Марта Шрейн - Дора в почёте

Марта Шрейн

ДОРА В ПОЧЕТЕ

Год 1967. Для молодой работницы мясокомбината Доры Беккер особенный. Дора работает хорошо, быстро–быстро колбасу перевязывает. И вдруг, прямо посреди работы у нее уши горят.

— Это, — думает Дора, — меня кто–то осуждает, а еще хуже где–то обсуждают. Где–то, что–то для меня коварное затевается.

И точно, правильно чуяло сердце. Приходит в обеденный перерыв мастер и приглашает Дору в контору. Дора, конечно, пугается. На воровстве она не попадалась, ничего такого про политику никому не говорила, а анекдоты и вовсе рассказывать не умеет. Идет она вслед за мастером и даже плохо понимает куда идет. Заводит тот ее прямо в кабинет директора. А там уже все начальство сидит. Мастер торжественно говорит сразу всем:

— Вот, нашла какую надо.

Сажают Дору на стул и, с далека так, начинают с ней разговор. Из разговора до нее доходит, что из Москвы пришла специальная бумага. По той бумаге работникам немецкой национальности тоже можно быть на виду, чтобы выбирать их на почет. А как Дора для почета подходит, намечают для нее орден «Дружбы народов», прочат ее в депутаты районного Совета и на бригаду коммунистического труда назначают. Теперь спрашивают ее согласие.

Задумалась Дора: — Достойна ли, оправдать, такое высокое доверие? А вдруг как быть на виду, да в почете, так и мясо выносить из комбината, как всем не получится. И как же тогда жить? Зарплату–то специально маленькую платят, потому, как несут из мясокомбината, кто сколько может. А если посмотреть с другой стороны, — думает Дора, — начальник цеха Иванчук, который самый большой орден имеет, «Орден Ленина», и тот не дурак…. Нет, он не в больших карманах мясо выносит. Все больше на машине вывозит. А вот Санька Ракитина, что на салорезке работает, так она, от рабочих, депутат Верховного Совета СССР. У ей машины нет. Саньке приходится на себе тащить ворованное мясо. Но больше двадцати килограмм все равно не может унести домой.

На работу идет Санька через проходную, проходит хрупкой стройной женщиной. А с работы, через ту же проходную, с трудом, как космонавт в скафандре идет. Поверх мяса у ней вместо этого скафандра белый рабочий халат надет и на ем значок не прикосновения, чтобы охранники не могли у ней мясо отнять.

— Значит, — думает Дора, — на депутата соглашаться надо. И орден иметь хорошо. На любом собрании ей почет и место в президиуме будет. И Дора дает свое согласие.

Приводит ее мастер обратно в цех, в качестве бригадира, и знакомит с ней ее же бригаду. По новому знакомит. И не зря. Возвышенную Дору теперь и вовсе не узнать. Стала работать она так быстро, как немецкая машина. Другие члены бригады еле–еле за ней поспевают. И чаще других бригадиров бегает Дора на второй этаж, ругаться с фарщиком Васькой. Его мясорубка не успевает для трех бригад мясо перемалывать. Дора ругается, а фарщик Васька огрызается и говорит:

— Это машина, а не лошадь, чтобы ее кнутом погонять.

Но Дора настояла на своем. Вызвали механиков, они что–то там подкрутили, и Васькина мясорубка заработала быстрее. Еще нет и трех часов дня, а уже всю дневную норму мяса перемолола. И, естественно, Дорина бригада почти весь фарш перехватила и наделала больше колбасы, чем две другие вместе.

На следующий день и того хуже; половина смены не прошло, а уже всему цеху делать нечего. Дорина бригада за всех все сделала. Начальник цеха, Иванчук, разбираться пришел. Васька ехидный такой, говорит:

— Зачем в цехе три бригады держать, если одна справляется. И лишних людей надо сокращать пусть домой идут.

Ох, и шум поднялся! Все на Дору кричат. Агрессором называют и даже остальными не хорошими словами. Иванчук успокаивает людей:

— Не волнуйтесь, никого не уволим. Нельзя, — говорит, — бригаде Доры одной работать. Тогда зарплата у них выше директорской будет. А это не допустимо. А вот соревнование, это хорошо. Чем больше будет передовиков производства, тем выше слава комбината.

Сказал и ушел. Никто ничего не понял, что дальше–то с Дорой делать? Она же, эта фашистка, не остановится, будет продолжать вредить. Кто–то решил спор прекратить. Потому как работы сегодня больше нет и пора мясом себя обряжать. И можно без суматохи, потому как до конца рабочего дня далеко.

Дело это не простое, мясом обряжаться. За одну рабочую смену, можно вынести продукции на себе стоимостью больше, чем месячная зарплата.

