Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги
И вот в наступившие страшные дни бомбежек, взрывов, пожаров призрачная мечта о мешке муки вдруг приблизилась к реалиям городского бытия, но для мальчика вряд ли была доступной. В городе шли грабежи. Это был такой вид грабежей, когда удачливый горожанин мог сказать другу или соседу такую, к примеру, фразу:
- Сегодня грабили маслозавод. Мне удалось утащить полведра масла и кусок макухи.
И друг или сосед не ужаснулся бы моральному падению своего собеседника, а завистливо охнул бы, или же в свою очередь поделился бы радостью, что довелось участвовать в грабеже мельничного комбината и притащить домой мешок муки.
Уже два дня, как на городские кварталы обрушивался то и дело перекатистый гром - это специальные отряды взрывали промышленные предприятия, склады, военные казармы, железнодорожные составы с оружием и с продовольствием. Порой командир подразделения взрывателей сознательно не выполнял приказа на уничтожение объекта, или же кто-то из работников предприятия, наделенный органами правом организовать уничтожение объекта, вырывал в последний момент бикфордов шнур и портил взрывное устройство, подвергая разрушению только запоры и стены продуктовых складов. И тогда начинался грабеж. Уж не знаю, почему в языке не нашлось другого слова для этого действа, и почему “грабежом” назвали беспорядочный унос населением продукции со складов разного рода, ведь эта продукция, так необходимая людям на оставляемой советской властью территории, волей этой власти должна была быть уничтожена, превращена в дым и пепел...
Уже в первый день грабежей бабушка, не выдержавшая зрелища, когда перед воротами двора разгоряченные люди тащили кто на тачках, кто волоком мешки, коробки, банки, повелев внуку сидеть дома и никуда не ходить, пошла в город. Однако, старая женщина не решилась влезть в толчею в проломе стены какого-то склада и пройдя еще немного повернула назад. Только горсточку маленьких гвоздей подобрала она по дороге.
Она нынче жила одна с внуком в своем старом двухкомнатном домике в густо заселенном дворе. Дочь перед самым началом войны приехала к ней с восьмилетним сыном из Москвы на летние месяцы. Зять, родом из Казани, прирабатывал в столице в качестве художника. Жили они более чем скромно в маленькой комнатушке и дочь, работавшая медсестрой в поликлинике, обычно летом брала месячный отпуск и приезжала в Крым. Здесь были родственники в горных и приморских деревнях, и мальчик Диян прекрасно проводил лето. А муж-художник между тем имел возможность расставить в московском их жилище мольберты и поработать над своими картинами. Наиль был талантлив и ему была обещана персональная выставка, но забота о ежедневном пропитании не оставляла времени для завершения творческих замыслов.
Когда вдруг началась война, то первым побуждением Зоре было срочно вернуться с сыном в столицу. Однако по здравом размышлении она написала мужу, который, надо сказать, был близорук и посему не подлежал мобилизации, чтобы он приезжал в Крым - наверное, здесь будет безопаснее. Наиль, гордый молодой мужчина, обиделся на такое предложение и написал в ответ, что он просит жену быть сыну заботливой матерью, и что сам он решил идти на фронт добровольцем. Зоре, оставив сына на попечение матери, решила срочно добираться домой, к мужу. Ее уговоры не идти под пули, уж коли обязательная мобилизация его минует, не убедили Наиля, и настал день, когда Зоре провожала его на Белорусском вокзале на фронт... Перед тем, как вернутся к сыну, Зоре должна была надежно упаковать картины мужа и развезти их по дачам друзей, - так казалось надежней. Нужно было еще получить деньги в разных организациях за выполненные работы, и это заняло больше времени, чем можно было ожидать. И когда, казалось бы, почти все дела уже были сделаны, стало известно, что поезда на юг уже не ходят. Вскоре сообщили, что немцы вошли в Крым...
А в те дни, когда бедная молодая женщина в растерянности металась по московским вокзалам, надеясь найти какие-нибудь обходные пути на полуостров, там развернулось массовое самоснабжение населения продуктами питания. И только старые и немощные не участвовали в этом действии.
После неудачной бабушкиной попытки Диянчик задумал провести свою операцию. В сарае еще с прошлого лета лежал самодельный так называемый самокат - доска на шарикоподшипниках. Чем не транспортное средство! Диян тишком достал этот самокат, сунул в карман моток веревки и незаметно для бабушки ушел со двора.
Миновав несколько перекрестков, мальчик увидел, как из боковой улочки то и дело выскакивают дяденьки и тетеньки в одиночку или вдвоем несущие мешки. Вот оно! Диян стремглав бросился в переулок. Действительно, неподалеку грабили крупяной склад. Людей было не много, но проход в развороченной стене был узок, и рвущиеся внутрь сталкивались со стремящимися наружу, причем эти были более агрессивны - добыча уже была в их руках. Земля перед проломом была обсыпана перловой и еще какой-то крупой. Женщины, по двое тащившие мешки за ушки, падали, визжали, через них перешагивали, ругаясь, мужики, взвалившие мешок на плечи. Диян пригляделся и понял, что сможет проскользнуть на склад. Но как выволочь оттуда мешок весом, возможно, в полцентнера, а то и больше? Да ладно, решил мальчишка, надо сначала туда забраться.
