Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать
Енос нервно пошел ему навстречу. Его ошарашило эффектное прибытие Джека. И вместо того чтобы отвести его к себе домой, налить ему стаканчик и задержать там до моего возвращения, Енос покорно подчинился властному требованию Джека немедленно проводить его к шхуне.
Енос повел великолепного гостя прямо на помост. Джек сделал три шага по пропитанным жиром жердям, наступил на разложившийся кусок тресковой печени и потерял равновесие. В ужасе Енос и еще двое-трое прыгнули не к нему, а на него и в неуклюжей попытке помочь встать столкнули его в воду.
Хотя с тех пор пролетело много лет, Джек все еще не желает обсуждать этот эпизод. Утверждает, что вообще его не помнит. Подозреваю, это умственное затемнение явилось результатом забот, которыми его в тот вечер окружили Енос и семь энергичных дочерей Еноса. Напряжение нескольких часов в жаркой кухне, где его насильственно кормил выводок из семи валькирий, а одет он был только в корсет да кое-как завернут в одеяло и тщетно пытался установить контакт с восемью людьми, которые изъяснялись на неизвестном языке, — это ли не причины для потери памяти?
Мы с Оби вернулись в Грязную Яму за полночь. К счастью, Джек уже крепко спал, и я забрался в свой спальный мешок с тяжелым сердцем и сильными сомнениями относительно грядущего дня.
Разбужен я был спозаранку. Над моим ложем наклонился Джек, облаченный в одеяло и чем-то озабоченный.
— Привет! — сказал он и добавил изнемогающе: — Где тут, черт побери, туалет?
Не следует забывать, что Джека сформировали очень хорошая частная школа, принадлежность к старинной торонтской семье и жизнь, исполненная если не роскоши, то всяческого комфорта. Он не принадлежит к племени закаленных первопроходцев. Ему дороги его удобства. Он к ним привык и без них чувствует себя неуютно.
Однако жилища Грязной Ямы удобствами особенно похвастать не могут. Внутри их туалетов нет, снаружи туалетов тоже нет. Дамы держат под кроватями фаянсовую ночную посуду, а мужчины — нет. Это представляется дискриминацией, даже жестокостью, пока вас не посвятят в тайну мужского населения маленьких рыбачьих портов.
Когда я сам в первый раз оказался на Ньюфаундленде, мне потребовалось несколько дней, чтобы проникнуть в эту тайну — несколько дней неизбывных страданий. Однако я стал членом братства и мог избавить Джека от мук самостоятельных поисков.
— Привет! Хорошо выспался? Да? Ну так спустись на помост, ну, на пристань из жердей. На конце ближе к берегу увидишь сараюшку. Ее называют рыбным складом, и она имеется у каждого рыбака. Войдешь и увидишь дыру у разделочного стола, куда они бросают тресковые потроха. И, да! Захвати с собой бумагу.
На лице Джека отобразилась происходившая в нем борьба. Меня растрогал его молящий взгляд, но необходимость требовала непреклонности.
— Послушай, — сказал я мягко, — выбора у тебя нет. Разве что проберешься в спальню девочек и позаимствуешь ночной горшок. — (Все семь дочерей спали в одной комнате на двух кроватях). Джек содрогнулся. — А что до великого безмолвия и безлюдья — забудь! Будешь развлекать пять-шесть мальчишек и столько же собак; они возникнут ниоткуда, едва ты решишь, что пребываешь в одиночестве.
Джек испустил легкий стон, бросил на меня тоскливый взгляд и устремился к двери. Отсутствовал он долго, так что девочки успели встать и затопить плиту. Когда он вернулся, они уже стряпали завтрак.
Я сочувствовал Джеку, горячо сочувствовал. В памяти у меня жило первое мое посещение рыбного склада: сидя на корточках под ударами ветра и над водой в окружении благоуханных лоханей с засаливающейся треской, я имел неосторожность посмотреть вниз и узрел собрание керчаков, камбал, крабов и угрей, которые с надеждой взирали на меня с мелководья.
Каким тяжким ни было это испытание, Джек сумел встать выше его. Но он чуть не хлопнулся в обморок, когда его обдал аромат завтрака. Он гурман и очень разборчив в еде. К тому же у него слабый желудок.
Он до боли стиснул мой локоть и хрипло шепнул мне на ухо:
— Во имя всего святого, Что Это Такое?
— Это, — бодро ответил я, — национальное ньюфаундлендское блюдо. Особый знак уважения к гостям. Называется рыбное хлебово.
— В первый раз слышу! А из чего оно?