Бригада Доры топчется на месте. Все как вроде расстроены и в сомнении пребывают. Что, как их бригадира на почет выдвинули, вдруг сдуреет и честно жить захочет и другим воровать не позволит.

Дора смотрит на членов своей бригады и прямо не понимает, что с ними. Потом разглядела их сомнения и говорит:

— Нет, я ни какая–нибудь зазнайка. Как все, так и мы.

Только послала на проходную разведчицу, узнать, кто там сегодня карманы проверяет. Потому как ее бригада, в складчину платит тете Шуре, чтобы та на проходной у них мясо и колбасу не нащупывала.

Ближе к празднику дни пошли сумасшедшие. Теперь и другие две бригады сговорились работать быстрее Доры, чтобы не потерять квартальной премии. А Дора, ясно, как машина сделалась, и больше всех страдает от нее фарщик Васька. Ну, конечно, язык у Васьки подвешен хорошо, он кричит ей: «Тебе дай власть, ты всех коров захочешь на колбасу перемолоть. Не будет в стране ни молока, ни сметаны».

Кричи, не кричи, Васька, а у Доры все получилось. Сегодня, к примеру, ее фотографируют на доску Почета. Завтра, в честь Доры и ее бригады в Красном зале играет духовой оркестр и при всем коллективе комбината, вручают им переходящее знамя, и звание бригады коммунистического труда дают. Еще через два дня, прямо в обеденный перерыв, весь цех загоняют в клуб, чтобы смотрели, как Доре вручают орден «Дружбы народов» и прилюдно в депутаты выдвигают. Все, конечно, голосуют тут же, тянут руками, все согласные на это. И Васька, хоть и ненавидит Дору, а куда денешься, тоже голосует и хлопает в ладоши, как все. В зале шум. Дора волнуется, сбоку от нее портрет Ленина на стене весит. Щурится Ленин, как вроде следит за ней. Напряженно так смотрит на нее. Все понимает, и все знает вечно живой Ильич. И Дора не выдержала, мысленно заспорила с вождем революции. Кушать ее муж хочет каждый день. Работа у него на шахте тяжелая. Если его плохо кормить у него не будет сил. Вот придет он, ее шахтер, усталый с работы, сядет за стол и что? Я должна ему положить на тарелку орден, а вместо скатерти переходящее Красное знамя, или еще стол покрыть грамотами за хорошую работу, стопочкой сложить вместо блинов. Нет. Ему колбасу и мясо подавай.

И так увлеклась Дора разговором с Лениным, что не слышит оркестра, который в честь ее марш играет.

Собрание закончилось. Все нагрузились продукцией и медленно пошли к проходной. Дора снова думает: «Сколько нервов потратишь, пока вынесешь ворованное. Даже, если там дежурит надежная тетя Шура. За ней кто–нибудь, да и наблюдает; хорошо ли она свою работу делает». Сердце Доры бьется сильней, кровь к голове приливает, ноги тяжелеют. И так всякий раз, когда тетя Шура руками по мясу проводит. Скорей бы уже значок депутатский получить и неприкосновенной стать.

А как минует Дора проходную, полегчает враз, и вспоминаются ей уже приятные минуты. Вот, например, какие хорошие слова сказала, когда не обнаружила в кармане халата записку. В записке той председатель профкома речь ей заготовила. Дора не растерялась, и весь зал услышал ее гневную речь против империалистов. Да, она так и сказала: «Американцы хотят отнять у нас счастье трудиться для родины. Они нам завидуют и потому, опять же, хотят бросить на нас атомную бомбу. А мы, на зло им, будем работать еще лучше, и у них ничего не получиться».

Конечно, после торжества Васька не преминул, поиздеваться над Дорой.

— Я не понимаю, — сказал он ей. — Зачем тебе железный орден «Дружбы народов» вручили? Ты делаешь колбасу и орден тоже должен быть из колбасы. А чтобы не было атомной войны, нужно американцев запугать. Показать им тебя во время твоей работы. Ты одна делаешься страшнее атомной бомбы.

Чего это фарщик Васька злиться на нее, Дора не понимает. А в целом жизнь ее, с одной стороны, стала почетней. А с другой, вроде ей это и не нужно. Не нужно ей мозги лишними мыслями забивать. От всех этих волнений утратила Дора сон. Вот и сегодня она крутится в постели рядом с мужем, спать тому мешает. А ему в первую смену на шахту идти завтра утром. Но Дора теперь, как уже депутат, должна разобраться обстоятельно, что происходит. Что ни так? К примеру, ее бабушка–лютеранка, говорит, что воровать грех. Но все же теперь общее, народное. А из общего каждый берет, сколько может. А кто не может, у того дети раздетые и разутые. Не хочет Дора воровать, хочет она просто хорошо работать. Но почему ей за эту ее хорошую работу не хотят хорошо платить деньгами? И почему принуждают, поэтому красть и волноваться?