Владислав Бахревский - Свадьбы
Гиреи были наследниками Золотой Орды. Хан Уренг-Тимур получил Крым и Кафу в удел из рук родственников Батыя, Уренг-Тимур был сыном Тука-Тимура, основателя царского дома.
Тука-Тимур — младший сын Джучи, а Джучи — сын Чингисхана. Стало быть, крьмские ханы наследники не только владения Батыя, но и всей империи Чингисхана, в которой Турция — только малая часть целого. Значит, падишах Турции — наследственный вассал хана. Да вот незадача, не по правилам ход жизни. Не по справедливости. А там, как знать? Есть сказочка, что Гиреи вовсе не татарского рода, — литвины. Первый из них, Хаджи, объявился в Крыму в 1427 году, когда о Батые думать забыли. Захватил Хаджи власть, скинул в 1449 году ярмо Золотой Орды, передал престол сыну Менгли Гирею, а второй из дома Гиреев только тем и знаменит, что нашел ярмо крепче прежнего, на вечные времена подпал под Оттоманскую империю. Вместе с падишахом Магометом Вторым Менгли Гирей взял в бою свой наследственный город Кафу у генуэзских купцов, взял для Турции.
С той поры волки Гиреи сидели у Османов на цепи.
Мусульманская вера разрешала ханам иметь четырех жен и гарем с наложницами. Младенцев-мальчиков у наложниц отбирали сразу после рождения. Из них в далекой Черкесии растили воинов. Но от четырех законных жен тоже рождались мальчики, каждый из них имел право занять престол Бахчисарая. Всех этих многочисленных законных принцев держали на острове Родосе. Коли не угодил падишаху, упрячут в золотую клетку. Свергнутый хан мог опять вернуться в Бахчисарай, и даже не один раз. Такая шла чехарда!
Теперь опоясан ханской саблей сын самого знаменитого, самого воинственного Гази Гирея Бури Инайет Гирей.
Был он под стать отцу, бесстрашен, свиреп, умен, и очень ему не хотелось быть игрушкой в руках сильных. Сила Крыма у семидесяти знатных родов. Власть — у сорока выдающихся, но ум Крыма — это другое. Это Ширин-бей, Барын-бей, Кулук-бей, Сулеш-бей и мансуровские мурзы ногайцев. Ногайские мурзы — распря Крыма, а без них силы вполовину. Кочевые племена больших и малых ногайцев жили в Крыму, в устье Днепра, в Астраханских степях, в Заволжье. Одни племена признавали над собой власть русского царя, другие покорялись хану или, минуя хана, самому турецкому падишаху. Теперь возвысился мансуровский род. Глава его, мурза Кан-Темир, за помощь султану в войне с Польшей пожалован в беи, ему подчинен Очаков и другие города. Мурза Кан-Темир настолько силен, что он может позволить себе не пожелать на престоле Бахчисарая потомка Гази Гирея Бури. Он желает дважды свергнутого Джанибек Гирея. И хан Инайет Гирей потерял власть над самим собой. Объявить войну мурзе Кан-Темиру — все равно что объявить войну падишаху. Для войны нужны верные войска. Верность войска — в тугом кошельке. И хан Инайет Гирей привел войска под степы купеческого города Кафы.
В шатре Инайет Гирея было сумрачно. Он сидел на троне, озаряемом огнем двух факелов. Шатер огромпый, — и, кроме этих двух факелов, ни свечи.
— Поднявший руку на раба султана становится рабом его, султанской, прихоти!
Так ответил хану кади турецкого города Кафы.
— Вы опять грозите, турки! — Инайет Гирей тихо засмеялся. — Я хочу слышать слова оправданий.
— Хан, каких оправданий ты ждешь от нас? Ты судишь нас по варварскому закону Чингисхана, забывая, что для каждого правоверпого мусульманина есть один закон, закон шариата[7]. Коли ты забылся, хан, вспомни: по шариату, за отступление от веры виновный подвергается смерти без всякого сожаления, без всякого суда и расследования, если он тотчас не обратится на путь истинный. И дозволь спросить тебя, о каких это своих землях ты ведешь разговоры здесь, под турецким городом Кафой? Да, не лишним, хан, будет напоминание тебе: Кафа был городом генуэзцев до тех пор, пока султан Магомет II вместе со вторым ханом из дома Гиреев Менгли Гиреем не захватили его. С той поры южный берег Крыма принадлежит Турции. Когда же я думаю о твоем отказе идти войной на персов под Ереван, кровь закипает в моих жилах, ибо это не что иное, как предательство. В вечном договоре между Турцией и Крымом сказано: «Как верховный государь Крымского Юрта, султан может вести хана с его народом на войну. Сам же хан не имеет права начинать войны и заключать мира».
Инайет Гирей встал.
— Я очень скоро предоставлю вам возможность познать мои права и мою власть. Но прежде чем вас удушат, я напомню вам: Крым и Кафу мы, потомки Чингисхана, получили в удел не из ваших рук.
Бейлербей Кафы плюнул хану под ноги.
