Райдо Витич - Имя - Война
Надя.
Наденька.
Надюшка…
Слезы застят дорогу, и не вериться, что ее нет рядом, что не она дышит Лене в затылок, подгоняя вперед.
Что она скажет ее маме? Как посмотрит в глаза ее родне? Как сядет за парту, за которой они сидели вместе с начальной школы? Как пройдет по улице, по которой много лет шагали вместе?
Как же теперь попасть в Брест? Как же найти тетю Зосиму, отца?
Тетю… Отца…
Надя…
Горло перехватило, дыхание сбилось и девушка, захрипев, рухнула на листья и траву. Уткнулась во влажные от росы растения и накрыла голову руками, пытаясь сдержать крик, слезы. А они рвутся, сметая оковы воли.
Как жить дальше? Жить, зная, что не уберегла подругу. Зная, что выжила, когда она умерла. Ей так и останется пятнадцать. Навсегда. Навсегда! И никаких планов, никаких лейтенантов, будущего в большой семье, никаких детей и индустриального техникума. Ничего!
Почему она? Почему Лена жива, а Надя погибла? Как можно погибнуть, уйти насовсем в пятнадцать лет? Ведь она ничего еще не успела, ничего не видела, не узнала! Жизнь только, только началась!
— Лена! — Николай развернул ее к себе, встряхнул, пытаясь привести в чувство. — Нужно идти, слышишь?!
Ее затрясло. Мелкая противная дрожь била, корежа тело, зубы клацали в попытке высказаться, взгляд туманился от слез.
— Ну, все, все, успокойся, — прижал ее к себе лейтенант. Она вцепилась в него так же крепко, как он в нее, заплакала тихо. Губы тряслись, пытаясь сказать хоть слово.
— Надо идти, — хрипло просвистело над ухом. Дроздов. Присел на корточки рядом и начал вещать, вглядываясь ей в лицо. — Ты понимаешь, что произошло? Ты понимаешь, кто мы?… Нам срочно нужно попасть в ближайшую часть.
Лена закачала головой, не понимая. Осознание было слишком тяжелым, неприятным, страшным.
— Это война. Это война, Лена, — тихо сказал Николай. Девушка отпрянула, с ужасом глядя ему в глаза.
— Нет… Какая война? Вы что?… У нас пакт, у нас… Нееет…
И осела: война…
Минута прострации, минута на прощание с подругой и собой, с тем что было, но чего уже не будет, с отпуском, Брестом, отцом, которого так и не увидела. С беспечностью и детством. На все это у нее больше нет прав. Она гражданка Советского Союза. Она комсомолка. И только это теперь, только это…
Лена с трудом поднялась и тяжело, еще непослушным языком сказала:
— Идем. Я… смогу.
Николай дернулся, словно заболело что, сжал ее плечо:
— Сможешь.
И вновь бег сквозь заросли, чуть медленнее, чем до этого, но уже сознательно.
— До ближайшей станции километров тридцать, — сказал Саша.
— Посадим Лену на поезд до Москвы, а сами в любую часть, военкомат, комендатуру, милицию.
— Хорошо документы при себе.
— Плохо, что оружия нет.
— Выдадут.
— Я с вами, — бросила Лена.
— Ты домой, — отрезал Коля.
— Раз война, мое место на фронте. Я должна…
— Ты должна вернуться домой! А разговоры отставить!
Девушка смолкла — сил не было противостоять ему. Да и приказной тон сбивал с толку. За четыре дня поездки ни разу она не слышала настолько жестких, безапелляционных ноток в его голосе, не подозревала, что он может разговаривать холодно и бесстрастно, по-командирски.
— Как думаешь, наши уже в курсе? — спросил друга Саша.
— Уверен. Понять не могу, как ПВО пропустили юнкерсы.
— Поверить не могу: фашисты бомбят наш поезд и ни одного выстрела в их сторону. Здесь же должны дислоцироваться наши войска, должны быть аэродромы. Не доложили, не успели? Как так? Мы же знали, что это может произойти! Ну, и где войска, где авиация, где ответный удар?! Ни черта не понимаю, ни черта!
— На станции поймешь. Там все узнаем.
— Где эта станция?! Хоть бы карта была!
— Тридцать километров мы еще не прошли.
— Бегом надо.
— Лене не пробежать.
Они остановились перевести дух. Девушка прижалась к ясеню, согнулась, унимая сердце, восстанавливая дыхание.
— Сейчас. Я смогу, — больше ни о чем думать не надо, нельзя.
И опять вперед. Быстрым шагом, переходящим в бег, потом опять в шаг.
Лес казался бесконечным и никак не кончался. Никого вокруг, хоть бы зверек какой показался, не то что, человек.
— Вымерли, что ли, все?! — в сердцах рыкнул Дрозд, останавливаясь у прогалины. Дальше поле и лес вдалеке, но на всем обозримом, залитом солнцем просторе ни единой души. Даже птиц в небе не видно.
