Джордж Оруэлл - Памяти Каталонии. Эссе (сборник)
Чтобы осмыслить это в перспективе, надо вернуться на несколько десятилетий назад, к тем дням, когда Гитлер был безработным маляром и о нем никто не слышал. Тогда выяснится, что хотя антисемитизм сейчас достаточно заметен, его, вероятно, меньше в Англии, чем тридцать лет назад. Антисемитизм как продуманная расовая и религиозная доктрина в Англии никогда не пользовался популярностью. Не вызывали особого недовольства межнациональные браки и евреи, занимавшие видное положение в обществе. Тем не менее тридцать лет назад считалось чуть не законом природы, что еврей – фигура смешная, у него сильный ум, но некоторые изъяны в «характере». Теоретически он никак не был ограничен в правах, но на деле не имел доступа к определенным профессиям. Его не взяли бы, например, офицером во флот или в отборный полк. В закрытой школе еврейскому мальчику всегда доставалось. Конечно, о его еврействе могли забыть, если он был особенно обаятелен или спортивен, но, в общем, это был врожденный дефект наподобие заикания или родимого пятна. Богатые евреи предпочитали брать себе аристократические английские или шотландские фамилии, и обывателю казалось это вполне естественным, так же, как естественно для преступника менять свою. Лет двадцать назад в Рангуне, когда я садился с приятелем в такси, к нам подбежал оборванный светлокожий мальчик и стал рассказывать запутанную историю о том, как он приехал из Коломбо на пароходе, и ему нужны деньги, чтобы вернуться назад. По внешнему виду и манерам его было трудно «определить», и я сказал ему: «Ты очень хорошо говоришь по-английски. Ты какой национальности?» Он с готовностью, старательно подражая чисто английскому произношению, ответил: «Я еврей, сэр!» И, помню, я повернулся к моему спутнику и сказал полушутливо: «Открыто это признает».
Все евреи, которых я знал прежде, стыдились того, что они евреи, или, во всяком случае, старались не говорить о своем происхождении, а, будучи вынуждены к этому, предпочитали пользоваться словом «Hebrew, а не «Jew».
Отношение рабочего класса к ним было не лучше. Еврей, выросший в Уайтчепеле, знал, что подвергнется нападению или оскорблению, если забредет в христианские трущобы по соседству, а «еврейские анекдоты» на эстраде и в комиксах почти всегда были обидными[97]. Происходила и литературная травля евреев, под пером Беллока, Честертона и их последователей достигшая почти континентального уровня грубости. В более умеренных формах этим грешили и некатолические писатели. Антисемитские мотивы слышатся в английской литературе со времен Чосера, и, не вставая из-за стола, чтобы заглянуть в книги, я могу припомнить у Шекспира, Смоллетта, Теккерея, Бернарда Шоу, Г. Дж. Уэллса, Т. С. Элиота, Одоса Хаксли и многих других такие пассажи, что, будь они написаны сейчас, их заклеймили бы как антисемитские. С ходу могу припомнить всего лишь двух английских писателей, которые определенно старались держать сторону евреев, – Диккенса и Чарльза Рида. И даже если рядовой интеллигент не соглашался с мнением Беллока и Честертона, он их не осуждал. Бесконечные тирады Честертона против евреев, которые он вставлял в свои эссе и рассказы к месту и не к месту, ни разу не причинили ему неприятностей – напротив, Честертон был одной из самых уважаемых фигур на английской литературной сцене. Всякий, кто стал бы писать в таком духе сейчас, вызвал бы бурю негодования или, что более вероятно, не смог бы печататься.
Если, как я полагаю, предубеждение против евреев в Англии всегда было распространено, то вряд ли оно уменьшилось из-за Гитлера. Из-за него возникло лишь четкое разделение между политически сознательными людьми, понимающими, что сейчас не время забрасывать евреев камнями, и несознательными людьми, чей природный антисемитизм обострился в связи с нервным напряжением войны. Следовательно, можно предположить, что многие люди, которые скорее умрут, чем признаются в антисемитских чувствах, втайне их разделяют. Я говорил где-то, что антисемитизм, по моему мнению, – невроз, но доводы в пользу него, конечно, находятся, в них искренне верят, и отчасти они верны. У простого человека довод тот, что еврей – эксплуататор. Этому есть частичное подтверждение: еврей в Англии – обычно мелкий предприниматель, то есть человек, чье хищничество более очевидно и понятно, чем, скажем, хищничество банка или страховой компании. На более высоком умственном уровне антисемитизм объясняют тем, что еврей распространяет недовольство и ослабляет национальный дух. Внешне и для этого есть какие-то основания. За последние двадцать пять лет деятельность тех, кого зовут «интеллектуалами», принесла много вреда. Думаю, не будет преувеличением сказать, что если бы «интеллектуалы» проделали свою работу чуть более основательно, Британия в 1940 году капитулировала бы. Но среди недовольной интеллигенции, разумеется, много евреев. Поэтому утверждения, будто евреи – враги нашей культуры и подрывают моральный дух, не лишены правдоподобия. При ближайшем рассмотрении, это – вздор, но всегда найдется несколько выдающихся людей, на которых можно сослаться в доказательство. В последние несколько лет возникла сильная реакция против весьма поверхностного левачества, модного в предыдущие десятилетия и представленного такими организациями, как Клуб левой книги. Эта реакция (смотри, например, такие книги, как «Добрая горилла» Арнольда Ланна или «Не жалейте флагов» Ивлина Во) окрашена антисемитизмом, и он, вероятно, проявился бы сильнее, не будь эта тема столь щекотливой.