— Родосский шакал! Тебя выпустили из клетки только на единый час, и ты, вместо того чтобы насладиться покоем, властью, царским величием, бросился на стадо и стараешься перекусать как можно больше. Ты забыл: у стада есть пастух и кнут.
— Задавите их за пологом моего шатра! — крикнул Инайет Гирей.
Слуги подхватили бейлербея и кади под руки, потащили.
Но слуг отстранил брат хана, калга Хусам Гирей.
— Слишком честь велика турецким псам, чтоб душить их!
Хусам огромный, выше всех в шатре. Голова круглая, со спины даже ушей не видать. Тело будто широкая доска.
Плечи остры, приподняты — топоры топорами. Руки расставлены. От плеч до локтей железные, негнущиеся, а от локтей как плети. На плетях этих, опять же неподвижные, тяжелые, будто ядра, кулаки.
Едва полог захлопнулся за бейлербеем и кади, два раза вжикнуло да хрястнуло — и тишина: ни крика, ни храпа.
Инайет Гирей покосился на молчаливых вельмож своих:
— Дело сделано: мы побили турок.
Молчит Култуш, ширинский бей. Не смотрит на хана. Глаза веками прикрыты. Заглянуть бы в эти глаза! Как они нужны Инайет Гирею! Ширин-бей сидит в Эски-Крыме, в старой столице Крыма. У Ширин-бея тот же двор, что и у Гиреев, свой калга и свой нуреддин[8].
Сыну ханского калги русские из ежегодных поминок дают по 25 рублей, а сыну ширинского бея по 150. Сыновьям хана положено из поминок по 245 рублей, ширинскому бею все 300. В деньгах бы дело — голова не болела. Что Ширин-бей скажет, то в Крыму и будет. У Гиреев ханская сласть, а у Ширин-бея — власть. Гиреев на трон из Турции возят, Ширин-бей не только по крови, но и духом — татарин. Ему — татарская вера. Иной хан и года не сидит на троне, а Ширин-бей — вечен.
Коли он молчит, молчат и другие: и Барын-бей, и Кулук-бей, и Сулеш-бей, молчат и мансуровские мурзы.
— Ну, коли вы молчите, тогда я скажу, — в голосе Инайет Гирея вера и власть. — Татары! Мы побили турок, пора прищемить хвост и турецкой цепной собаке. Я говорю о Кан-Темире. А покуда передайте моему войску: я дарую аскерам Кафу на полный их произвол до вечерней молитвы.
— Государь, где твое слово? — В ноги к хану бросились отцы города. Они выдали бейлербея и судью, спасая Кафу от разорения. И вот хан нарушил слово.
— Опомнись, государь! Над тобою аллах!
— Я знаю, что отвечу всевышнему! — Хан дал знак слугам. — Этих — тоже.
В шатер вошел калга Хусам Гирей. На его сабле было насажено два сердца.
— Маметша-ага, — хан сдвинул брови, — почему ты медлишь передать мой приказ войскам? Пусть татары грабят и жгут! Пусть огонь будет очистительным!
— Государь, нам нужно многое обговорить, но я хочу быть среди тех, кто запустит сегодня свои руки в купеческие сундуки!
«Ба! Заговорил ширинский бей. И глаза открыл!»
— Ах-ха-ха-ха! — захохотал Инайет Гирей, спала тяжесть с плеч. Калга Хусам схватился за бока. Засмеялся Ширин-бей, засмеялись Барын-бей, и Сулеш, и Кулук, и мансуровские мурзы.
Инайет Гирей размахнул руки, и, словно подгребая ими, позвал к себе людей, и обнялся с теми, кто был ближе.
— Татары! Сегодня великий день! Мы едины. А коли мы едины — значит, мы свободны. А коли мы свободны — значит, думать нам не о том, как угодить турецкому султану, а о том, как собрать растерзанную на куски нашу праматерь, великую и ослепительную Золотую Орду!
— Вот поэтому-то, мой повелитель, — сказал хану Ширин-бей, — нужно забыть все прежние ссоры. Я думаю о Кан-Темире. Если он будет с нами заодно — мы непобедимы. Если же мы оттолкнем его от себя, наше дело погибло. Его стрела метит нам в спину.
— Ширин-бей, мы теперь же пошлем к мурзе Кан-Те- миру гонца. Мы пошлем не кого-нибудь, а нашего начальника сейменов Маметшу-ага. Пусть он расскажет Кан-Темиру о нашей дружбе к нему и о нашем единстве… А теперь — спешите! Сундуки Кафы ждут вас!
Калга Хусам первым покинул шатер хана. Через минуту радостный вопль вспугнул птиц с гнездовий. Вопль перешел в визг и конский топот. Орда мчалась грабить купеческую Кафу.
Шатер опустел.
Перед Инайет Гиреем, мрачно потупясь, стоял Маметша-ага. Хан засмеялся, махнул рукой:
— Спеши в Кафу! К мурзе Кан-Темиру поедешь в полночь. — Хан устало сел на ковер и приказал подать обед.
Крымские ханы ели в одиночестве.
