Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Все слушали затаив дыхание.

Уже затихли гусли, уже растаял под высоким потолком голос, уже и сам боярин опустил плечи, сложил крест-накрест руки на столе, будто отдыхая после нескончаемо трудной дороги, и гридница ещё молчит, ещё витают в ней невыразимые чары и немеют заворожённые сердца… И лишь затем взрывается неистовым восторгом:

— Сла-аву-ута-а-а!.. Сла-аву-ута-а-а!..

— А-а-а!..

Слушатели хлопали в ладони, бряцали серебряной посудой, стучали мечами и, очарованные прекрасной музыкой и задушевным голосом, требовали всё новых и новых песен. Князь Святослав прослезился, обнял Славуту за плечи и, поцеловав в голову, произнёс:

— Благодарствую, брат мой, боярин мой, князь сердца моего! Благодарю судьбу, что подружила нас в детстве и провела, соединив наши руки, через всю жизнь! Я люблю твоё пение, люблю песни прославленного Бояна, которые ты так славно поешь, а ещё больше люблю твои песни, ибо равного тебе не было и не будет! Пропой мне, друже-боярин песню о месяце-князе, которую ты пел мне и сорок лет тому назад!

— Князь мой, — поднялся Славута, — ты видишь, я тоже плачу, и плачу от радости, что и в шестьдесят лет мы с тобою не утратили детской и юношеской дружбы, плачу от счастья, ведь разве это не счастье — видеть своего князя и свою княгиню в такие годы счастливыми и во здравии? Разве не счастье — видеть своего князя великим князем киевским и мечтать вместе с ним о великом будущем земли Русской, а не только вспоминать молодые годы? С радостью спою я ту песню, которую сложил для тебя, когда ты впервые встретил свою княгиню, когда ты был ещё не солнцем, а лишь молодым месяцем.

Святослав сел на своё место между Марией Васильковной и князем Рюриком, а Славута отпил глоток кваса, чтобы освежить горло, и кинул пальцы на струны.

Ой, м i сяцю-князю, чого зажурився,чого засмутився?Чи орда напала та полон забрала,чи к i нь притомився,чи к i нь притомився?орда не напала й полону не бралаi к i нь не стомився, —я в чистому пол i, у чистому пол iз д i вчиною стр i вся,з д i вчиною стр i вся…

Пели все. Пели о молодом месяце-князе, сердце которого навек полонила красна девица-заря, о его тоске по вольной жизни, о его молодых годах, что безвратно отлетели белыми лебедями за далёкий горизонт… Пели все.

А князь с княгиней сидели во главе стола, как лебедь с лебёдушкой, и оба седые, молча смотрели друг на друга, и слезы блестели на их глазах.

Я в чистому пол i, у чистому пол iз д i вчиною стр i вся,з д i вчиною стр i вся…

И хотя пели все, среди множества голосов выделялся голос Славуты. Рокотали гусли под его пальцами, и чистый, как хрусталь, голос взлетал под потолок, звенел там серебряным жаворонком.

Песня замерла. Очарование рассеялось. Затихли звуки в далёких тёмных уголках, и гридница вновь вздрогнула от грома голосов, возгласов восторга, от топота ног.

— Слава Бояну наших времён!

— Слава песельнику Славуте!

А он сидел, закрыв глаза, и ждал, когда уймётся это неистовство. Он давно привык к такому бурному проявлению благодарных человеческих чувств, так как лучше, чем кто-нибудь иной, знал, какую великую силу имеет песня, музыка и слово.

— Кто же Славута в самом деле? — спросил Ждан, когда Кузьмище немного пришёл в себя. — Боярин, а по его словам получается, что он, как и мы — простолюдин, в его доме полным-полно богатств и всякого оружия и книг, а поёт, как вольная птаха, как соловей! Знается запросто с князьями, а держится, как обыкновенный, безродный человек! Кто же он такой будет, скажи на милость?

Разомлелый от сытого княжеского угощения Кузьмище вытер широким рукавом пот с лица, уставился на Ждана выпуклыми глазами.

— Справедливый он человек! Вот оно что! Не одного смерда выручил от боярской или тиунской издёвки, не за одного гридня заступился перед самим князем!

— Да кто же он? Откуда? Какого рода? — допытывался Ждан. — Всё о нём знать хочется!

— Говорят, он ещё и волхв, ворожей, — сказал Стоян и тряхнул белокурыми кудрями. — И колдовать умеет, и кровь заговаривает, и волком обратиться может, если нужно, и Даждьбогу и Перуну поклоняется…

— Ну, не болтай лишнего, сестринец![33] — оборвал Стояна Кузьмище. — Мало ли что зазря пустозвонят!