Вот уже несколько десятилетий в Британии не было националистической интеллигенции, из-за которой стоило бы поднимать тревогу. Но британский национализм, то есть национализм интеллектуального пошиба, может возродиться и, вероятно, возродится, если Британия выйдет из войны очень ослабленной. Молодые интеллектуалы 1950-х годов могут оказаться такими же наивными патриотами, как в 1914-м. В этом случае антисемитизм того рода, который процветал среди антидрейфусаров во Франции и который пытались импортировать сюда Честертон и Беллок, может найти опору. У меня нет законченной теории относительно происхождения антисемитизма. Оба имеющихся объяснения – что он обусловлен экономическими причинами или же, что это наследие Средних веков, – кажутся мне неудовлетворительными, хотя признаю, что если их объединить, то они объясняют многие факты. С уверенностью могу сказать одно: антисемитизм – часть более общей проблемы национализма, которую всерьез еще не изучали, а еврей – очевидно, козел отпущения, хотя какие грехи на него переложены, мы пока не знаем. В этой статье я основываюсь преимущественно на собственном ограниченном опыте, и, возможно, любой мой вывод будет оспорен другими наблюдателями. Данных об этом предмете почти нет. Поэтому, ни на чем не настаивая, я изложу свои мнения. Сводятся они к следующему:
Антисемитизма в Англии больше, чем мы хотели бы признать, и война обострила его; но если мерить десятилетиями, а не годами, то нельзя утверждать, что он усилился.
Сегодня он не ведет к открытым преследованиям, но делает людей равнодушными к страданиям евреев в других странах.
В основе своей он иррационален и к аргументам глух.
Преследования в Германии заставили людей скрывать антисемитские чувства и таким образом затемнили всю картину.
Этот предмет требует серьезного исследования.
Разъяснения заслуживает только последний пункт. Чтобы изучить предмет научно, требуется отстраненное отношение, а оно дается трудно, когда затронуты ваши интересы или эмоции. Многие люди, вполне способные рассуждать объективно о морских ежах или, скажем, о квадратном корне из двух, превращаются в шизофреников, когда их вынудят задуматься об источниках своего дохода. Почти все, написанное об антисемитизме, обесценивается предположением автора, что сам он ему не подвержен. «Поскольку я знаю, что антисемитизм иррационален, – полагает он, – во мне его быть не может». Таким образом, он не способен начать свое исследование с того единственного места, где мог бы получить какие-то надежные данные, – то есть с собственного сознания.
Без особого риска, мне кажется, можно предположить, что болезнь, расплывчато именуемая национализмом, теперь почти повсеместна. Антисемитизм – лишь одно из проявлений национализма, и не все страдают этой болезнью именно в такой форме. Еврей, например, не будет антисемитом; но многие евреи-сионисты кажутся мне просто антисемитами навыворот, так же, как многие индийцы и негры демонстрируют обычные расовые предрассудки в перевернутом виде. Суть в том, что в современной цивилизации чего-то, какого-то психологического витамина не хватает, и в результате все мы более или менее заражены безумной идеей, что целые расы или нации непонятным образом воплощают добро или зло. Пусть попробует любой современный интеллектуал внимательно и честно заглянуть себе в душу и не найти там националистических симпатий или ненависти того или иного рода. Именно то, что он может испытывать подобные эмоциональные толчки, но при этом бесстрастно оценивать их, осознавая их природу, и придает ему статус интеллектуала. Нетрудно понять поэтому, что исходным пунктом в любом исследовании антисемитизма должно быть не: «почему к этому явно иррациональному убеждению склоняются другие люди?», но: «почему антисемитизм привлекает меня? Что в нем есть такого, из-за чего я чувствую в нем какую-то правду?» Если задать себе этот вопрос, то обнаружишь, по крайней мере, свои основания, а может быть, и то, что под ними лежит. Антисемитизм надо исследовать – я не скажу, что антисемитам, но, во всяком случае, людям, которые сознают, что не свободны от такого рода чувств. Когда Гитлер исчезнет, станет возможно настоящее исследование этого предмета, и начать, наверное, лучше не с развенчания антисемитизма, а с систематизации всех доводов в его пользу, какие можно найти у себя в голове и у всех прочих. Таким образом, можно будет добраться до его психологических корней. Но что от антисемитизма можно радикально излечиться, не излечившись от более общей болезни – национализма, я не верю.
