Галина Серебрякова - Юность Маркса

Юность Маркса

Предисловие

Тридцать лет тому назад вышел в свет первый мой роман о Карле Марксе — книга «Юность Маркса» — и я начала собирать материалы для следующего тома, но жизнь моя в 1936 году внезапно трагически изменилась. Двадцать лет я провела в заключении.

1956 год принес мне освобождение. В 1960 году я закончила «Похищение огня» и, полная благодарности к XX съезду, посвятила ему первую книгу этого романа, вторую же книгу — человеку, возглавившему ленинский Центральный Комитет в тяжелые дни борьбы с жрецами культа личности, — дорогому Никите Сергеевичу Хрущеву.

Романом «Вершины жизни» я закончила трилогию о Марксе и Энгельсе и назвала ее «Прометей». Так, несмотря на все превратности судьбы, сбылась моя мечта воплотить в художественных образах жизнь и деяния двух гениев.

Галина Серебрякова

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава первая

Жить трудясь или умереть в бою

1

Прошло несколько дней после решающего четверга, 27 июля. Телеги, запряженные флегматичными першеронами, увозили с улиц Парижа окровавленные исторические останки — изрешеченные пулями мешки, разбитые станки, мебель и вспоротые матрацы, служившие баррикадами.

На искалеченных мостовых еще валялось оружие восставших: ножи, пистолеты, пики, шашки, железные прутья, бревна.

Кое-где на раненых домах висели, морщась от ветерка, полотнища: «Да здравствует республика!» Их — под крики: «Да здравствует король!» — срывали нарядные дамы и кавалеры, бегущие к Тюильри — дворцу нового монарха.

Девятого августа, на следующий день после восшествия короля на французский престол, Дюмолар получил приглашение к Луи-Филиппу Первому.

Правительство считало полезным обласкать и перетянуть на свою сторону кое-кого из чиновников Наполеона, попавших в немилость после реставрации.

Возвращение Бурбонов лишило Бувье-Дюмолара почестей и остановило его восхождение по служебной лестнице. Пятнадцать лет прошло для опального сановника вдали от Парижа и двора. Выгодно женившись, он проводил годы в путешествиях, брюзжа и оплакивая прошлое, заигрывая с оппозиционерами, но не решаясь действовать. Июльскую революцию Дюмолар воспринял как час долгожданного возмездия Карлу.

«Лучше служить реальному королю, чем предаваться нереальным надеждам на победу потомков Наполеона», — подумал он, облачаясь в парадный фрак.

В полдень опальный чиновник поехал к Луи-Филиппу — в ослепительной карете с заново позолоченным гербом.

Покуда Дюмолар был на высокой аудиенции, его слуга Жером бродил но французской столице. Он угрюмо смотрел на увядающие гирлянды и украшения, вывешенные на домах в честь коронации. На восьмиугольной Вандомской площади Жерома оттеснила в подворотню толпа зевак. С вершины гранитной колонны стаскивали огромную лилию под белым знаменем — герб низверженных теперь Бурбонов, — герб, сменивший некогда статую Наполеона.

Из близлежащего Тюильрийского сада неслись звуки вальса, наигрываемого духовым оркестром.

Прошло несколько месяцев, и Дюмолар приказом короля был назначен префектом влиятельного и богатого департамента Роны. В мае 1831 года он в сопровождении семьи и слуг выехал в Лион.

2

— Ты — корсиканец, Жером, и всего на какой-нибудь дюйм выше Наполеона. Кто знает, на каком острове быть тебе погребенным! — Бувье-Дюмолар гулко засмеялся. — Не отрицай, старина, что в июльские дни демагоги выучили тебя требовать республики. Знаю, ты думаешь, что тебе и твоим друзьям я обязан своей должностью префекта. Пусть так! Еще год-другой, и мы наконец в Париже.

— Не думаю, чтоб королевские министры подпустили вас к себе близко, — хмуро отозвался Жером.

Префект Дюмолар, гостивший в имении негоцианта Броше, спешил на охоту, и потому обычный утренний обмен мнениями между ним и слугой значительно сократился. Примерив цилиндр и согнув в руке хрустящий английский хлыст с золотой рукояткой, префект направился к выходу, но на пороге задержался, отдавая последние приказания:

— Свези письмо мэру и побывай в штабе Роге. Повыспроси у денщиков, как здоровье генерала: впрямь болен или притворяется, чтобы избежать встреч со мной на заседаниях?

Бувье-Дюмолара и его слугу связывали двадцать семь прожитых бок о бок лет.

