Константин Шильдкрет - Гораздо тихий государь
Старик, поклонившись хозяину, достал из-за пазухи две свечи.
— Сажи маненько сдобыть бы, — попросил он, озираясь по сторонам.
Постельничий вышел в сени и шепнул дворецкому:
— Сажи сдобыть ведуну.
Дворецкий стремглав бросился исполнять приказание.
Вываляв свечи в саже, ведун на каждой из них, у самого верха, начертал первые буквы имени женщины, которую называл господарь, и утыкал буквы иголками.
— Время и огонек вздуть, — сказал он вполголоса.
Федор дрожащей рукой зажег свечи.
— Внемли, — насупился ведун, — егда почнут падать иглы, дуй в сторону, в коей живет зазноба, и реки за мной заговор.
Раздув до последней возможности щеки, Федор исступленно дул в окно и нараспев повторял за ведуном:
— Стал не благословясь, пошел не перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, вышел в чисто поле, стал, оборотился, свистнул тридевять раз и хлестнул тридевять раз, вызвал тридевять сил…
— Вертись на одной ноге! — крикнул старик и схватил Ртищева за плечи, с силою закружил его. — Вертись да приговаривай с упованием: вы, слуги верные, сослужите мне службу правильно, запрягите коня вороного и съездите за тридевять верст…
Ртищев неожиданно остановился и замахал руками.
— Какой тут тридевять верст? Доплюнуть — добежать до зазнобы моей.
Старик свирепо схватил Федора за ворот.
— Весь заговор разметал словесами своими! Нешто я мене твоего ведаю, где зазноба живет?
Он повторил снова весь обряд заговора и поклонился хозяину до земли.
— На дыбе пытать ее будешь, в землю схоронишь, а никуда не вытряхнешь любовь бесконечную.
Ведун взялся за ручку двери и, не поглядев на серебро, щедро врученное ему Федором, собрался уходить. Вдруг на лице его изобразился испуг.
— Ведь эко запамятовал… Вот оно — древние-то годы!.. Черны, сказываешь, у зазнобушки волосья на голове?
— Черны, Миколушка. Чернее ночи черны.
— Вот по сей пригоде и должен я на груди носить за любовь за сию нерушимую перстень златой с камнем агатовым.
Постельничий облегченно вздохнул.
— Пожалуешь к вечеру, будет тебе перстень, Миколушка.
Выпроводив ведуна, Федор обрядился в новый кафтан и вышел на крыльцо. На дворе копошились холопы — чинили сбрую, ожесточенно чистили и скребли застоявшихся аргамаков, бегали без толку в сарай и подклеть — прилагали все старания, чтобы обратить внимание господаря на свое усердие. На противоположном конце двора за низкою изгородью, на огороде, перекидываясь веселыми шутками, работали девушки.
Ртищев поглядел на небо и решив, что уходить еще рано, побрел от нечего делать в огород.
Девушки побросали работу и бухнулись ему в ноги.
— Единому Господу поклоняйтеся, — назидательно пискнул постельничий.
Он приготовился произнести свою обычную речь, в которой проповедывал «братство всех людей во Христе», но, услышав благовест, круто повернулся, раздал узенькое лицо в блаженную улыбку и, сорвав с головы шапку, перекрестился.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
— Аминь! — хором закончили девушки и снова поклонились господарю.
Федор отправился в церковь. Устроившись на клиросе, он безмолвно воззрился на образа. Однако молитвенное настроение не приходило. Взор то и дело обращался к окну, а в мыслях против воли стояло все одно и то же: продаст или не продаст?
* * *Кое-как отстояв обедню, постельничий чуть ли не бегом пустился в сторону Знаменского переулка, к усадьбе дворянина Буйносова.
Буйносов увидел раннего гостя через окно и, в знак почтения, вышел к нему навстречу.
— Дай Бог здравия гостю желанному.
Пригнувшись, он обнял постельничего и троекратно облобызался с ним.
В тереме Федор долго крестился на образа, потом еще раз поклонился хозяину и, захватив в кулак маленький, утыканный реденькою щетинкою подбородок, присел к столу.
Со двора заунывною жалобою доносилась чуть слышная песня.
Лебедь белую во чужой сторонушке захоронили,Со лебедь белою друга милого да разлучили,Да, эх, кручинушка, да долюшка сиротская!Знать, тобою, долюшка, нам даденоВековать ли с горюшком век-вечные,Во слезах зарю встречаючи,Да в горючих зорьку провожаючи…
— Добро девки поют, — мечтательно закатил глаза, постельничий.
Буйносов чванно выставил живот.
— А краше всех, гостюшко, поет полонная женка Янина.
