Жюльетта Бенцони - Брызги шампанского. Роман о замках

Жюльетта Бенцони

Брызги шампанского. Роман о замках

Антрекато (Entrecasteaux)

Председатель-убийца

Преступленье порочно, а не эшафот.

Строгий и надменный, желтый, точно колосья спелой пшеницы, Антрекато высокомерно возвышается над садом, созданным Ленотром для маркиза де Гриньяна, зятя мадам де Севинье, который жил там в спокойствии и роскоши. Замок окружен ореолом славы, но также запятнан кровью, хотя она и не протекла за его стены.

Слава замка ведет свое начало от одного из самых великих мореплавателей, когда-либо бороздивших моря под знаменами Франции: речь идет об Антуане-Жозефе-Раймоне де Брюни д’Антрекато, родившемся в этом замке и служившем под началом своего родственника бальи[1] де Сюффрена. Он отличился во многих битвах, был губернатором на Маскаренских островах. Людовик XVI, король-географ, отправил его на поиски Лаперуза в качестве вице-адмирала. Правда, следов пропавших у острова Ваникоро ему найти не удалось. И Антрекато не вернулся живым из этой экспедиции. Он умер от цинги на острове Ява, но его именем назвали канал между Тасманией и островом Бруни, так что оно навсегда осталось в памяти моряков.

А следы крови, о которых было упомянуто ранее, – это «заслуга» его племянника Жана Батиста, пожизненного председателя парламента Прованса, из-за которого Франция долгое время предпочитала вообще не упоминать имени этого великолепного имения.

Началось все в Экс-ан-Провансе утром 1 июня 1784 года. Ужасный крик донесся из распахнутых окон дома, в котором проживали молодой председатель, его жена, урожденная Анжелика де Кастеллан, и две их дочери. Этот крик тут же привлек внимание множества людей, правда, на этот раз их было меньше, чем обычно: половина города находилась в казарме, во дворе которой молодой офицер, соперник братьев Монгольфье, собирался запустить свой воздушный шар.

В доме царил переполох. В чувство приводили Марию Баль, камеристку маркизы. Собственно, это она так сильно кричала, а потом упала в обморок, разбив блюда с завтраком, и на то у нее была серьезная причина: она увидела на белых простынях своей госпожи кровь, а саму мадам д’Антрекато – сидящей с перерезанным горлом.

Тотчас же позвали ее супруга, который сам чуть не лишился чувств, увидев все это. Его отвели в спальню, пока лакей бегал за полицией. Слуги закрыли все ставни, дабы веселое солнце не проникало в дом, где произошло такое ужасное событие.

Начальник криминальной полиции, месье Ланж де Сюффрен, приходился маркизу родственником (все дворяне Прованса приходились друг другу в той или иной степени родственниками). А еще он был самым таинственным человеком во всей округе: холодным, молчаливым, с постоянно отсутствующим выражением лица. Хотя на самом деле под этой вялой маской таились глубокий ум и проницательность, просто он так вводил в заблуждение окружающих. Он осмотрел спальню, кровать и тело со всей возможной тщательностью. Ланж де Сюффрен наклонился, практически обнюхал пол, оглядел окна, занавески и недоверчиво пожал плечами, когда лакей скромно предположил, что маркиза, возможно, совершила самоубийство. Конечно, самоубийство, и это с тремя-то порезами на горле!..

Допрос мужа не принес результатов: тот не видел жену с прошлого вечера. Маркиза провела его у родственницы, которая устраивала спектакль; сам же маркиз ужинал вместе с начальником криминальной полиции у первого председателя. По возвращении они перекинулись парой фраз в гостиной и разошлись по спальням. Когда Ланж де Сюффрен, предполагавший, что смерть наступила приблизительно в три часа ночи, спросил, не слышал ли чего маркиз, тот ответил отрицательно, заявив, что спал как младенец. Однако услышать можно было бы многое: вся комната была перевернута вверх дном, ящики были вынуты, из шкафов все вывалено. Однако не пропало ни украшения, ни монетки. Преступление совершил один из проживающих в доме слуг? Д’Антрекато заявил, что никто этого сделать не мог, но потом он вдруг замешкался, когда Ланж де Сюффрен спросил, хорошо ли они ладили с женой… Ходили слухи о его связи с красавицей Сильвией де Сен-Симон.

– Уже нельзя и восхититься дамой без того, чтобы не быть тут же обвиненным в связи с ней. Злые языки, они что, вечно будут мне досаждать? – язвительно заметил маркиз.

