Джером Джером - Ангел, автор и другие

Таким образом, я бы запросто получил пятьсот тысяч фунтов, правда, при одном условии: если бы букмекер не застрелился.

Население вымышленного мира совсем не умеет делать ставки. Если главный герой плавает, то делает это совсем не так, как мы, простые смертные. Встретить его в купальне невозможно; он не считает нужным платить положенные девять пенсов. Нет, он является в неурочный час и непременно в сопровождении дамы, чтобы было кому во время заплыва почитать стихи и рассказать дюжину-другую свежих анекдотов. Если мы начинаем разговаривать в море, то, как правило, до отказа наполняемся соленой водой. Этот хитрец умудряется лежать на спине и без умолку болтать, а волны, завидев его, в страхе разбегаются. В бильярдной он с легкостью обставит любого мошенника. Играть, правда, совсем не хочет, а соглашается сделать одолжение лишь для того, чтобы преподать урок плохим людям. Да и кий не держал уже много лет, с тех пор как баловался в юности, в Австралии. Оказывается, мастерство и по сей день сохранилось в первозданном блеске.

Ему не приходится вставать чуть свет, чтобы потеть с гантелями в руках. Он возлежит на диване в элегантной позе, а роскошная мускулатура нарастает сама собой. Если его конь отказывается прыгать через изгородь, он ловко соскальзывает на землю и легким движением руки перекидывает трусливое животное на противоположную сторону. Так значительно проще, чем тратить время на уговоры. Если он сердится и прислоняется плечом к массивной дубовой двери, то читатель заранее знает, что наутро придется вызывать столяра. Возможно, действие романа происходит в далеком прошлом. В таком случае, если наш герой вызывает на дуэль лучшего фехтовальщика Европы, безошибочная интуиция заставляет предостеречь несчастного.

— Глупец! — хочется воскликнуть, обращаясь к опрометчивому обидчику. — Это же главный герой! Послушайся дружеского совета и, пока жив, поскорее уноси ноги. Спасайся как можешь: проси прощения, садись на коня и скачи прочь — делай что-нибудь! Это не дуэль, это самоубийство!

Если герой — современный молодой человек, уже успевший потерять отца или имеющий в своем распоряжении лишь жалкое подобие родителя, недостойное столь высокого звания, то судьба непременно заносит его в библиотеку, не важно, в какую именно. Он стремительно минует полки с произведениями Вальтера Скотта и собранием сказок «Тысячи и одной ночи». Его цель — труды Платона. Инстинкт непреодолимо влечет к античности. С помощью словаря джентльмен штудирует классика от корки до корки, причем в оригинале — на древнегреческом языке. Освоив пласт, переходит к латинским авторам. Увлекшись, проводит в библиотеке все свободное время и даже забывает выйти к чаю.

Да, он таков. Ненавижу! Если у нашего героя нормальный отец, то учеба в лучшем, самом престижном колледже ему гарантирована. Он никогда не занимается, не открывает учебник, не готовится к семинарам: трудиться ему ни к чему, все блага мира сами плывут в руки. Это обстоятельство тоже чрезвычайно огорчает. Дело в том, что самому мне всегда приходилось упорно работать, причем с весьма скромным результатом. Мерзкий тип ведет разгульную жизнь, за которую других давным-давно выгнали бы из университета, но почему-то профессора с каждым днем любят его все больше и больше. Красавчик просто не в состоянии сделать ничего плохого и поступить неправильно. За две недели до конца семестра он обвязывает голову мокрым полотенцем. Это единственный из его секретов, который нам следует знать. Полотенце, очевидно, способно творить чудеса. Но если оно вдруг подкачает, он начнет пить крепкий чай, галлон за галлоном. Сочетание полотенца с чаем действует безотказно. Доказательство? Пожалуйста: неизменно блестящие результаты экзаменов.