В 1804 году молодой наполеоновский чиновник Бувье, приехавший на Корсику с ответственным поручением от императора, встретил в трактире близ Аяччо дюжего черноволосого пастуха, едва объяснявшегося по-французски. Земляк Бонапарта упросил приезжего начальника взять его с собой и с тех пор служил ему безукоризненно. Очень скоро Жером стал живой летописью деяний Бувье-Дюмолара, его довереннейшим наперсником. Слуге были известны привычки и вкусы любовниц Дюмолара, причины дуэлей, имена секундантов, города и страны, куда заносила служба наполеоновского администратора.

Во время империи, как и в годы революции, чиновники неоднократно меняли местожительство и характер работы.

Послужной список Бувье-Дюмолара был длинен. Император ценил расторопность, такт и знание чужеземных языков в обедневшем дворянине и посылал его на ответственные посты в завоеванные земли. Бувье-Дюмолар умел сглаживать шероховатости имперского режима, и аристократия Венеции, Рагузы, Кобурга охотно принимала его как равного.

Род Бувье, разоренный 1789 годом, принадлежал к старой, дореволюционной французской знати.

Жером помнил нынешнего лионского префекта наполеоновским офицером, бравым администратором. Именно он, Жером, передал префекту Тар-и-Гаронны скрепленный императорской сургучной печатью конверт, в котором дворянину Бувье жаловали титул барона.

3

Едва охотники покинули обширный двор «Виллы изобилия» негоцианта Броше, Жером на пегой лошаденке отправился в Лион, расположенный в двадцати трех милях от поместья.

Октябрьский воздух был возбуждающе ясен. Дорога в город шла вдоль Роны, вода которой в это утро была, как и небо, светло-серого цвета. Придорожные клены и каштаны грустно роняли на землю большие разноцветные листья. Жером украсил ими сбрую лошади.

Старый корсиканец возвращался мыслями к родному острову, которого он не видел почти тридцать лет. Глаза тоскливо искали скал и нетронутых лесов, но кругом были обжитые холмы и тщательно разделанная равнина.

В деревне, возле колодца, стоял распряженный дилижанс, направляющийся в Дижон.

В ожидании смены лошадей пассажиры завтракали в трактире «Маленький савояр».

Жером не нашел знакомых среди степенных комиссионеров и, залпом выпив кружку бордоского вина, поехал дальше. Близость города подчеркивалась все увеличивающимся движением на дороге.

Неуклюже огромные пикардийские кони волокли крытые брезентом фургоны, до отказа заставленные ящиками с грузом шелка и бархата. Они направлялись на Лейпцигскую ярмарку.

Жером обогнал караван телег, везущих в текстильную столицу итальянский сырец.

Внезапно настойчивый окрик заставил ездока обернуться. На пригорке, под вянущим, осыпающимся кленом, сидел, вытянув длинные ноги, рыжий парень в полотняных измазанных штанах и блузе навыпуск.

— Эй, приятель! — кричал он, размахивая палкой. — Далеко ли до Лиона, приятель?

Жером, никогда не лишавший себя возможности побраниться, остановил коня.

— Бездельник! — заорал он, приподнимаясь на стременах. — Город у тебя под носом, слепой лодырь! Вставай, дурень, и протри глаза. Останавливает занятых людей пустой болтовней.

— Я не здешний, — сказал бродяга с заметным иностранным акцентом и медленно встал на ноги. Он был чрезвычайно худ и казался изнемогающим от усталости.

— Немец? — спросил Жером на языке, которому выучился в Кобурге.

Прохожий утвердительно мотнул лохматой головой.

— Откуда? — бросил Жером небрежно, снова обрадовав рыжего парня звуками родного языка.

— Иду из Женевы, обошел Швейцарию, а сам я из Дармштадта: говорили, в Лионе хватает работы и для иностранцев.

— Работа будет, да не прокормит, — отчеканил Жером.

Натянул поводья и вскоре скрылся за поворотом.

Иоганн Сток, девятнадцатилетний портняжий подмастерье и искусный ткач, второй год странствовал вдоль Рейна. Теперь через Савойские горы он пробирался на Рону.

4

После обильного ужина господин Броше повел гостей осматривать обширное имение. «Вилла изобилия» была куплена негоциантом всего год назад на правительственных торгах. Это был квадратный дом с полукруглыми выступами, витыми колоннами, выстроенный мужем фаворитки Людовика XV в стиле того времени. В годы революции в «Замке королевы», как называлось тогда поместье, была казарма. Мраморные колонны и стенные фрески замазали лозунгами: