Марианна Федорова - Игнач Крест
В Киеве Юрию Ивановичу пришлось совсем не сладко. И хорошо еще, что в этом же году Мстислав Удалой вернулся в Новгород и освободил заложников.
Так что совсем не простыми были отношения рода Михалковых со старым посадником, да и сам старый посадник был не прост. Ничего, однако, не оставалось Степану Твердиславичу, как говорить при нем. Ни удалить Юрия Ивановича, ни самим уединиться со Спиридоном было невозможно - среди членов Совета Господы тайн не должно было иметь.
Степан Твердиславич пригладил непокорные волосы и проговорил рокочущим баском:
- Благоверный епископ новгородский Лука Жидята поучал: «Не будь у вас одно на сердце, а другое на устах. Не ссорь других, чтоб не назвали тебя сыном дьявола, помири, да будешь сын Богу». Сейчас, как никогда, нужно помнить эти мудрые слова…
- Истинно, истинно так, - закивал головой Юрий Иванович, а владыка только выжидающе посмотрел на посадника.
Степан Твердиславич тяжело вздохнул, но делать было нечего, и он приготовился уже продолжать свою искусную речь, когда Спиридон, моргая подслеповатыми серыми глазками, тихо, но внятно проговорил:
- Кровью сердца истекаю по сынам и дочерям нашим, погибающим в Торжке. Господа призываю явить свою милость и спасти их!
Степан Твердиславич шумно перевел дух, покраснел, побледнел и снова залился краской.
- Там не то что каждый день, там каждый миг дорог, - продолжал Спиридон, - а в посылке рати без одобрения вече ты мог бы оправдаться. Уговорил бы, например, князя Ярослава послать его дружину, а нет, так, не сгибая головы, понес бы кару…
Степан Твердиславич ничего не сказал в ответ, только набычился и задумался тяжело и глубоко.
Из этой задумчивости вывел его сдобный, мягкий голосок Юрия Ивановича:
- Вижу я, посадник, что у тебя все уже обмыслено, да только как еще остальные-то из Совета Господы решат. Я, к примеру, считаю, что помощь надо посылать, и чем скорее, тем лучше. Созвать вече, утвердить наше решение, назначить воеводу и посылать войско.
Степан Твердиславич ответил без раздражения, но мрачно и как-то устало:
- Ты прекрасно знаешь, что могучую силу шведского короля и орденских рыцарей сдерживают наши отборные полки. Если снимем сейчас их с границы, то всей своей мощью ударят нам в спину король и ливонцы. Тогда и Новгород погубим, и Торжок не спасем.
- Так оно, может, и так, - все таким же вкрадчивым голосом проговорил Юрий Иванович, - да ведь бывают случаи, когда не рассуждать надо, а действовать. Вот, к примеру, если увидит муж добрый, как стая бешеных волков терзает дитя малое, так не будет он рассуждать, как поступить ему, безоружному, а кинется спасать дитя. Правда ведь?!
- Верно, - сказал посадник, и лицо его стало наливаться темной яростной кровью. - Да только если этот муж добрый сам себе господин. А вот представь, что хозяин послал в дальний путь сего доброго мужа вместе со своим сыном и наказал пуще глаза беречь его. И если сын этот кинется на защиту дитяти, не обязан разве слуга задержать его какой бы ни было ценой? Ведь дитя все равно не спасти, а можно и хозяйского сына погубить, и самому погибнуть…
Юрий Иванович, только теперь перестав благодушно улыбаться, затеребил свою жидкую бородку и нерешительно спросил:
- Это кто же, например, хозяин, кто сын его, а кто слуга?
Степан Твердиславич уже полностью овладел собой.
- Господь Вседержитель - хозяин, Новгород - возлюбленный сын его, слуга - аз грешный, - сдержанно и твердо сказал он.
- Да-а, - задумчиво протянул Юрий Иванович, - похоже, слуга так бережет сына хозяйского, чтобы самому не попасть в зубы зверя, не схватиться с волками.
- Блажишь, старый, - грозно ответил посадник. - В трусости меня еще никто не обвинял. А вот о детище своем Новгороде пекусь, как о родном сыне.
Спиридон поднял свою сухонькую ручку, призывая бояр к порядку, и, чтобы предотвратить назревающий скандал, печально сказал:
- Прослышал я, Степан, что твоя дочь с отрядом новгородцев направилась к Торжку. Так ли это?
