Валерий Дашевский - Город на заре
Невский проспект, Казанский собор, высившийся в тумане, мокро блестевшие панели, черные витрины и запертые ворота; башня городской думы; Аничков мост; громадные зеркальные окна запертого, по-ночному печально освещенного магазина с восковыми красавцами-блондинами; стылый поток тумана, озаряемый светом электрических шаров, пронизанным мириадами капель, все это еще не отошло полуночи и жило своею жизнью. Отряхивали и складывали зонты посетители на крыльце Доминика, гуляли по панелям кокотки в дурной модной одежде, мчалась запряженная рысаком пролетка и зябко поднимал воротник шинели полицейский офицер, не помнивший столь ранней и холодной осени. На Гончарной адвокат огляделся по сторонам, пошел медленней и дружески взял полковника под руку.
— Вы понимаете, ваше превосходительство, — доверительно и немного устало, приноравливая шаг к шагу полковника, заговорил адвокат, — высокий Суд, как ни далек он от мира сего, в иных суждениях придерживается принципов общечеловеческих. Говоря вашим языком, откровенно консервативных взглядов, отзывающих прямо стариной! — Адвокат передернулся от отвращения, — Imperitia pro culpa habetur.[100] Одним словом, вы понимаете… Мы будем доказывать, что вы ушли из жизни в одинадцатом году, они предъявят нам девятьсот пятнадцатый, и в чем-то, может быть, будут правы… Et tu n,as pas l,air de l,ignore[101] —промолвил он с ужасающей фамильярностью хлопнув полковника по плечу, и его короткий, дребезжащий смешок странно прозвучал в безмолвии петербургской окраины. — Ну, бросьте вы жечь меня взглядом! Я-то не делаю ничего, только вторю вашим мыслям, высказывая ваше же implicite[102] вашего же отношения к вашей несостоявшейся жизни. Фу, как вы обидчивы, полковник! И право, на что? Вы — мой клиент, я — ваш адвокат, все умрет между нами, слово honnete homme[103]! Разве что та или иная мерзкая, маленькая подробность, маленькая деталь вылезет на Суде — ну да ведь мы и не упираем на то, что вы святы! Мера вины, ваше превосходительство, последствия поступков, подсказанных racio, требованиями духа, волнением, тайными движениями души — что в нашем случае еще гаже, — сложив пальцы щепоткой, он поднес их к лицу полковника, — вот что, несчастный вы упрямец, станет puntum puncti[104] разбирательства! Мы будем ссылаться — на ваше происхождение, сословие, среду, время, в конце концов, натуру — мы спросим Их, много ли Они сделали, чтобы исправить природу, но приговор выносят Они, и, значит, последнее слово не за нами! А, вот и дождь перестал! — Он зачерпнул из жилетного кармана часы, медленно поднял к небу одутловатое, бледное лицо, хранившее отпечаток чего-то неотмирного, чекан древнего как время величия и терпения. — Луна сейчас выйдет, — пробормотал он, прикрыв глаза, запрокинув голову к беззвездной выси. — «Мы созданы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь..» — зашептал он, и, неожиданно открыв глаза, застенчиво посмотрел на полковника. — Я, знаете ли, немного поэт, как все мы. Что ж, к делу, ваше превосходительство! — Он сильно и нервно потер маленькие руки и отступил от полковника, жестом приглашая следовать за собой. — Что la raison d'etat[105] всегда ставился выше личности в ваших степях и равнинах, факт доказанный; и что политика — грязь — clair comme le soleil[106], а война — c’est un incident soigneusement prepare,[107] но, безусловно, не для вас, не для офицера Генштаба, это мы понимаем и так. — Он ухватил полковника за рукав и зашагал рядом, оскальзываясь на расквашенной ливнем земле: — Правительства всегда кричат народам, что на них напали — c’est la guerre,[108] об обороне и патриотизме, алтарях и очагах, предпочитая sans yoir[109]; ваше имело наглость объявить, что протягивает братскую руку помощи! Оно еще не раз будет протягивать братскую руку… Bien entendu[110], будущие поколения, в частности, ваши братья славяне, не будут питать ни малейших иллюзий относительно вашей братской руки, но сейчас это к делу не относится. Сейчас вам нужны Турция, Персия, Афганистан, главное — Турция. Прежде великороссы зарились на Константинополь, теперь этого недовольно, вам нужны Дарданеллы и Босфор, поскольку ваше зерно не идет через балтийские порты. Вас побили японцы, на Востоке вы заперты. Выход для вас — Ближний Восток, поскольку вы больше не конкуренты ни немцам, ни странам, торгующим на европейских рынках. С Персией и Афганистаном, надеюсь, понятно? Да, вы договорились с Англией — не прежде, чем японцы потопили ваш флот, к чему, конечно же, Англия приложила руку. С Францией вы — союзники, au reste,[111] зависите от франка: Жоффр, как и Дюбайль, диктует вашему Генеральному штабу планы ваших вооруженных сил, зато Френч в отношении вас не брал никаких обязательств о действиях на материке, они любят присутствовать, это в их духе…Соображаете? Теперь и им приходится кое-что предпринять. Франция отказалась от Египта, Англия признала за ней Марокко, c’est un rien…[112] Япония, ваш новый союзник, тоже имеет виды на германские колонии, в будущем — на Китай, а пока усиливается на Тихом океане; у румын с Австро-Венгрией конвенция, c’est joli,[113] маленький народец смотрит, кто больше даст; Сербия и Черногория с вами, но болгары, помня Балканскую войну, переговариваются с Германией. C'est du dernier ridicule, yous comprener?[114] Бельгия, наконец, забыла про свой нейтралитет, Швейцария и Норвегия — нейтральны, и, разумеется, тоже переговариваются с Германией. Испания, Швейцария, Голландия, Дания — тоже соблюдают нейтралитет, торгуясь налево и направо, и наживаясь, как жиды!
