Птица у твоего окна - Гребёнкин Александр Тарасович
На лай вышла ветхая старуха.
– Не боись, проходи, – сказала она равнодушно и глухо. – Да замолкни ты, оглашенная, кость тебе в горло, – крикнула она на собаку.
– У вас не проживает Антон Иванович Терехов?
– Кто, кто?
– Да такой бледный, худой, с бородой…
– А, квартирант? Ну, есть такой житель.
У Тани отлегло от сердца.
– А где он?
– А он во флигельке у меня живет…Живет и денег никак не плотит. Может, ты уговоришь его, милая, – затараторила старуха. – Ступай вон по дорожке.
И старуха махнула рукой вглубь двора, где темнело какое-то строение.
Это был совсем маленький домик с черепичной слегка развалившейся крышей. Таня с волнением постучала в слабо горевшее окошко.
В голове роились мысли: «Как он встретит? Ведь он не хотел меня видеть, запрещал искать его».
Ответа не было. Таня долго стучала в окно и в дверь, думая, не ошиблась ли старая, направляя ее сюда. Она уже хотела было идти к ней за советом, но толкнула тяжелую дверь, и та медленно отворилась. В маленькой темной прихожей Таня натолкнулась на табуретку, на которой стояло ведро с водой, наступила на какую-то обувь. Она постучала в следующую дверь и тут же робко открыла ее. В комнате пахло электричеством, свечой, сыростью, глиной и мышами. Грызуны видимо водились в маленьком, покосившемся от времени шкафчике, дверца которого была открыта. На столике стояла горкой посуда, в кастрюле без крышки плавала какая-то еда. Тут же была высыпана картошка, в банке стояли ложка и вилка, раскладной карманный ножик, градусник. На краешке стола виднелись пузырьки с лекарствами и разорванные пачки таблеток, груда пыльных книг. Все это мгновенно охваченное взором Тани пространство тускло освещала настольная лампа, рядом с которой на подставке стоял знакомый Тане портрет женщины. Комната казалась сырой и холодной. Из щелей окна дул ветер, печки не было, только маленький электрокамин едва обогревал это пространство.
Сначала Таня подумала, что в комнате никого нет, и, лишь приглядевшись, заметила в коричневом сумраке кровать.
На кровати лежал завернутый во что-то темное человек. Он не двигался. Таня подошла ближе, узнав Антона, стала звать его, говорить с ним, но он лишь только посмотрел на нее невидящими глазами и что-то прошептал.
Она подвинула лампу. Лицо Антона было в липком поту, лоб был горяч, как печка. Он что-то говорил, но она не разобрала слов. Ясно было только, что он не узнавал ее и принимал за доктора. Видимо болезнь одолевала его, он был в горячке…
«Он так может умереть, – тревожно подумала Таня. – «Разве можно жить в такой обстановке! Не за горами зима, он просто здесь околеет, замерзнет».
Таня заметалась, нашла вафельное полотенце, отерла его лоб, стала перебирать лекарства, путаясь в сложных названиях…
«Стоп!» – сказала она себе. – «Надо принимать серьезное решение!».
Таня бросилась вон из дома, долго стучала в бабкину дверь, не обращая внимания на неистовый лай собаки.
– Что же вы тут сидите, а у вас там человек помирает! – огорошила она бабку.
– Да ты что, милая! – перекрестилась бабка. – Господь с тобой, разве ж я знала.
– Живете тут, только о себе думаете! Сколько он должен вам за квартиру?
И вынув кошелек, отдала все деньги, которые у нее были.
– Это вам как задаток! Остальное привезу позже! Ждите сегодня, обязательно сегодня!
И метнулась со двора.
Она быстро шла по переулкам, забыв о холоде, темноте и собаках. В груди била крыльями, рвалась наружу невидимая тревога. Такси в эту пору и в этих местах найти было сложно. Поехала на трамвае, но ей казалось, что он, как назло, переполненный, ползет очень медленно, время уплывает безвозвратно, а она так ничего и не сделала.
Как вихрь ворвалась Таня в свой дом.
Мирная мама, сидевшая в халате с вязанием в руках, воскликнула:
– Где ты ходишь? Уже так поздно. Я ужин два раза грела. Господи, растрепанная вся… На тебе же лица нет.
Но Таня смотрела на нее каким-то полубезумным, остановившимся взглядом.
