Станислав Брехов - Смертельная печаль. Саби-си
– Ну что Алексей, вот и тебя с боевым крещением. – Гулевин налил в стакан еще спирту. – Выпей еще, здесь всего пара капель.
Он протянул мне стакан. Но пить мне больше не хотелось категорически.
– Не могу больше, не надо. Выпью еще – плохо мне будет. Сейчас хорошо стало – спокойно, а выпью, хуже будет.
– И то верно, – ответил Гулевин и, не глядя на меня, опрокинул стакан в себя.
Мы еще долго сидели молча. Я в ту минуту думал о том, кто и когда сообщит Сашиной жене о его гибели. Представил себе, что мне пришлось бы это делать, и содрогнулся. Я этого делать точно не стану. Надеюсь, ко времени нашего возвращения, ей эту тяжелую новость сообщат отцы-командиры. Так оно и случилось. Тело Саши вертолетом отправили на базу, а оттуда транспортным самолетом во Владивосток. Жену его я больше не видел. Насколько мне стало известно, она забрала гроб и похороны были где-то под Донецком, на их родине. Так что я и соболезнований ей не выразил. Ребята, встречавшие гроб в Кневичах [6] и присутствовавшие на прощании в части, рассказывали, что за все время церемонии она ни разу не проронила ни слезинки. Сидела возле гроба белая как полотно и только крепко прижимала к себе дочь.
На соболезнования никак не реагировала. Речей не слушала. Так и уехала, молча, увозя с собой гроб.
За тот поход нас наградили. Сашу – орденом «Красной Звезды» посмертно. Меня – медалью «За боевые заслуги».
Когда-то давно, смотря фильмы о войне, мне думалось, что доведись мне получать медаль или орден, я буду очень горд этим. Теперь же все было наоборот. После нескольких недель в госпитале, на утреннем построении части мне вручили медаль в будничной обстановке, без оркестра и помпы. Никакой гордости я не испытывал, скорее, разочарование оттого, что медаль эта была слишком слабым утешением после потери моего товарища – человека очень хорошего. Все происходящее мне казалось очень дешевым разменом. Конечно же, я никак не озвучил эти свои мысли. Настолько крамольными они были. Поэтому только краснел и молчал. В момент, когда мне полагалось произнести слова «Служу Советскому Союзу!», я непроизвольно выдержал слишком долгую паузу, чем, очевидно, заставил понервничать своих командиров.
Мне тогда в голову пришли слова из песни Высоцкого о том, что теряем мы всегда самых лучших и верных друзей. Надо же, как точно это получается в жизни. Не оказался же на месте Саши какой-нибудь другой человек, о котором и вспоминать бы не хотелось. Нет, почему-то судьбе было угодно, чтобы погиб именно он – очень хороший человек.
В тот день мне очень ясно представилось свое ближайшее будущее. И оно не было связано с флотом. Тогда я уже знал, что вернусь в институт, продолжу заниматься плаванием, буду дружить, любить и, самое главное, с благодарностью вспоминать все случившееся со мной на службе. Все это мне нужно. Нужно для того, чтобы двигаться вперед. Этот опыт, эти знания, впечатления и даже скорбь мне нужны, чтобы когда-нибудь стать собой. Вернее, познать, кто же я на самом деле.
После построения ко мне подходили ребята и поздравляли, желали здоровья, дальнейших успехов, мы фотографировались на память, но чем больше за меня радовались другие, тем больше мрачнел я сам. В тот день мне дали увольнительную в город, и я поспешил на паром, курсирующий между островом Русский и Владивостоком. Все оставшееся время до вечера я просто блуждал по городу, не имея никакой конкретной цели. Мне захотелось насладиться одиночеством, почувствовать себя один на один с этим миром. Что-то в тот день сломалось внутри, и больше с тех пор мне не удавалось почувствовать себя прежним беззаботным юношей. Очевидно, с тех пор я стал ощущать себя мужчиной с полной мерой ответственности за все происходящее вокруг. Я навсегда потерял маску беззаботной детской улыбки, ее заменила другая. Сейчас я понимаю, что она выражает. Чувства эти принято называть грустью, тоской или даже угрюмостью. Буду надеяться, что с ней меня, тем не менее, не перестали узнавать окружающие, для них я хотел бы оставаться прежним.
Глава 4 Август 1945 г. Плен
Скорость пули при низкой температуре
сильно зависит от свойств мишени,
от стремленья согреться в мускулатуре
торса, в сложных переплетеньях шеи.