— Дыма без пламени не бывает, — не сдавался распалённый от хмельного молодец. — А ещё рассказывают, когда князь нашёл его мальцом среди тёмного леса, среди непроходимых болот, куда затянули его к себе в науку лесовики и русалки…

— Придержи язык, Стоян, и не городи вздор! — оборвал гридня Кузьмище. — Если хочется знать всё как есть, то слушайте… Я и вправду знаю, как это было.

— Расскажи, Кузьма, расскажи! — обратился к нему Самуил. — Пускай и молодь послушает…

— Ну, так ладно, — Кузьмище навалился грудью на стол и обвёл взглядом своих слушателей. — Было это, кажись, с полсотни лет тому назад. Старый князь Всеволод, отец нашего князя Святослава, пошёл однажды с войском на половцев, которые прорвались тогда аж за Десну, до Днепра, и сплошь разоряли там села и городки. Прослышали про то половцы, что вышел на них князь Всеволод, и дали стрекача. Опечалился князь, что не удалось ему встретиться с ворогом и отбить полон, решил возвращаться домой… Но вот в бору, неподалёку от Днепра, гридни услышали детский плач. Кинулись туда — а там аж двое: дивчинка постарше и маленький хлопчик. Привели их к князю. А они перепугались — плачут ещё сильней.

— Ну, чего плачете, чада? Я же не половец! — сказал им князь. — Где родители ваши?

— Батька с мамкой там, — махнула в сторону лесной чащи дивчинка, — убитые лежат…

— А как же вы?..

— Мы в кустах сховались… А всех наших нету. Кто убитый, кого в полон потащили… Одним нам посчастливилось.

— Как звать-то тебя?

— Дариной.

— А малого?

— Меня… Славутой кличут, — поднял на князя заплаканные глаза хлопчик.

Князь задумался. Что делать с детками малыми? Оставить здесь — погибнут непременно…

— Со мной поедете? — спросил их.

— Поедем — смело ответил Славута. — Если только коней дашь…

Так Дарина и Славута попали на княжий двор. Поселили их у бездетной кухарки князя, пускай, мол, к работе приучаются. И стал бы дворовым человеком — поваром, конюхом или, в лучшем случае, гриднем. Но судьба уготовила ему иной путь.

Тут Кузьмище умолк, протянул заросшую черными волосами руку к корчаге и налил кружку кваса… Выпил, крякнул, утёрся кулаком. Никто из слушателей, а слушали все, кто сидел поблизости, не шелохнулся. Интересно рассказывал старый!.. Даже Самуил недвижно сидел задумчиво.

— И судьбой этой стал наш князь Святослав, тогда ещё — малолетний отрок, как и Славута, — продолжал дальше гридень._ А произошло такое. Славута сызмалу любил петь и играть на сопилке[34], на бубне и гуслях. Дедушка, сказывал, его научил. И как сопилки вырезать показал. Вот однажды за городскими валами, под горою, срезал малец веточку калины, сел под кустом и стал мастерить дудку. И не заметил, как подошёл к нему чернявый хлопчик в богатой одежде: шёлковой рубашке, бархатных штанах да в красных сапожках на серебряных подковках. В руках у него — небольшой, но умелыми мастерами князя сделанный лук, а за спиной

— тул со стрелами.

— Как тебя звать? — спросил чернявый, как оказалось потом, княжич.

— Славутой.

— А меня — Святославом… Ты что тут делаешь?

— Сопилку. Разве не видишь?

— И ты умеешь играть на ней?

— Умею.

— А ну-ка, сыграй!

Маленький мастер не спеша закончил сопилку, приложил её к губам и заиграл.

Княжич стоял, как зачарованный. Глаза блестели.

— А ну, дай-ка мне!

Славута протянул дудочку. Княжич надул щеки, подул, но послышалось лишь тихое шипение.

— Да она же не играет!

— Надо дуть умеючи.

— А ты научи!

Славута показал, как следует поджимать язык, как складывать губы и дуть, когда прижимать пальцами и открывать дырочки. Княжич оказался сообразительным хлопчиком и скоро у него начало получаться. Не песня, конечно, не музыка, а протяжный тихий свист, который изменялся, когда он закрывал или открывал дырочки.

Святослав обрадовался.

— Давай меняться! Я тебе лук — а ты мне сопилку!

Славута пожал плечами.

— Бери так. Я себе, когда захочу, ещё сделаю.

Но княжич был гордым.

— За так не хочу. Бери взамен лук!

Славута немного поколебался и взял. Глаза его тоже заблестели, как и у княжича. Оба остались несказанно довольны обменом.

Но вдруг из кустов вынырнул гридень, приставленный приглядывать и заботиться о княжиче. Он запыхался и выглядел встревоженно.

— Княжич, я с ног сбился, тебя разыскивая! Княгиня плачет, князь гневается — пропал сынок ненаглядный! А ты тут… с каким-то смердом! Что вы тут с ним делаете?