Присела рядом и вдруг заговорила нервным и изломанным голосом:
– Мама, ради бога, выслушай меня внимательно.
Мама привстала в удивлении:
– Что с тобой, Танюша? Что-то случилось?
– Случилось… Мама, ты любишь меня?! Ты хочешь, чтобы я была счастлива?! Я тебя прошу, сделай для меня одно важное дело, оно всей жизни стоит…
– Да что случилось, говори скорее.
– Мама, не волнуйся, я в своем уме…. Мама, там, в холодном ужасном грязном доме, где полно крыс и тараканов, умирает человек… Человек, который мне очень дорог. Мама, он тяжело болен. Денег у него нет на лечение, ни на что нет… Есть нечего. Он нуждается в помощи, мама. Мама, я, конечно, понимаю, что я сейчас странно выгляжу…. Но я заявляю решительно: когда-то, много лет назад, этот человек спас мою честь, а может даже и жизнь! И вот теперь он сам нуждается в помощи, как никогда, и я ничем не могу ему помочь… Только не отказывай, мама!
– Таня, что ты говоришь, какой человек? Какую честь, когда он тебя спас?!
– Мама, сейчас не время объяснений, а время решительных действий. Я обещаю, что все объясню потом.
– Что я должна делать?
– Нужно ехать, мама, пожалуйста. Возьми все деньги, какие есть. Нужно взять такси и привезти его к нам домой, иначе он может погибнуть.
– Таня, – сказала багровеющая изумленная мама – ты меня в гроб вгонишь…
– Мама, нужно спешить…
***
Антон лежал в самой теплой комнате. Таня уже приучила себя долгими ночами время от времени просыпаться, чтобы давать лекарство, изучила его бледную, худую, но красивую голову с рубцом на щеке. Ту сумасшедшую ночь, когда они с мамой звонили другу Антона, ловили такси, везли Антона домой, вызывали врача, Таня не забудет никогда. Теперь ему уже лучше. Через пару дней он уже узнавал Таню, и, к ее большой радости, улыбался. Из того, что случилось, как он здесь оказался, он ничего не помнил.
Температура держалась по – прежнему, он был еще слишком слаб, почти не вставал. В наиболее сложные ночные часы, когда совсем было плохо, Таня дежурила у его постели, клала ему компрессы на лоб, кормила порошками, микстурами, таблетками и шептала: «Выздоравливай, выздоравливай, милый». Потом, полусонная, бежала на уроки, а ее сменяла мама, взявшая отгулы и несколько дней за свой счет. Поведение дочери, ее энергия, смелость оказали на нее неизгладимое впечатление, а к Антону она пока еще чувствовала лишь сочувствие, как к больному, не зная его еще как человека.
Таня приходила с работы без задних ног, нагруженная продуктами, лекарствами, спала пару часов и вновь шла к Антону. И вновь проходила ночь, с беспокойным сном, с бессловесными разговорами душой. Таня была неустанна, ибо любовь двигала ею.
Антон, придя в себя, категорически запрещал подолгу сидеть с ним. Он не раз говорил, что не хочет обременять их семью и скоро уйдет, а потом как-то отплатит за их доброту, но Таня и слышать не хотела – он будет свободен лишь тогда, когда полностью будет здоров.
Как-то ночью он спросил Таню:
– Зачем ты это сделала?
– Потому, что мне было жаль тебя. Потому, что я очень ценю тебя, – говорила Таня, и хрустальным горшком сыпались слезы из глаз ее.
Он брал ее руки, гладил их и смотрел на нее льдистыми глазами.
– Господи, за что ты меня наградил такой любовью. Благодарю тебя, господи.
И он целовал нательный крестик.
Он гладил ее руки, целуя их, и говорил:
– Милые, неутомимые труженицы, сколько добра они сделали. Богом созданы эти пальчики, которые я так люблю…. Господи, до чего же ты хороша, Таня. Ты – ангел, спустившийся с небес!
После таких слов, Таня, окрыленная, с утроенными силами, шла на занятия. Она верила и одновременно не верила в свое счастье! Все под ее руками расцветало, все становилось волшебным. Любая работа спорилась. Она вновь стала летать – высоко, над зимними парками, над городом, над блестящими на солнце белоснежными крышами. Во сне она летала вместе с ним, пламенная и счастливая.
