все еще считали слабыми противниками. Лишь с 1915 года, когда русским войскам пришлось отступать под их натиском, это привычное представление о немцах, как трусоватых и неумелых вояках, начало меняться.

6) Взгляды русского общества на немцев по отношению к хозяйственному быту истилю жизни.

Русские восхищались умением немцев рационально вести хозяйство и добиваться прекрасных результатов. Путешественники описывали процветающие крестьянские хозяйства в Германии и в немецких колониях в России. Даже недоброжелатели, жестоко критиковавшие русских немцев и считавшие, что немецкие колонии наносят вред хозяйству русских крестьян и вообще российской экономике, не могли не признавать отличных результатов, достигнутых немецкими колонистами.

Но налаженная, уютная жизнь немцев в то же время представлялась в русском общественном сознании неспособной к порывам, безрассудным поступкам, широким душевным движениям. Над ней посмеивались как над чем-то совершенно чуждым русскому человеку. Всеобщим для России вековой давности было представление о проявляющейся в повседневной жизни на каждом шагу слепой, доходящей до абсурда приверженности немцев к порядку и издавна установленным правилам.

«На весь мир заявить, как я ненавижу немцев…»

Без сомнения, немцы на начало XX века были в Российской империи наиболее влиятельным этническим меньшинством, к которому в наибольшей степени было приковано внимание русского общества. Можно сказать, что за всю историю России, никогда не было более влиятельной этнической диаспоры, чем немцы при династии Романовых.

На этом фоне многочисленные и устойчивые стереотипы русского общественного мнения в отношении растущей Германии и немцев, порождали в обществе России такие фобии, такое отторжение (и обоснованное и шовинистическое), что наличие столь значительной и влиятельной немецкой диаспоры не только не предотвратило и не отдалило, а наоборот, даже приблизило начало германо-российского столкновения.

Здесь приходится констатировать, что в русском обществе столетней давности, наряду с «бытовым» и «теоретическим» антисемитизмом, существовал и аналогичный «бытовой» и «теоретический» антигерманизм. Оба «анти-изма» были тесно связаны с синдромом соседства, с естественной напряженностью взаимоотношений близко соседствующих чужеродных этносов и культур.

Но в отличие от антисемитизма, «антигерманизм» был присущ не только и не столько маргиналам и «низам», сколько наиболее грамотным и развитым слоям русского общества, и русской интеллигенции прежде всего. В данном случае присутствие большой, влиятельной и очень заметной этнической диаспоры российских немцев лишь усугубляло ситуацию.

При этом антинемецкие настроения росли на фоне заметного влияния на Россию и русский народ германской культуры и цивилизации. Именно поэтому российский «антигерманизм» начала XX века парадоксальным образом уживался с откровенным «низкопоклонством» перед культурой и экономической мощью Германии. Признание германского социально-экономического превосходства рождало чувство зависти и незащищённости, в свою очередь питая растущий в России негатив к немцам.

Для большей части русского общества накануне Первой мировой войны были характерны следующее умонастроения, позднее озвученные в мемуарах генералом Брусиловым:

«Если бы в войсках какой-либо начальник вздумал объяснить своим подчиненным, что наш главный враг – немец, что он собирается напасть на нас и что мы должны всеми силами готовиться отразить его, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если только не предан суду. Еще в меньшей степени мог бы школьный учитель проповедовать своим питомцам любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтен опасным панславистом, ярым революционером и сослан в Туруханский или Нарымский край.

Очевидно, немец, внешний и внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие государственные посты, был persona gratissima при дворе. Кроме того, в Петербурге была могущественная русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценою каких бы то ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то время плевала на нас…»