Кровь Тавриды - Иван Александрович Белов

КРОВЬ ТАВРИДЫ

                                                                    1 Ночь  набросила шелковое покрывало иссиня-черного, бескрайнего неба, искусно расшитое мириадами бесстрастно сверкающих звезд. Легкий ветерок с Русского моря приятно холодил сопревшее под доспехами тело. В самый раз бы, сбросить броню и кольчугу, стянуть промокший от пота подлатник, и окунуться с головой в теплые волны. От разогретой за день земли поднималось зыбкое марево, превращая окрестности в колышущуюся игру темных полутонов. Князь тмутороканский Роман застыл на стене, превратившись в жуткую, сгорбленную горгулью. Внизу угрюмо мигает россыпью багровых огоньков, вражеский стан. Половцы обложили Корчев, последний русский город на землях древней Тавриды. Враг подступил утром, тринадцатого числа, первого летнего месяца червня, с легкостью смяв передовые заслоны. Уцелевшие дозорные принесли горькие вести. Идут басурмане в силе великой. Половецкое войско, с обозами, растянулось на многие версты. В город, под защиту дружины и стен, побежали крестьяне. На горизонте поднялась туча пыли, закрывая солнце и небо, потянулся дым разоренных селений, а следом, из пылающей жаром степи, выплыли конные орды. Сбылись древние пророчества о невиданном нашествии язычников, на погибель всех христиан. Расплата за грехи наши. Темная, всепожирающая масса приблизилась к Корчеву. Роман вцепился в еще теплые булыжники крепостной кладки. Камни выдержат, а вот люди... У половцев шестьдесят тысяч всадников: низкорослых, скуластых, смуглых, не знающих пощады воинов, садящихся в седло до того как начинают ходить. Кровожадные боги дали им единственное предназначение - грабить и убивать. Кочевники не строят городов, не сеют хлеба, с ними невозможно договориться. Легче приказать Днепру повернуться вспять. У Романа под началом жалкие крохи, остатки некогда могучей рати самого южного, русского княжества, прославленной в походах на Сурож, Корсунь, Ираклион и Константинополь. Три тысячи ратников, конная дружина в две сотни мечей, десять тысяч городского ополчения, десяток малых камнеметов, да пара великих. На городских надежды не много: гончары, ювелиры, купчишки, посадская голытьба, рогатины в руках не держали, сейчас хорохоряться, а побегут едва половец полезет на стены.  Штурма ждать осталось не долго, пусть воеводы уверяют в обратном. Половцы заполнили равнину, суетятся по муравьиному, раскинули лагерь из тысяч крытых вонючими шкурами кибиток, выстроили телеги в круг на случай вылазки гарнизона. День и ночь стучат деревянные молотки, собирая тараны, лестницы и штурмовые щиты. Дожили, поганые берут города. Раньше волости грабили, жгли, угоняли народец в полон и растворялись в степи, что бы возвращаться снова и снова, собирая обильную, кровавую жатву. Теперь все поменялось. Почему? Кто научил кочевников искусству осады? Нет ответа. Остается точить мечи и всматриваться в густую, опасную темноту. Послышались шаги. Князь повернулся и в дергающемся свете факела увидел воеводу Фому и посадника Никиту. Ага, явились обормоты, весь день в городе пропадали, крепя оборону. Фома старый совсем, ратники шуткуют будто он с Ольгой еще на древлян хаживал, толст воевода, того и гляди кольчуга лопнет на чреве объемном, осыплется тьмой железных колечек. Бородища седая, торчит вызывающе, левую щеку рассекает старый шрам, след лихой половецкой сабли. Стар воевода, опытен, сила в руках осталась, на коня не садится уже, а палицей даст, так голова в тело уходит. Посадник Никита склада иного, из купцов, дела городские строго блюдет. Ростом высок, белокур, лицом смазлив, девки сохнут, по случаю осады сменил дорогой, шитый златом кафтан на броню и меч нацепил, красуется живоглот. Улыбочка приятная, всегда готов услужить, речи сладкие. Ворует конечно посадник, но в меру, на кол бы посадить, да второго такого не сыщешь. - Отдыхаешь княже? - глаза у посадника как у черта, хитрющие. -  А мы то в делах аки пчелы. - Ты то пчела? - покривился Роман. - Трутень бескрылый. - Вот она, благодарность княжеская, - оскорбился Никита. - Две ночи не сплю, сапоги сносил за серебро купленные, потом сносил те что за золото куплены, возмещения ущерба не требую, кручусь-верчусь отдыха не знаю, и трутнем прозвали. Спасибо Роман Ингоревич, - посадник дурашливо поклонился. - Это вон Фоме хорошо, меду с утра выпил бочонок и спать завалился на псарне. Его будят, грят поганые к городу подступили, а он мычит да собаку обнимает, думает бабенка с ним рядом пригрелась. - Чего мелешь антихрист? - насупился воевода. - Чичас в рыло суну, будешь без зубов зубоскалить. - Защити княже, - посадник нырнул за спину. - На милость твою уповаю, спаси от разбойника и пьяницы Фомы, воеводой искусно прикидывающимся. - Уймись Никитка, - князь погрозил пальцем, а сам расплылся в довольной улыбке. Подтрунивает посадник над воеводой, второй десяток лет городом рука об руку правят, нет у Романа людей верней и надежней. - Ну как Фома, сдюжим? - А куда денемся? - развел руками Фома. - Люди духом крепки, от басурман пощады ждать нечего, отступать некуда, у каждого семьи в городе, - воевода осекся. - Прости княже. Застарелая боль острым ножом кольнула сердце Романа Игоревича. Два лета назад половцы подошли к столице княжества, торговой, шумной, многоязыкой Тмуторокани. Воспользовались тем, что князь с войском ушел в поход на греческую Корсунь. Верно рассчитали поганые. Беззащитный город взяли с ходу. Старший сын, шестнадцатилетний Всеволод, погиб в сече, под разбитой таранами надвратной башней, супруга, княгиня Анна, с малолетними Владимиром и Ириной, сгорели в страшном пожаре. Князь спешно вернулся, но успел только к черному, усыпанному костями и вороньем пепелищу. - Ничего Фома, - князь сглотнул вставший в горле ком. Слез больше нет, время лечит, превращая душу в кусок обожженной, спекшейся глины. - А может не торопиться нам княже на битву? - осторожно отвлек от тяжелых воспоминаний Никита. - Головы сложить дело дурацкое. Предложим поганым откуп, поскребем по сусекам, боярство тряхнем, разве откажут, люди чай не дурные. Половец ежели в город войдет разбираться не будет, кто боярин, а кто голь перекатная, всех под нож пустит. - А что дадим?- горько усмехнулся Роман. - Мешок лебеды да связку мышиных хвостов? Казна пуста, народишко обнищал, торговля нарушена, волости разорены. Отдадим последнее, сами с голоду сдохнем, конец един. Да и не за откупом поганые пришли, сам знаешь Никита. - Знаю княже, - горячо подтвердил посадник. - Нам не то главное, вступим в переговоры,