— Ну, собственно говоря, это мешанина. Берешь черствый хлеб или морские сухари, замачиваешь их с вечера, чтобы они размякли, а мучные черви всплыли. Берешь вяленую рыбу и тоже замачиваешь с вечера — «смачиваешь», как тут говорят. Затем варишь рыбу вместе с черствым хлебом, а когда они уварятся в кашицу, вливаешь чашку растопленного, еще горячего нутряного сала, а затем…
Я не докончил объяснения: Джек уже умчался вновь навестить керчаков и угрей.
На исходе утра, когда с помощью джипа и полдесятка крепких миниатюрных лошадок мы извлекли «бьюик» из овчарни и отбуксировали на гребень, какие-то латентные остатки совести побудили меня честно объяснить Джеку положение вещей. Я сказал, что в самом лучшем случае оснастить шхуну для плавания раньше чем через две недели нам не удастся. И добавил, что и тогда выйти на ней в море будет очень и очень рискованно.
— Если решишь отказаться, Джек, я тебя пойму. После всего, что ты уже вытерпел, и — говорить так говорить! — всего, с чем тебе придется мириться в море. Скажи только слово, и мы бросим чертову посудину валяться тут и вернемся в Сент-Джонс. Оттуда еженедельно сухогрузы направляются в Карибское море, и ближайший отплывает как раз завтра. Мы можем быть на борту еще сегодня вечером.
Джек помолчал. Поглядел вдаль, за гавань, за помосты и рыбные склады, за угрюмые береговые обрывы, на серую пустоту надвигающегося тумана и темную воду — и тогда к вечной своей славе ответил:
— Как бы не так! Думаю, я заполучу такое несварение желудка, какого медицина еще не знает. После вчерашнего моей спине уже не излечиться. Возможно, Фарли, мы пойдем ко дну, едва выйдем в море на этой фантастической куче хлама, которую ты купил. Но, Фарли, мы отплывем на ней отсюда, даже если оба погибнем. А теперь — за работу!
Глава шестая
ПИРАТСКИЙ НАЛЕТ
Джек приступил к руководству. Он пришел к выводу, что наша главная беда заключалась в отсутствии организованности, и первым делом устроил совещание на кухне Еноса. На совещании присутствовали Оби, Енос, я и неопознанный прохожий, который хранил молчание, направляя миниатюрные гейзеры табачной жвачки на горячую плиту, и они шипели, высыхая.
В самой лучшей своей председательской манере Джек объяснил, что мы слишком много времени теряли зря. Почти ежедневные поездки в Сент-Джонс совершенно не нужны, сказал он. Нет, мы составим исчерпывающий список всего, что необходимо для приведения шхуны в полный порядок, а тогда он отправится со мной в город и, посвятив день интенсивным покупкам, мы запасемся всем, что может нам понадобиться.
А когда вернемся, мы вчетвером, работая по тщательно разработанному графику, хорошенько наляжем, и в самое короткое время шхуна будет готова к плаванью.
— Что же, господа, вы согласны? — Он бодро посмотрел на нас, ожидая одобрения.
Я поглядел на Еноса, а он поглядел на Оби, а он поглядел на свои резиновые сапоги. Никто ничего не сказал. Было бы бессердечно вылить ведро холодной воды на такой простодушный энтузиазм.
Мы с Джеком отправились в Сент-Джонс на следующий день — «Страстоцвет» тащил на буксире потрепанный «бьюик». В городе мы расстались — каждый со своим списком, — договорившись встретиться в шесть в баре на набережной. Джек отправился на джипе, а я, на опыте познавший сент-джонские невероятные заторы, предпочел пойти пешком.
В бар я вошел чуть раньше шести. Джек появился несколько минут спустя, и я узнал его лишь с трудом. Его золотистые, всегда безупречно причесанные волосы спутались в подобие швабры. Глаза кровожадно сверкали. Тик передергивал левую щеку, а дыхание вырывалось из груди со свистом.
Потребовались три двойные порции рома, чтобы он обрел силы рассказать мне, как провел день, но и тогда он коснулся лишь самых примечательных событий. Он поведал, как заходил в магазин за магазином, где редко видел покупателей, зато продавцы имелись в изобилии, и как у него на глазах все продавцы немедленно испарялись, будто он был разносчиком бубонной чумы.
— Дело в том, — сочувственно объяснил я, — что в Сент-Джонсе продавец считает себя униженным, если вынужден обслуживать покупателя. И при всякой возможности избегает этого, чтобы не уронить себя в глазах общества.
Джек мрачно кивнул.
— Это еще пустяки. В конце концов в скобяной лавке я сумел загнать продавца в угол, прежде чем он улизнул в подвал. Прижал к стойке с вилами и попросил у него — очень вежливо, учти! — пять фунтов двухдюймовых гвоздей. И, Фарли, знаешь, что он сказал, Боже ты мой! — Голос Джека поднялся почти до фальцета. — Он сказал, чтобы я оставил заказ, и они постараются выполнить его на той неделе!
