Борис Солоневич - Заговор красного бонапарта
Вот о чем думал маршал Тухачевский, шагая по мягкому ковру своего кабинета из угла в угол и забывая про потухающую трубку. И было о чем думать!.. Тухачевский знал, что война с Западом так или иначе, рано или поздно— неизбежна. Все равно, какая война — наступательная или оборонительная. Либо Сталин бросит Красную армию на Европу, либо кто-нибудь из алчных соседей попытается урвать от России лакомый кусок земли. Какая будет война — еще не ясно. Но она будет!.. Но если военная гроза обрушится на страну, когда та находится в состоянии внутренних потрясений? Тогда что? На далеком востоке военной бури еще, может быть, можно было избежать: слишком глубоко была заинтересована задыхающаяся на своих островах Япония в Китае, чтобы бросить свою судьбу на весы еще в одной войне с СССР. Ведь Красная армия 1936 года — это не отсталая и устаревшая, по своему вооружению и командованию, армия Николая И. Да и до Токио от Владивостока только 20 минут лету… А ничто реальное, экономическое не давило Японию в сторону войны с Новой Россией. Ведь сбоку Китай — несравненно более близкая и легкая добыча. Страна, подходящая по климату изнеженным постоянной теплотой сынам Ниппона… Нет, не с востока нужно ждать грозы. Запад страшнее!
Маршал подошел к карте. Странными зигзагами шла линия границ распухшей Польши, жадно ухватившей куски исконных русских и германских земель. «Велька Польска от можа до можа»… К северному Балтийскому «можу» Польша уже пробилась, правда, на берег шириной только в 30 километров. А за чей счет хочет она прорваться к теплому Черному «можу»? Кто откажется от благодатной Украины, если… если только представится малейшая возможность силой включить ее в свои границы и потом «научно и исторически» доказать свое исконное право на эти земли?
Тухачевский усмехнулся и жестокая складка легла у его губ. Он вспомнил, как 16 лет тому назад, молодым 26-летним главнокомандующим армиями Советской России, рванулся он на эту заносчивую и жадную Польшу, пытавшуюся, пользуясь революционной лихорадкой громадной страны, оттяпать втихомолку украинскую жемчужину. Ленин тогда дал ему простое задание: «Прощупать красным штыком пузо панской Польши, да так, чтобы этот штык вошел в Варшаву, а вышел прямо на Рейне». И почти сбылось пожелание Ленина. Бурной громовой волной покатились красные армии на Варшаву. Казалось, что ничто не в силах спасти польскую столицу. Разбитые армии неудачливого маршала Пилсудского отступали темпом, близким к отчаянному бегству. «Даешь Варшаву! Дай Берлин!» — ревели опьяненные победами, охрипшие глотки красноармейцев. Восстановленная после полуторавекового государственного небытия, Польша казалась вновь обреченной на гибель.
Но она была только первым объектом атаки Коминтерна на Европу. За Польшей, уже полуразбитой, лежала в бессилии Германия, только что перенесшая жестокое поражение и революционную лихорадку — спартаковщину. Обезоруженная, обескровленная, обессиленная войной, голодом и репарациями, Германия не была барьером против красной волны. Не Франции же остановить напор победоносных армий красного Бонапарта — Тухачевского?
Летом 1920 года судьба Польши и Европы висела на волоске. И волосок этот тянулся на юг, куда бушующим ураганом неслась Первая конная Буденного со Сталиным и Ворошиловым, членами Реввоенсовета. Эта армия должна была от Брод круто повернуть на север к Варшаве, для поддержки главного удара Красной армии. Вместо этого она рванулась на юг, богатый польский юг, где было что пограбить оборванным полчищам Буденного. Напрасно давал Тухачевский телеграмму за телеграммой остановить стратегически бесполезный эффектный набег на Львов и поддержать его основной удар на Варшаву, где решалась судьба всей кампании.
Но успехи пьянили и солдат и командиров. «Даешь Львов!» — ревели оборванные конные пролетарии Буденного, а Сталин только насмешливо отмахивался в ответ на приказы командующего фронтом и продолжал свою бешеную скачку на юг. Своя собственная слава и добыча манили и влекли. Чего там помогать Мишке Тухачу? Мы и сами с усами!..