Лена рухнула на траву, задыхаясь. Сердце испуганное предстоящей дорогой, много большей чем оставленным позади, билось о грудную клетку, желая выскочить.
И не думается — отчего уже совсем светло, и непонятно — почему жива и жива ли?…
— Рожь, — обвел взглядом нивы Николай. — Колхоз наверняка рядом.
— Вон, справа, за пролеском, точно дорога и вроде крыши домов.
— Идем в деревню. Узнаем, где ближайшая станция, куда идти, возьмем лошадей, — постановил, и, подхватив девушку под руку, потащил через поле.
Половину не прошли, как тень укрыла траву, вторая, третья. С гудящим, надсадным звуком прошел над местечком самолет, пролетел второй, высыпая черные точки. Они стремились вниз, к полю. Раскрылся один парашют, второй.
— Десант, — побледнел Дроздов. Санин без слов толкнул спутников влево, к лесу и троица ринулась к кустам. Влетела в заросли и растянулась на земле.
— Мы должны что-то сделать! — глядя, как один за другим приземляются враги, сказала Лена. Мужчины лишь хмуро глянули на нее. — Никаких препятствий! Смотрите, они же, как к себе домой пришли! — возмутилась девушка.
Немцы отстегивали парашюты, строясь в цепь, двигались по полю веером: в сторону леса и предположительной деревни.
— Два взвода, не меньше, — уткнулся лбом в траву Саша и сжал ее в кулак от отчаянья. Николай лишь зубами скрипнул, покосился на девушку.
— Нужно бежать…
— Бежать?! — вскинулась та. — Вы — красные командиры!…
Мужчина схватил ее и встряхнул, заставляя смолкнуть и послушать его:
— Нас двое и мы без оружия. Их полсотни, минимум, вооруженных. Немного ума надо, чтобы лечь под пулю или попасть в плен. Ум нужен выжить и погнать этих ублюдков. Ясно?! — процедил.
— И что?! Мы вот так уйдем?! Они там наших, они здесь!!…
— Бегом! — почти за шиворот поднял ее Саша. Мужчины за руки потащили ее в лес, увеличивая темп с каждым шагом.
Трескотня выстрелов за спиной заставила Лену смирить возмущение и двигаться быстрее.
Бег, бег, бег. Задыхаясь, запинаясь, будто умирая вместе с прошлым, понятным, ясным как день. Ничего не осталось, разметалось, распалось, треснуло как стекло в покореженном после бомбежки вагоне.
Куда бегут, зачем, почему? По родной земле, словно зайцы петляя от лисы уходят. Вдуматься, и душу выворачивает. Лейтенанты Красной армии даже не пытаются принять бой! Крадутся, как воры, сбегают. Трусят? Дезертируют? И она с ними! Она!
Как же так?!
Надо же что-то делать! Кому-то сообщить, что-то предпринять!
Где же Красная Армия? Где войска?
Стрекот автоматной очереди и гортанный крик на нерусском языке справа вымел все мысли из головы, заставил ускорить бег.
Они вылетели к ручью у оврага прямо на стоящий мотоцикл. Александр с ходу ударил сидящего в люльке фрица, Николай кинулся на обмывающего рожу в ручье здоровяка в немецкой форме. Лена рухнула на землю, споткнувшись, чуть отползла в ужасе глядя как лейтенанты мутузят немцев, а те в ответ страшно скалясь и зло лая что-то на своем, бьют их. Хрип, мат, выстрелы в сторону, и над головой девушки срезало ветки.
Она ринулась к Николаю, видя, что того почти придушил белоголовый верзила. Схватила спавшую с первого немца каску и двинула ею по затылку мужчины. Тот дрогнул от неожиданности, повернулся и получил в зубы от Санина. Голову мотнуло. Рука с ножом, грозящая вспороть шею лейтенанта, была перехвачена и ушла вниз, в живот.
Лена вновь грохнула немца по голове, уже не понимая, что делает. Начала долбить по ней как ненормальная, вспомнив обезображенную подругу, убитого старика, ребенка умершего с куклой в руке. Немец давно затих, получив ножом в живот от Николая, а Лена этого не заметила, била. Мужчина оттащил ее, вырвал каску, откинул.
Саша кинул ему автомат, взятый с мотоцикла, проверил свой трофей, передернул затвор. Полная обойма.
Лену трясло. Она смотрела на убитого и думала, что это она убила, и не понимала как, и не знала, что делать, как жить с этим, и понимала, что иначе нельзя было. И не жаль. И — так и надо. Только так. Но почему? Разве?…
— Стрелять умеешь? — встряхнул ее Николай. Лицо в потеках крови, грязи, черное то ли от ярости, то ли от боли.
— Да, — бросила глухо. — Ты… ты ранен…
Мужчина провел по ее лицу рукой и вдруг обнял, крепко сжав в объятьях:
— Ерунда, — прошептал.
Автоматная очередь вскрыла землю у ног.