Когда-то я и сам верил в магический эффект мокрого полотенца и крепкого чая. Боже мой, во что только я не верил в молодости! Можно было бы составить объемистую «Энциклопедию бесполезных знаний». Интересно, пробовал ли автор романа хотя бы раз поработать с мокрым полотенцем на голове? Я пробовал и готов со всей ответственностью свидетельствовать, что совершить малейшее движение, удерживая тюрбан из сухого полотенца, невероятно трудно. У варвара-турка сноровка, должно быть, в крови, а вот рядовому христианину трюк неподвластен. С мокрым полотенцем и того хуже: таскать его на макушке удается, лишь обладая ловкостью акробата. Проклятая конструкция то и дело развязывается и норовит свалиться. В темноте и отчаянии вы стараетесь выпутаться из противной сырой тряпки. Напрасно, полотенце со страстью льнет к телу. Умственные усилия неэффективно расходуются на изобретение красочных характеристик и выражение вашего личного отношения к поведению непокорного головного убора. Немало времени занимает стояние перед зеркалом в упорной попытке заново соорудить хитроумную чалму. К учебникам вы возвращаетесь в дурном расположении духа; вода стекает по носу, ручьями бежит по спине. До тех пор пока наконец не откажетесь от нелепой затеи, не швырнете в окно орудие провокации и не вытретесь насухо, никакой труд невозможен в принципе. Второе средство — крепкий чай — лично на меня всегда действовало резко отрицательно: во-первых, вызывало расстройство желудка, а во-вторых, немедленно вгоняло в сон. Заняться учебой удавалось, лишь устранив многочисленные негативные последствия злоупотреблений.

Но больше всего меня раздражает способность нашего героя к изучению иностранных языков. Будь он немецким официантом, швейцарским парикмахером или польским фотографом, я бы ему не завидовал. Этим людям нет необходимости учить языки. На мой взгляд, достаточно залить словарь кипятком, настоять в течение часа, процедить и принимать по столовой ложке перед сном. К тому времени как бутылка опустеет, язык надежно проникнет в плоть и кровь. Но ведь герой романа не таков! Он всего лишь обычный англосакс, а потому не вызывает доверия. Лично я годами ношу в карманах словари. В течение многих месяцев леди и джентльмены странного вида кричат на меня, активно жестикулируя. Я прячусь в укромных уголках и упорно повторяю вслух устойчивые выражения: надеюсь, что после этого полезные идиомы сами явятся в голову, как только потребуются, хотя ничего подобного не происходит. Признаюсь честно, что титанические усилия оказываются напрасными: не могу сказать, что обладаю блестящими знаниями. А этот самодовольный тип, ни разу не выезжавший дальше пригорода, внезапно решает отправиться в путешествие по Европе. И что же? В следующей главе мы застаем приятеля в процессе горячего спора: с полным знанием дела он обсуждает с французским или немецким ученым одну из важнейших проблем психологии. Оказывается, автор просто забыл упомянуть об этом раньше: когда-то на той улице, где живет герой, поселился на лето беженец из Франции, Германии или Италии. С тех пор джентльмен свободно владеет родным языком этого обездоленного человека.

Припоминаю, как однажды в приморский городок, где я отдыхал, приехала театральная труппа. Давали мелодраму. Героиня мирно спала в мансарде вместе со своим ребенком. По непонятным мне причинам оказавшийся злодеем джентльмен внезапно поджег дом. Правда, на протяжении трех предыдущих актов он постоянно жаловался на холодность леди — может быть, хотел слегка ее подогреть? Так вот, спуститься по лестнице было уже невозможно: всякий раз, как бедняжка открывала дверь, в комнату врывался столб пламени, едва не спаливший прекрасные волосы. Огонь терпеливо ждал в коридоре.

— Слава Богу, — воскликнула леди, заворачивая ребенка в простыню, — что в детстве меня научили ходить по проволоке!

Не теряя ни секунды, она распахнула окно и по ближайшему телеграфному проводу благополучно переправилась на противоположную сторону улицы.

Очевидно, примерно так же герой популярного романа, едва попав за границу, вспоминает, что когда-то был знаком с беженцем, и немедленно начинает говорить на его языке. Мне и самому доводилось встречаться с вынужденными переселенцами. Единственное, чему научили меня эти люди, — не оставлять без присмотра бутылку бренди.

Не верю героям и героиням, не способным сдержать поток красноречия на выученном в запыленной библиотеке языке. Готов поспорить, что, подобно всем нам, они с трудом подбирают слова, недоумевают, почему их никто не понимает, и умоляют встречных говорить помедленнее. О, эти блестящие дискуссии с зарубежными философами! О, эти страстные беседы с графинями! Не в воспаленном ли воображении они родились?

Однажды я ехал из Булони в Фолкстон в обществе английской леди. В Фолкстоне к нам подошла молодая француженка, озадаченная дальнейшим маршрутом по чужой стране, и задала какой-то простой вопрос. Моя спутница ответила с легкостью, поразившей даже ее саму. Француженка ушла, а леди вздохнула и удивленно воскликнула: