Райдо Витич - Противостояние
мужчины говорят. Янек с Сашей планы создавали, как диверсию немцам устроить.
Роли сами собой распределились. Военврач сразу сказал, что хоть и старший по
званию, но опыт у него только в медицине, так что не ему и командовать. Так
Александр стал старшим в паре.
— Жаль, для крупной диверсии сил у нас не хватит, — посетовал.
— Это да, — согласился Вспалевский. — Совсем хорошо было бы разведку провести.
На станции. Перерезать им пути или состав рвануть. Для этого взрывчатка нужна,
боезапас. Люди, Саша, нужны. Чтобы знать, где у немцев арсенал. Где, какие части
стоят и какие, куда составы идут.
— Где ж я тебе такие данные возьму?.
Лена не выдержала, развернулась:
— Я возьму. У меня люди есть.
Мужчины на нее как на ненормальную уставились. Дед Матвей головой качнул и вышел
из избы.
— В кармане, что ли лежат? — спросил неласково лейтенант.
— Почти. Банга явки дал. Люди верные. Могу сходить в Пинск.
— Я тебе схожу! — сжал кулак Дроздов.
— А ты мне не брат, ни сват и не муж, чтобы командовать!
— Я лейтенант!
— А я не рядовая! Ты меня в свою воинскую часть не принял!
— Принял! На должность кашевара!
Ян с улыбкой смотрел в стол: семейную сцену было забавно слушать, особенно
смотреть на девушку и мужчину, которые ругались именно как муж с женой или жених
с невестой, никак иначе, но усилено делали вид, что меж ними чисто платонические
отношения.
Однако врач был не прав: Лена искренне считала, что Саша ее ущемляет в праве
бить врага, и ругалась с ним, как с любым соседским мальчишкой или
одноклассником в школьную пору. Она бы и учебником по голове упрямца треснула,
попади он под руку.
У Дрозда же одно на уме было — Лене в бою не место. Ее дело кашу варить. Целее
будет. Места здесь глухие, за два месяца на заимке ни одна рожа не проявилась.
Авось и дальше девушка здесь в целости и сохранности будет. А там и армия
подойдет, освободит оккупированную территорию.
— Раз принял, значит давай задание!
— Ужин готовь!
— Сам сготовишь! — кинула в сердцах ложку в чугунок. — Не отпустишь, сама
пойду!
— Будешь дома сидеть, я сказал! — хлопнул по столу и осекся, только тут
заметив улыбку майора и его лукавый взгляд. Смутился, потер затылок, и вовсе
потерялся, сообразив, что мало лает на Лену как собственник, так еще и манеры
друга покойного перенял — затылок ладонью в смятении гладить.
Все, дошел.
Помолчал и кивнул через силу:
— Хорошо. Вместе пойдем.
— Нет, — успокоилась и девушка, села за стол к мужчинам. — Я девчонка, на
меня внимания не обратят, а ты сразу заметен. Молодой мужчина с военной
выправкой и без документов — схватят. Слышал, что дед Матвей говорил? Немцы
территорию чистят, полицаи помогают. Вздергивают без лишних слов. Все деревни и
поселки в виселицах.
— Без него в курсе, — буркнул Саша. Он не сидел на месте, ходил по округе,
убирая при первой удачной возможности фрицев то ножом то пулей. На рукояти его
холодного оружия уже двенадцать зарубок красовалось. Только удовлетворения не
приносило. Видел он, как хозяйничает фриц, обустраивается, словно на всю жизнь
сюда пришел. А от этого тоска сердце ела и хотелось разнести пару десятков таких
"гнезд", чтобы и другим неповадно было, чтобы помнили, что на чужой земле и не
надолго.
Но что навоюешь в «полторы» единицы? Майор выздоравливает, ноги почти зажили, но
все равно ходит еще медленно, прихрамывая. И ни его, ни себя в Пинск не пошлешь
— первый не дойдет, второй, правду Лена сказала, подозрение сразу вызовет и
возьмут его на ближайшем пропускном пункте. А натыкали их, сволочи, почти на
каждом повороте.
— Ладно, одна пойдешь, — согласился с тяжелым сердцем. — Двое суток срок.
Лена улыбнулась — первая победа!
— С утра пойду.
— В Пинске к вечеру только будешь.
— Ничего.
Была у нее мечта раздобыть радиоприемник. И очень она надеялась, что верные люди,
адреса которых сказал ей дядя, помогут в этом. Нет, не музыку ей послушать
хотелось — новости с фронта знать, а хорошо бы еще поперек тех пакостных
пасквилей, что фрицы развешивают вводя в заблуждение население, эти новости в
листовки писать и расклеивать в округе. Чтобы знали люди — не правду фашисты
говорят — не сдала Красная армия ни Смоленск, ни Киев, ни Москву. Наоборот —
идет в атаку и гонит врага с родной земли и вот, вот будет в Белоруссии…
Это потом будет и смешно и грустно вспоминать свои мысли, а тогда она, как и все
не знала, даже представить не могла, что оккупация продлится три года и заберет
больше трети населения в одной только Белоруссии…
Дорога была безлюдной и Лена держалась ближе к лесу, на всякий случай. Чем
дальше шла, тем меньше понимала, куда идет. То тут, то там рвы, полуразрушенные
окопы, воронки. Немцы монтировали Т-34 у блокпоста ближе к поселку.
Там уже было более людно, телеги громыхая колесами проезжали, только на них в
черной форме полицаев сидели мужчины. А женщины с детьми шли пешком. Лена
пристроилась к одной без ребенка, чтобы не выделятся и, узнала, что та идет в
город, чтобы работу найти. Звали ее Зося, дети у нее были, двое, дома остались.
В деревню к ним наладились партизаны и все что можно из съестного забирали,
намедни корову свели, как не упрашивала оставить, как не кляла и не молила.
Лена не поняла:
— Какие партизаны?
Ей даже худо стало от мысли, что кто-то из красноармейцев мародерничать может.
— Да кто ж их разберет? И Советы и Гитлера поносили. Хватит, говорят, теперь
наша власть, народная, белорусская.
Лена даже плечами передернула: что за чушь?
— А нам куда? От Советов натерпелись — колхозы ихние поперек горла встали,
потом Гитлер пришел, вовсе житья не стало. Что ни день солдатня квартируется и
балует, спасу нет, — продолжала говорить женщина. — Манька вона, соседки моей
Гавриловны внучка, пятнадцать годов девка, выскочила за гусем за ворота, а ее в
охапку и в избу к солдатне. До утра сколь их было, столь и пользовали…
Лена в миг озябла, плечи обняла.
— …Страсть что творится. На улицу прямо не ходи. Кума ныне прибегала тоже
такое наговорила, что волосы дыбом. У них черные какие-то встали, так что аспиды
удумали, мальченков ловят, подкидывают вверх и по им палят! У одной молодухи из
рук дитенка выхватили и вверх! Выстрел, нет ребеночка, а девка с ума сдвинулась.
Ой, лишенько! То и думаешь, как себя да детей сохранить, спать и то страх берет.
А вот придут? А им что? В любу избу без спроса и что по нраву — хвать! Ой, чисто
Сатано! Племя бесово, истинно тебе говорю! Сперва-то вона слух шел, что при
немцах вздохнем, мол, антелегенты. У нас Махай в немецкую воевал, так цыть, грил,
на вас бабы, немец порядок любит, аккуратность, придет, будете как у Христа за
пазухой! Как же! Ад оно чисто! Бесы! Тьфу ж на них! Чтоб их переворачивало! Так
сам таперь молкнет! Мы ему: че ж говорил?! А он молкнет, серый сидит, ссутулился!
Лена молчала. То, что рассказала женщина, было слишком жутко. Да, фашист враг,
да подлый враг, но человек же, а не зверь!
— Слухаю все это, глядю и думаю, хто их гадов выродил? Какая- такая немчуковая
змея, тварина подколодная? — зло вопрошала женщина, но спутницу ли?
— Тихо ты, — одернула ее пожилая крестьянка, зыркнув на солдат у пропускного
пункта.
— Какие документы нужны? — забеспокоилась девушка.
— Бумага из управы, что такая ты, такая и оттуда.
— А если нет?
— Ты откуда?
— Из Жлобинки, — солгала, выдав ту легенду, что ей Ганя тогда еще придумала. —
Дом разбомбили и, ничего нет, — руками развела.
— Ой, не знаю, — качнула головой старуха.
Их остановили у шлагбаума. Офицер с железной бляхой на груди внимательно изучал
документы, рядом бродили солдаты с автоматами, оглядывая каждого прибывающего к
пункту. Неподалеку курили полицаи, стояли крытые грузовики. Пожилую пропустили,
даже не глянув, а Зосю остановили. Бумажку забрали и, толкать к грузовику.