Федор смущенно поглядел на пальцы свои и отошел к окну.
— Эко, траву нынешним летом, как прорвало!
Буйносов торопливо перекрестился и сплюнул через плечо.
— Дурное око ворону на потребу, доброе же слово хозяину на корысть, — трижды проговорил он скороговоркой и потом уже спокойно прибавил: — Травы, доподлинно… могутные ныне травы, благодарение Господу.
Помолчав немного, Ртищев снова присел рядом с хозяином.
— Ежегодно радуются люди траве зеленой, — улыбнулся он печальной улыбкой, — а того в толк не возьмут, что оком не мигнешь, как травушке той и кончина века пришла.
Буйносов сочувственно покачал головой.
— Так и живот человеческий.
Потерев раздумчиво лоб, Ртищев забарабанил пальцами по столу.
— Читывал я, Прокофьич, и греческую премудрость, и многие тайны спознал, а все в толк не возьму: пошто и человек, и трава смертью помирают, а мир как будто и не помирал николи? Как жил много годов назад, так и жительствует.
Он беспомощно заморгал глазами и спрятал в ладони потемневшее лицо.
— Сдается мне, что и человек, как трава: коль един на земли сиротствует, нет ему ни доли, ни радости… Все кручинится да тужит человек одинокий. А позабыть ежели про себя да к людям податься, особливо ежели к женке, то ли жизнь пойдет!
Прокофьич нетерпеливо дослушал гостя и грозно сдвинул рыжие брови.
— Не до того еще допляшешься с борзостями еллинскими! Ума решишься! А пошто наважденье такое?… По то, Федор Михайлович, что старину позапамятовал. Нешто так отцы и деды наши на мир Божий глазели? Нас как навычали? Егда поспрошают тебя, ведаешь ли филосопию, отвещай: еллинских борзостей не текох, риторских астромонов не читах, с мудрыми филосопами не бывах, но учуся книгам благодатного закона, как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов.
— Не то! — воскликнул Федор, — против старины не смутьян я. Но ведаю, что не весь живот человеческий познала древняя мудрость.
Песня за окном то таяла, припадая к земле, то вздымалась к небесам, исполненная кручины, то билась отчаянно в воздухе, как бьется отяжелевшими крыльями смертельно раненный сокол.
— Эко, девки печалуются, Прокофьич!
Буйносов выглянул в окно.
— Сызнов Янинка раскаркалась!.. Ужо закажешь десятому, как лихо накликивать.
Тяжело отдуваясь, он вышел на двор. Ртищев обеспокоенно последовал за ним.
При появлении господаря девки упали ниц, ткнувшись лицами в землю.
— Пожалуй-ко, покажи милость, подойди-ка к крыльцу, — поманил Прокофьич пальцем Янину.
Неторопливо поднявшись, женщина спокойно пошла на зов.
— В нога! — крикнул господарь, наотмашь ударив ее по лицу.
— Как тебе сподручнее будет, — гордо сверкнула глазами Янина, опускаясь на землю.
Осанка ее, так не похожая на осанку даже самых родовитых российских женщин, величавый взгляд больших серых глаз и чуть вздрагивающие от скрытого возмущения ноздри привели Буйносова в неистовство.
Федор, чтобы выручить Янину, стал между нею и Прокофьичем.
— Неужто песней сиротской можно лихо накликать?
Чуть приподняв голову, женщина обдала постельничего признательным взглядом.
— А ежели лихо не накличет, — огрызнулся хозяин, — то уж вернее верного девок от работы отвадит!
Он кликнул дворецкого и, не обращая внимания на немую мольбу Ртищева, приказал:
— Сечь ее крапивой до четвертого поту!
Ртищев гневно вцепился в руку Буйносова.
— Опамятуйся!
Но дворецкий, покорный приказу, поволок женщину через двор.
— Дружбы для! — крикнул постельничий. — Не соромь полоняночку.
Буйносов упрямо мотнул головой и, увлекая за собой не выпускавшего его руку гостя, пошел в конюшню.
— Продай женку, Прокофьич! — завизжал Федор, едва холоп замахнулся на женщину пучком крапивы.
Глаза Буйносова подернулись усмешкою. Чтобы еще больше раззадорить гостя, он сорвал с гвоздя плеть и, с наслаждением крякнув, трижды полоснул Янину. Ртищев умоляюще протянул к нему руки:
— Ничего не пожалею, бери колико волишь!
Хозяин кинул плеть под козлы.
— Не можно. Рад послужить, да самому холопы надобны.
— Дружбы для нашей!.. До скончания живота памятовать буду добро твое…
Буйносов почесав затылок, нерешительно помялся и с сожалением поглядел на гостя.