- Все правильно, владыка. Александра с соратниками должны разведать все о войске Батыевом…
Юрий Иванович испуганно охнул, а владыка, горестным взглядом поглядев на посадника, молча перекрестил его. За спиной Степана Твердиславича раздалось взволнованное покашливание и сопение. Он резко обернулся: не замеченные им в пылу спора, в палату уже входили все члены Совета Господы, шаги их заглушал мягкий ковер, устилавший пол. Привалившись к притолоке у входа, неподвижно застыл густобородый и плечистый тысяцкий Никита Петрилович, даже в архиепископских палатах не снявший тяжелого кожаного доспеха с набитыми на него стальными пластинами.
«Невелик теперь Совет Господы, - подумал Степан Твердиславич, - да каждого убедить надо».
Из старых посадников остались немногие: Иван Дмитриевич уже девять лет был посадником в Торжке, и сейчас никто не знал, жив ли он еще в горящем, со всех сторон осажденном врагами городе; Семен Борисович был убит во время смуты восемь лет назад; Водовик уже семь лет как умер в Чернигове, куда бежал от гнева народного за мздоимство и расправу с неугодными… Так что во владычной палате находились всего двое из бывших посадников - Юрий Иванович да уже старый и болезненный Федор Михалков, родной дядя Степана. Весь сморщенный, он кутался, несмотря на жар от печей, в лисью шубу. Лицо его, а точнее сказать, личико почти не было видно под седой струистой бородой и низко надвинутой на лоб бобровой шапкой. По внешности да и по манерам так не походил тихий, богобоязненный, слабосильный Федор Михайлович на свою родню, что многие и не подозревали об этом родстве. Да и посадничество его недолгое, бывшее полтора десятка лет назад, только и запомнилось, что строительством каменной церкви Святого Михаила, деревянной Трех Святителей да неудачной битвой с Литвой, в которой новгородцы и жители их пригорода Русы* потерпели обидное поражение.
____________________* Р у с а - древнее название города Старая Русса.
Третий посадник, Твердислав Михайлович, так на Совет и не пришел, и никто, видно, не посмел нарушить его воли…
Словно держа строй, сидели рядом, один за одним, трое старых тысяцких. Степан Твердиславич знал, что единство их обманчиво: Якун Намнежич, бывший тысяцким одновременно с его отцом в последнее его посадничество, слыл да и был старым другом семьи Михалковых; Семен Емин, только год и походивший тысяцким, не жаловал посадников вообще, а уж Степана Твердиславича тем паче; Вячеслав, лишенный своей должности за два года до избрания Степана, хотя двор его и был разграблен тогда во время смуты, зла на сограждан, в том числе и на Твердислава, не держал.
Что же касается сильного и грозного тысяцкого Бориса Негочевича, то он, после смещения и избрания на его место Никиты Петриловича, бежал вместе с посадником Водовиком под сильную руку Михаила Всеволодовича Черниговского, а, вернувшись, через два года предался ордену и воевал с ним псковский пригород Изборск. Так что ему не только на Совет Господы, но и в самый Новгород путь был заказан.
Вот и собралось сегодня на Совет всего восемь человек, не считая отсутствующего князя Ярослава Всеволодовича, который заперся у себя на Городище, и уже семь дней как о нем ни слуху ни духу - с тех самых пор, когда пришло известие о несметных полчищах поганых, окруживших Торжок. «Ко времени занедужил», - говорили новгородцы. Приглашены были, правда, еще четверо кончанских старост от каждого из новгородских концов. Двое с Торговой стороны Волхова - от Плотницкого и Славенского концов, и двое с Софийской стороны - от Неревского конца богатых и знатных и Людиного, или Гончарского. Но они что-то задержались, ожидая, наверное, друг друга, и только сейчас послышались их громкие голоса и ржание коней.
Трое из кончанских старост были люди бывалые, многое повидавшие на своем веку. Староста же Людиного конца Матвей, совсем еще молодой, почти отрок, избранный согражданами за необыкновенную смысленность, впервые был на Совете Господы и с откровенным любопытством рассматривал владычную палату с ее пышным убранством, так не подходившим, казалось, ее смиренному хозяину.
Между тем, словно желая помешать говорить посаднику, владыка произнес тихо, но его хорошо услышали все:
- Гибнут сыны и дочери наши в обложенном погаными Торжке, гибнут в огне и сече. Господь разве не заповедал нам помогать ближним своим, а паче страждущим? Торжок - наш пригород, единое с нами тело, плоть и кровь наша, - сказал и скорбно замолчал.
- Истинно говоришь, владыка, истинно, - пробасил от дверей тысяцкий Никита Петрилович. - Да, мы с Торжком одна плоть и кровь, одно тело. Ну а ежели раненая рука или нога загноится, начнет синеть и пухнуть, что тогда делать? Отсечь надобно. Все равно не сохранишь, а не отсечешь - все тело погубишь. Разве не так? До кровавых слез жалко, а что же иное делать?