И когда на волнах эфира прилетел, наконец, категорический и свирепый (с угрозой расстрела!) приказ самого Ленина (а он умел приказывать и наказывать!), матерясь и проклиная все и вся, так и не добравшись ни к богатой добыче, ни к европейской славе, Буденный бросился к Варшаве, — было уже поздно. Оправившаяся кавалерия Галлера остановила его под Замостьем. Когда он все же прорвался к Варшаве, то застал армии Тухачевского в отступлении. Несколько часов опоздания оказались роковыми. История уже перевернула свою страницу. Опытный, спокойный стратег, французский генерал Вейган, прилетевший из Парижа на выручку, угадал слабое место растянувшихся в бешеном напоре армий «красного Бонапарта» и ударил отчаянным ударом собранных в кулак последних сил в место слабого стыка, по тылам армии Хведина, в прошлом саратовского парикмахера. Свершилось, как говорили после поляки, «Чудо на Висле». Варшава, Польша и Европа были спасены…
Тухачевский скрипнул зубами, вспомнив страшный разгром своих армий. Только несколько километров оставалось до Варшавы. Не будь тогда влияния этого хитрого, себе на уме, честолюбивого грузина, толкавшего простецкого Буденного на завоевание собственной славы, история сложилась бы иначе… Иногда грамм, сантиметр, секунда, слово, жест, короткое решение — решают судьбу…
Тогда, в 1920 году, Европа была спасена случайностью. Волосок, на котором висела ее судьба, случайно выдержал. А если бы?.. Куда вынес бы ураган побед над Европой самого Тухачевского?.. Эх!.. Пусть потом, после разбора причин неудачи самим Лениным, Сталин был отстранен от военного руководства, а Ворошилов получил взбучку, но того, что было потеряно — удачного момента и ситуации — не воротишь назад.
Ну, а теперь? Польша, правда, та же. То же самоуверенное, панское чванство, тот же хаос, та же внутренняя борьба в стране. Нет, Польша не страшна теперь. Но за ее спиной выросла крепкая сила новой Германии. За декоративной стеной хвастливых польских орлов наливается военной силой громадная страна, обойденная на мировом пиру, затаившая обиду, злобу и ярость, и готовая на все усилия, на все жертвы. Страна, нашедшая себе национально-объединяющую идею возрождения и реванша, и нового вождя-фанатика, яркого носителя идеи национализма, сплочения, дисциплины, мощи и организации. И эта молчаливая сила растет и крепнет. Она политически враждебна Советам, она перестает скрывать свою жажду гегемонии в Европе и, кроме того, она задыхается в своих песчаных бедных землях. У нее отняты колонии и она жаждет земли. «Дранг нах остен» становится все яснее и яснее лозунгом просыпающейся активности и агрессивности новой Германии.
Старые идеи тевтонского владычества над «диким славянским востоком» опять проснулись в стране, лихорадочно подстегивающей деторождение и «пушкорождение». Для избытка народонаселения Германия не видела иного выхода, как отобрать «Лебенсраум», — жизненное пространство, — у других… Принцип морали каннибала царствовал в государственной политике наци: «зло — это когда у меня украдут и добро — когда я сам украду»… Правда, ленинский принцип мало чем отличался от этого — «морально то, что служит делу революции»…
Но не его, полководца, дело было разбираться в таких щекотливых тонкостях. Пусть дипломаты и политики судят, когда объявить войну, философы — как оправдать ее, а журналисты и поэты — как зажечь боевой огонь. Его дело, дело военного организатора, думать о том, чтобы армия была готова к наступлению и обороне… Но если война неизбежна, то готова ли уже Россия к этому страшному испытанию?
Опять потухла трубка. Тухачевский нервно выколотил ее о борт пепельницы, набил табаком и снова голубой дымок лаской пробежал по его нахмуренному лбу. Затянувшись несколько раз, маршал в задумчивости подошел к открытому окну… Откуда-то издалека донеслись гулкие шаги шедшей по улице военной части.
Если завтра война…
завел высокий чистый тенор, и хор дружно подхватил:
Всколыхнется странаОт Кронштадта до Владивостока…Всколыхнется страна, —
опять прозвенел тенор, и опять уверенно и твердо загремел хор:
Велика и сильна,И врага разобьем мы жестоко…На земле, в небесах и на море…Наш напев и могуч и суров:Если завтра война, если завтра в поход,Мы сегодня к походу готовы!..
Замерла вдали песня, а Тухачевский все еще стоял у открытого окна и невидящим взором глядел вдаль. Сияющее летнее утро рисовалось перед его глазами не как картина чудесного Божьего мира, а как прекрасный период для наступления пехоты. Опять в его памяти всплыли дни наступления его армий в советско-польской войне. Вот в точно такое же прекрасное летнее утро, по его приказу, начался «поход» и миллионы пошли на «штурм форпостов гнилой буржуазной Европы». Как когда-то, более тысячи лет тому назад, орды гуннов медленно катились на запад, так и недавно, только 16 лет назад, его красные полчища неслись, опьяненные жаждой грабежа, убийства и мести, на Польшу, а за ней — на Европу.