Comment dons![115] Турки — с немцами. Вы проморочили Енвер-пашу, иначе как бы вы на него напали? Зато Италия — с вами. Вы им пообещали Далмацию, Триест, Триен. Германии исторически не везло с союзниками. Ну, что за армия у Австро-Венгрии: мадьяры, цыгане, итальянцы, артиллеристов нет!..Что вы молчите, ваше превосходительство? Вам что, не интересна картина мировой войны после вашей кончины? Действительно, все отходит вечности: декреты Конвента, лазареты Семилетней войны — отходит прежде, чем хоронят погибших, но вы — вы поражаете меня, полковник! Наблюдая многих моих клиентов, я вывел, что они испытывают прямо-таки феноменальный интерес к близко обозримому будущему, к такому, с позволения сказать, вздору, как результат реформ, судьба общины, fin de siecle[116], причем, именно в свои жалкие последние минуты, когда им пристало б думать о вещах последних, о себе. Будь вы, ваше превосходительство, homo ludans,[117]безбожником, веселым и безответственным существом, мы толковали бы о наслаждениях, женщинах, искусстве, но вы — христианин, военный дворянского происхождения, хотя, как каждый русский, о грехе имеете понятие своеобразнейшеее!
— Что это? — спросил полковник.
Он остановился, нелепый, в парадной шинели на алой подкладке, с посеребренной головой, в нижнем белье и войлочных домашних туфлях. Луна вышла из-за рваного края тучи; в ее неотмирном разреженном свете, вдоль столбов тянулись покорно и понуро низкорослые лошади, влачившие подводы и телеги, доверху нагруженные узлами и утварью; кутались в одеяла старики и лица женщин бледно отсвечивали во мраке; неподалеку мужчины выталкивали автомобиль из канавы, пинками сгоняли овец, и вопли роженицы разносились так, словно обрело голос людское горе.
— Как это «что»? — переспросил адвокат, пропуская крестьянина со швейной машиной на плече. — Беженцы, изволите видеть. Люди бегут — от Балтийского моря до Карпат, от Буковины до Силистрии. Это театр военных действий, ваше превосходительство, — адвокат говорил без улыбки. — Верстах в десяти железнодорожный узел, в данный момент его бомбят, страдает, конечно, население. Ковно, Плоцк, Кельцы, Перемышль были досадным образом населены, что совершенно неуместно в данных обстоятельствах! Тут вы не тревожьтесь: Суду мы укажем, что люди бегут во все времена, не дожидаясь, пока их дома сожгут, добро разграбят, женщин изнасилуют! Etat dans l’etat,[118] инстинкт, мешающий задаться вопросом стоит ли вообще жизнь затрачиваемых на нее усилий, им незнаком Шопенгауэр… — Не договорив, он наподдал ногой овце и, морщась, повернулся к полковнику, — Cela ne vaut pas un pet de lapin…![119] Слышите? — он повел папкой в направлении перелеска. — Наше место там, ваше превосходительство! Вы не забыли, что ночь коротка?
— Что-то происходит! — бормотал он быстро, приглушенно, помогая полковнику перейти канаву. — Вы бы быстрей, ваше превосходительство! Право, вам не понять чувств человека штатского — азарта, нетерпения, страха, не скрою, тайного восхищения приемами господ старших офицеров, словом, всего, что испытываешь перед крещением огнем! Где вам понять, ведь это ваше metier[120] — заглядывая полковнику в лицо, он приставал: — Вы помните ваш первый бой, ваше превосходительство? Можете мне сказать, почему при попадании пуля производит звук поцелуя? Почему лица мертвых так умиротворены, им хорошо? — Внезапно он остановился посреди прогалины. — Да вы посмотрите, сколько их! — воскликнул, он озираясь, — Они пали за родину. Bien! Почему государство, посылая молодых людей на смерть, всегда называет себя родиной? Писатель, который задаст сей риторический вопрос, еще не родился; не родился, который ответит. — Он вскинул глаза на полковника. — Это Восточная Пруссия, ваше превосходительство, Йоханнесбургские леса, ваша вторая армия прошла восточнее. Изложить диспозицию или угодно поглядеть? — Не дожидаясь ответа, адвокат зашагал вперед, нахлестывая папкой траву, как мальчишка. Полковник пошел за ним, придерживая шинель у горла. Лес полого спускался к дороге, запруженной грузовиками и солдатами; лунные отблески мерцали на ружейных стволах, высвечивали башню бронемашины; рассыпавшись, пехота углублялась в лес; за поворотом рявкали минометы, били пулеметные очереди. — Маневр, — сухо сказал адвокат, — можете оценить, ваше превосходительство.