И. Бродский
Странно, почему именно 45-й год стал для меня таким поворотным, почему не 44-й или 46-й, что за магия в этих цифрах, и как это все связано с моим рождением. Астрологи утверждают, что все в этом мире зависит от цифр – «математика» жизни, что ее можно рассчитать, знать наперед. Но если это так, то, значит, возможно этой действительностью управлять, править по своему усмотрению. Рассчитал положение звезд, не понравилось грядущее событие, и у тебя есть шанс его изменить.
Мысль, конечно, сильная, но богохульная. Так человек себя наравне с Богом поставить может, что, безусловно, недопустимо. Да и нужно ли это? В любой религии главная мысль в том, что Бог и только Бог может решать, что необходимо. Наша же задача выполнять это так, чтобы потом не приходилось переделывать. Как я сейчас могу отказаться оттого, что со мной случилось? Как представить, что некоторые события выпали из моей жизни, пусть они были невыносимы для моей души, пусть они были нестерпимы для моего тела, но они и только они сделали меня нынешнего, могу ли я теперь думать, что Бог послал мне их напрасно? – Нет. Тысячу раз нет. Я благодарен Ему за все, что было и, возможно, еще будет.
Да, теперь, когда так много позади, воспоминания нестерпимого прошлого заставляют меня любить себя, уважать за то, что все смог пережить, благодарить Бога за ниспосланное. Возможно, это и есть мудрость?Вспоминаю свои первые дни в плену. Кто помогал мне тогда оставаться собой, кто помогал хранить веру в свои силы, не сломаться, не предать себя?
Удары сыпались бесконечно, я уже перестал понимать, куда попал очередной. Все мое тело было одним большим синяком, голова гудела так, что я не слышал собственных мыслей. А два следователя словно не понимали, что я уже не то что говорить, но и слышать их не в состоянии.
Только бы не заговорить, только молчать. Как я сейчас хочу молчать! Для меня это сейчас самое важное. Для меня сейчас это и есть жизнь – только молчать, молчать.
– Говори, сука, говори, – опять сыплются удары, – или мы тебе так скоро отшибли память?
Я валяюсь на мокром каменном полу, руки мои связаны под ногами, одежды никакой. Они смеются и мочатся на меня:
– Почувствуй, какой ты вонючий самурай.
Только молчать, только молчать. Дух мой не оставляй меня, помоги умереть достойно. Теперь молчание это мое достоинство. Коли нет в моих руках самурайского меча, молчание остается моим оружием.
– Назови свое имя, сука, – кричат они мне в лицо. Неужели понимают, что я едва способен их слышать, или это часть психологического воздействия? – Назови свою часть, должность.
Все напрасно. Я уже не могу осмыслить вопроса и думаю только о том, как молчать, молчать, молчать…
Где я? Сознание медленно возвращается, ужас охватывает меня от понимания…
Чего я так сильно хотел, о чем было мое последнее желание? Вспомнил – мне нужно молчать, не могу позволить себе говорить, не хочу умирать со стоном на устах. Я хочу молчать, молчание – мой клинок, только бы не выронить его.
Мне вспомнились слова моего мудрого учителя: «Какое твое любимое оружие?» – «Катана» [7] . – «Окажешься безоружен – сам стань оружием!»
– Зашевелился, – меня окатили ледяной водой – ну что, японской суки сын, поговорим?
Они принимаются вновь за свое дело. Удары тяжелыми сапогами в голову и пах. Я ничего не понимаю – боль уходит. Что это за сладкий туман? Может быть, я умер, и все, – пришел конец?
Нет, это был всего лишь обморок, потеря сознания на короткий срок, и мучения мои скоро продолжатся вновь. Прихожу в себя. Сейчас я в камере, но не в той, что прежде. Нужно оглядеться, понять, где верх, где низ. Здесь есть кровать, к чему бы такая забота?
Сколько дней я уже здесь или месяцев, не помню. Голова отказывается думать, мне нужно время, время мой союзник, мой лекарь, мой учитель.Так проходит вечер, затем день и еще день, и еще.
Допросы прекратились так же внезапно, как и начались. Возможно, в них уже нет такой необходимости, что случилось? Война закончилась? И кто оказался победителем? Задавая себе такой вопрос, я понимаю, что знаю на него ответ, он ужасен. Ну что же, всему есть начало и всему должен быть конец – так говорили мудрые предки. Настанет он и для меня.
Проходит нескончаемая череда дней, и мое тело и лицо становятся похожим на то прежнее, что я знал до плена. Как долго это будет продолжаться?
«Когда наступит очередное изменение моей участи, ждут ли меня впереди побои и издевательства или?..» От этой мысли голова идет кругом. «Могу ли я надеяться вновь увидеть свой дом?»
Мои мысли прерывает звук открывающейся двери.
На пороге появляется охрана. Ну, вот и ответ на мой вопрос. Меня ведут, что бы его услышать.