Ланж де Сюффрен ничего на это не ответил. Он мог бы возразить, что это «восхищение» давным-давно уже обсуждалось в салонах, и мадам д’Антрекато нужно было бы быть действительно слепой, чтобы этого не заметить, однако полицейский предпочел промолчать. Он не вмешивался и когда вдовец объявил, что не может более переносить атмосферу этого дома и собирается уехать к своей тетушке, мадам де Блондель, и там подождать результатов расследования. Полицейский лишь сказал, что приедет навестить его к этой даме.

Мадам де Блондель жила не в Эксе. Она переехала, как это было принято в знатных семействах, в родовой замок, за которым любила приглядывать в отсутствие своего мужа, великого мореплавателя. Будущий адмирал был тогда губернатором Маскаренских островов. Тетя жила далеко, но супруг Анжелики думал, что деревенский воздух пойдет ему на пользу, и, отправив ей письмо о своем приезде, стал собираться в дорогу.

Объявление об отъезде «председателя» пришлось совершенно не по вкусу Ланжу де Сюффрену, но он не стал возражать. Тем временем он принялся опрашивать слуг: горничную Марию Баль, крепкую женщину пятидесяти лет, слугу маркиза Огюста Рейно, лакея маркиза Бенуэна, повара Вигье и привратника Букийона. Но получить хоть какие-нибудь сведения от них оказалось сложно. Никто ничего не видел и не слышал. Все собрались в ту ночь на кухне для небольшого застолья со слугами из соседних домов, выпивали и играли в карты до поздней ночи. Всем нечего было сообщить… Кроме Огюста Рейно, который после некоторых колебаний задержался «сообщить кое-что», что его терзало: может, то был и пустяк, но лучше об этом рассказать, а то от вопросов начальника криминальной полиции у него мурашки шли по коже. К тому же сокрытие доказательств давало повод для обвинения в пособничестве.

Набравшись смелости, Рейно начал свой рассказ. В то утро, наводя порядок в туалетной комнате маркиза, он не обнаружил ни его бритв, ни рубашки, что была на нем накануне. Сначала он решил никому ничего не говорить, но, поразмыслив, признался, потому как он не хотел быть уличенным в воровстве…

Ланж де Сюффрен успокоил его и отправил восвояси. Выходя из комнаты, Огюст наткнулся на Марию Баль, которая за ним следила: почему он задержался дольше остальных? Ему было что сказать?

В доме слуги побаивались Марию, служившую маркизе с раннего детства. Она была женщиной крепкой, как говорят, «старой закалки», и наивный боязливый Рейно долго не раздумывал: он выложил ей все, что до этого сказал полицейскому, добавив, что этот пустяк, скорее всего, был лишь совпадением. Но Мария Баль не верила в случайные совпадения. На следующий день, когда Ланж де Сюффрен вернулся в дом, она попросила выслушать ее. Слова Рейно придали горничной решимости, а ей было что поведать.

Вкратце она рассказала о первых годах безоблачного брака своих господ: маркиз так любил жену, что доверил ей управление общими финансами. У нее имелись и энергия, и ум, которых немного не хватало слишком молодому и красивому «председателю».

С появлением в их жизни мадам де Сен-Симон, молодой и веселой вдовы с большими амбициями, их отношения испортились. Совместная жизнь превратилась в ад, особенно когда маркиз захотел вернуть доверенность, выданную жене. Анжелика полагала, что достаточно наплакалась, и не хотела позволять мужу довести ее и дочек до нищеты из-за какой-то красивой кокетки, жадной до денег. Скандалы следовали за разбирательствами… и другими странными происшествиями.

Во время последней беременности мадам д’Антрекато едва не поскользнулась на вишневых косточках, рассыпанных кем-то перед лестницей. А однажды вечером она отказалась от лимонада со странным привкусом, приготовленного ее супругом, посчитав его слишком горьким. Но Анжелика упорно отказывалась вернуть ему доверенность, а тот не переставал ее требовать.

– Документ нашли? – спросил Ланж де Сюффрен.

– Конечно. Он лежал в шкатулке, которую бедная женщина прятала под подушкой. Но моей несчастной мертвой госпоже он больше не пригодится.

– Сможете ли вы поклясться, что рассказали мне правду? Поклясться на Евангелии?

– Гореть мне в преисподней целую вечность, если я хоть в чем-то солгала…

Между полицейским и горничной повисло тяжелое, словно топор палача, молчание.

Лакей Огюст Рейно в то же самое время так и не обрел душевного спокойствия. Он постоянно спрашивал себя, правильно ли сделал, что сотрудничал с полицией. Чтобы совесть его была совсем уж чиста, Рейно отправился к своему хозяину. Сначала он поехал к мадам де Блондель, затем, узнав, что она в Антрекато, поспешил на поезд. Он приехал на следующий день, как раз к завтраку, на котором присутствовал месье де Шатонёф, друг мадам де Блондель.