Но тут две толстые тетки, вдвоем вытащившие на свет божий два мешка перловки и озадаченные проблемой, как дотащить добычу до дому, увидели самокат в руках у мальчишки.
- Ой, мальчик, - заголосила одна, - голубчик, одолжи свой самокатик, милый! Я верну тебе, адрес скажи свой! Ой, верну, верну!
Диян обхватил свой транспорт руками и отпрянул. Вторая баба, видя, что мальчик может сейчас убежать, схватила самокат обеими руками и легко вывернула его из рук ребенка. Что-то приговаривая, и стараясь не глядеть на ошеломленно молчащего мальчонку, бабы торопливо прилаживали мешки на неудобное экспроприированное транспортное средство. И тут Диян закричал, заплакал, бросился отнимать свое. Бабы молча отталкивали его своими широкими задами, и уже как-то сумели веревками прикрепить мешки.
- Мальца легко обидеть, - бросил проносящий на спине мешок мужчина, но защищать ребенка не стал. Тогда первая женщина подошла к Дияну и стала его уговаривать:
- Милый, не обижайся. Я, клянусь, занесу тебе твой самокат, клянусь. Вот, возьми, деньги. Тут много, десять самокатов купить можно, Но я тебе занесу твой, обязательно!
Она совала в карман Дияну красные тридцатирублевки, а между тем ее товарка, с трудом удерживая равновесие, утащила самокат с мешками куда-то в соседние дворы. Увидев, что та скрылась, женщина, которой и вправду было совестно обижать ребенка, сунула в руки мальчика еще пару купюр, и с неожиданной для ее комплекции скоростью скрылась в подворотне.
Потрясенный Диян не бросился за ней вослед, да и не нагнал бы ее в этих неизвестных ему проходных дворах. Еще немного постояв и поглядев на толкотню у прохода на склад, он медленно пошел прочь. Он не думал о том, что, по сути, хорошо, что не влез в эту толкучку, все равно ему не вытащить бы оттуда тяжелый мешок, а пострадать в давке озверевших людей он мог очень даже просто, - ему было очень обидно, что он такой маленький и малосильный.
И когда огорченный неудачей и потерей самоката мальчик понуро шел уже домой, мимо него по неровной булыжной улице промчался здоровенный дядька с небольшой двухколесной тачкой, до предела загруженной мешками. Вдруг на колдобине тачка заваливается, одно колесо откатывается куда-то, веревки, опоясывающие свисающие мешки, лопаются, и дядька со страшными ругательствами пытается уложить неподдающиеся мешки вновь на свою уже одноколесную повозку. С трудом он складывает свою добычу на скособочившуюся тачку, но веревки уже не хватает и мешки сползают, какие ухищрения не выдумывает дядька. Особенно непокорен один мешок, который все время оказывается лишним и, будучи водруженным на полдюжины своих более послушных собратьев, начинает соскальзывать сам и вовлекает в это дело других. Как не матерился мужик, как не пытался обрывками веревки обвязать мешки - все было тщетно. Заметив, наконец, с любопытством наблюдающего за его мучениями мальчишку он подозвал его:
- Эй, мальчик! Поди сюда! Ты видишь, у меня авария. Я сейчас оставлю здесь вот этот мешок, а ты его посторожи. Если кто приставать будет, скажешь, что ты Яшки Черного сын, понял? Я вернусь и тебе заплачу. А чтобы ты не скучал, - на, вот, открой карман! - и он протянул мальчишке горсть очищенных подсолнечных семян.
- Не! Не в карман, давайте в шапку! - торопливо снял с головы шапчонку Диян. В кармане курточки у него был моток веревки, которую дядька, несомненно, позаимствовал бы. Дияну же позарез надо было остаться наедине с мешком.
Простодушный дядька отволок один мешок на обочину, а оставшиеся пять или шесть мешков сумел перетянуть своей драной веревкой. Пообещав скоро вернуться, и приветливо махнув Дияну рукой, он поволок, чертыхаясь, одноколесный драндулет по негладкой дороге. Пока Яшка не скрылся за дальним поворотом, Диян с невинным видом и с внешним спокойствием сидел на мешке и бросал в рот семечки. Сердце у мальчишки бешено колотилось, он соображал, какие действия надо ему сейчас предпринять. Район города был ему достаточно хорошо знаком. Его доверитель повернул на улочку направо, бабушкин же двор был налево и через базарную площадь. Если бы был самокат, то проблем бы не было, - чуть не плача подумал мальчик. Он попытался сдвинуть мешок, но в том было не менее полусотни килограммов, и даже волоком ребенок не смог бы его протащить. По мере того, как Диян осознавал невозможность сдвинуть мешок - о!.. заветный мешок с мукой! - им овладевала нервная дрожь, он начал было плакать, но серьезность момента требовала сохранять трезвое спокойствие. Доставить мешок домой - это была вторая задача. Первое, что надо было сделать - это спрятаться вместе с мешком от дядьки Яшки. Просить кого-либо из редких прохожих донести мешок было бесполезно, да и опасно. Тут мальчик увидел белобрысую тетку, каждый день торгующую на базаре молоком. Она толкала перед собой тележку с бидонами и явно направлялась на базарную площадь.
